Прокурор Фату Бенсуда объясняет, кому следует бояться Международного уголовного суда
ГААГА —
«Встретимся в суде в Гааге!» – эту фразу нередко можно услышать в ходе сопряженных с насилием конфликтов в адрес тех, кого считают ответственными за насилие. В последние два месяца подобные высказывания появлялись в Интернете в адрес Виктора Януковича, Владимира Путина, представителей нового правительства Украины.
О том, кто реально может попасть на скамью подсудимых в Международном уголовном суде, нам рассказала в Гааге прокурор Фату Бенсуда.
Пока суд находится во временном помещении. Низкий бетонный потолок у входа – раньше на этом этаже бывшего здания телефонной компании была парковка. В следующем году суд надеется переехать в новое здание. На стене у входа – маленькие флажки стран, ратифицировавших Римский статут 1998-го года, на базе которого был основан Международный уголовный суд, с датой ратификации. Основное препятствие эффективной работе суда заметно уже здесь: среди 122 стран, ратифицировавших статут, нет США, России, Китая, Украины, Ирака, Израиля и многих других стран.
Каков резон становиться участником Международного уголовного суда? По словам прокурора Фату Бенсуды, поскольку суд является комплементарным по отношению к национальным системам судопроизводства, если они функционируют адекватно, государству нечего бояться.
«Все страны, принимая суверенное решение об участии в Международном уголовном суде, делают это добровольно, – поясняет она. – В наши обязанности как представителей суда не входит обращаться к различным странам и пытаться убедить их стать участницами. Существует коалиция Международного уголовного суда, которая прилагает много усилий, чтобы объяснить государствам важность участия в МУС. Коалиция проводит соответствующую кампанию и, по-моему, замечательно с этим справляется. Но лучшим вариантом будет, конечно, если все страны ратифицируют статут».
Суд рассматривает дела по особо тяжким преступлениям, совершенным на территории стран-участниц, либо обвинения против граждан этих государств, которых местная система не хочет или не может привлечь к ответственности. К особо тяжким преступлениям относятся в том числе геноцид, военные преступления, преступления против человечности, сексуальное насилие в рамках конфликта.
«Когда мы говорим о тяжести преступлений, речь идет не только о цифрах, – сказала прокурор Бенсуда Русской службе «Голоса Америки». – Мы говорим о масштабах преступлений, сути преступлений, их влиянии на регион и других факторах. Посмотрим, к примеру, на вмешательство в кризис в Дарфуре. Одно из дел было против командиров повстанцев, которых обвиняли в убийстве миротворцев в Хасканите, на базе Африканского союза. Восемь или девять миротворцев были убиты в этой атаке. Почему это считается тяжким преступлением? Потому что это были миротворцы, у которых, как правило, многие ищут защиты. И когда их убивают, множество людей остаются незащищенными. Вот почему это не просто цифры. При этом в Дарфуре были убиты сотни людей. В Демократической Республике Конго были убиты сотни людей».
Россия и Украина, по словам прокурора Бенсуды, вне юрисдикции суда - обе страны не являются участницами МУС. Суд также не занимается конфликтом в Сирии, унесшим за последние три года жизни свыше 140 тысяч людей.
«Сирия не является участницей Международного уголовного суда, – объясняет Бенсуда. – На данный момент мы не получили официального обращения по этому поводу. Конечно, ситуация могла выглядеть иначе, если бы существовало направление от Совета Безопасности ООН – тогда, возможно, мы могли бы начать расследование, или если бы контролирующее страну правительство заявило о принятии юрисдикции суда. Но ни одно из этих условий не выполнено, поэтому мы не проводим расследование, не собираем информацию – наша юрисдикция не была задействована ни одним из возможных способов».
В теории Международный уголовный суд мог бы заниматься также привлечением к ответственности отдельных лиц, стоящих за актами агрессии, совершенными одним государством против другого (среди них числятся, к примеру, военное вторжение, блокада портов, а также аннексия с применением силы). Но для этого понадобится ратификация соответствующей поправки к Римскому статуту как минимум 30 странами-участницами МУС – на данный момент их всего 11. После ратификации этой поправки достаточным количеством стран суд сможет рассматривать также дела об актах агрессии, совершенных государством, не являющимся участником МУС – но опять же, только если дело будет направлено в суд Советом Безопасности ООН. При этом закон, касающийся актов агрессии, не будет иметь обратной силы, поэтому крымские события в любом случае останутся вне юрисдикции Международного уголовного суда.
Что касается стран, которые находятся под юрисдикцией МУС – все ли виновные понесут наказание? Нет, отвечает Фату Бенсуда, так как принцип суда – наказывать тех, кто несет наибольшую ответственность за совершенные преступления: «Даже если к нам обратилось с просьбой расследовать определенное преступление само государство, мы предупреждаем, что следствие охватывает все стороны конфликта, и никто не защищен от уголовного преследования».
А если государство отказывается сотрудничать?
Бенсуда говорит, что у суда «есть терпение». К примеру, МУС выдал уже два ордера на арест президента Судана Омара Башира. Башир пока в Гаагу не прибыл, но, по словам Бенсуды, прецеденты, когда по прошествии времени обвиняемый все же был арестован, имеют место. Прокурор также рассчитывает, что давление в конечном итоге приведет к аресту Джозефа Кони, лидера повстанческой угандийской группировки «Армия сопротивления Господа», ордер на арест которого был выдан уже девять лет назад.
Подвергаются ли следователи угрозам?
«Мы принимаем меры безопасности, – рассказывает Бенсуда, – но у Международного уголовного суда нет своей полиции – есть только следователи, которые собирают свидетельства. Это одна из причин, по которой нам необходимо сотрудничество с государствами. Иногда нужно обеспечить безопасное место для встреч со свидетелями. Но есть страны, где нам, к сожалению, приходится собирать свидетельства на расстоянии».
Свидетели не обязаны лично присутствовать на суде в Гааге, но если они все же появляются в зале и не хотят видеть обвиняемых, их разделяют специальной ширмой.
Жертвы тех, кто находится под судом, могут быть возмущены условиями их содержания в Гааге – обвиняемые в самых страшных преступлениях имеют доступ к компьютерам, занятиям спортом, книгам, журналам… В одиночных камерах (10 квадратных метров) помимо кровати, шкафа, умывальника и унитаза, имеются телевизор, книжные полки, рабочий стол.
Если обвиняемый признан виновным, максимальный срок наказания, который ему грозит, – 30 лет заключения, в редких случаях – пожизненное. Суд также может обязать виновного выплатить компенсацию пострадавшим либо предпринять символический жест по отношению к погибшим – например, установить мемориал. Международный уголовный суд не выносит смертных приговоров.
О том, кто реально может попасть на скамью подсудимых в Международном уголовном суде, нам рассказала в Гааге прокурор Фату Бенсуда.
Your browser doesn’t support HTML5
Пока суд находится во временном помещении. Низкий бетонный потолок у входа – раньше на этом этаже бывшего здания телефонной компании была парковка. В следующем году суд надеется переехать в новое здание. На стене у входа – маленькие флажки стран, ратифицировавших Римский статут 1998-го года, на базе которого был основан Международный уголовный суд, с датой ратификации. Основное препятствие эффективной работе суда заметно уже здесь: среди 122 стран, ратифицировавших статут, нет США, России, Китая, Украины, Ирака, Израиля и многих других стран.
Каков резон становиться участником Международного уголовного суда? По словам прокурора Фату Бенсуды, поскольку суд является комплементарным по отношению к национальным системам судопроизводства, если они функционируют адекватно, государству нечего бояться.
«Все страны, принимая суверенное решение об участии в Международном уголовном суде, делают это добровольно, – поясняет она. – В наши обязанности как представителей суда не входит обращаться к различным странам и пытаться убедить их стать участницами. Существует коалиция Международного уголовного суда, которая прилагает много усилий, чтобы объяснить государствам важность участия в МУС. Коалиция проводит соответствующую кампанию и, по-моему, замечательно с этим справляется. Но лучшим вариантом будет, конечно, если все страны ратифицируют статут».
Суд рассматривает дела по особо тяжким преступлениям, совершенным на территории стран-участниц, либо обвинения против граждан этих государств, которых местная система не хочет или не может привлечь к ответственности. К особо тяжким преступлениям относятся в том числе геноцид, военные преступления, преступления против человечности, сексуальное насилие в рамках конфликта.
«Когда мы говорим о тяжести преступлений, речь идет не только о цифрах, – сказала прокурор Бенсуда Русской службе «Голоса Америки». – Мы говорим о масштабах преступлений, сути преступлений, их влиянии на регион и других факторах. Посмотрим, к примеру, на вмешательство в кризис в Дарфуре. Одно из дел было против командиров повстанцев, которых обвиняли в убийстве миротворцев в Хасканите, на базе Африканского союза. Восемь или девять миротворцев были убиты в этой атаке. Почему это считается тяжким преступлением? Потому что это были миротворцы, у которых, как правило, многие ищут защиты. И когда их убивают, множество людей остаются незащищенными. Вот почему это не просто цифры. При этом в Дарфуре были убиты сотни людей. В Демократической Республике Конго были убиты сотни людей».
Россия и Украина, по словам прокурора Бенсуды, вне юрисдикции суда - обе страны не являются участницами МУС. Суд также не занимается конфликтом в Сирии, унесшим за последние три года жизни свыше 140 тысяч людей.
«Сирия не является участницей Международного уголовного суда, – объясняет Бенсуда. – На данный момент мы не получили официального обращения по этому поводу. Конечно, ситуация могла выглядеть иначе, если бы существовало направление от Совета Безопасности ООН – тогда, возможно, мы могли бы начать расследование, или если бы контролирующее страну правительство заявило о принятии юрисдикции суда. Но ни одно из этих условий не выполнено, поэтому мы не проводим расследование, не собираем информацию – наша юрисдикция не была задействована ни одним из возможных способов».
В теории Международный уголовный суд мог бы заниматься также привлечением к ответственности отдельных лиц, стоящих за актами агрессии, совершенными одним государством против другого (среди них числятся, к примеру, военное вторжение, блокада портов, а также аннексия с применением силы). Но для этого понадобится ратификация соответствующей поправки к Римскому статуту как минимум 30 странами-участницами МУС – на данный момент их всего 11. После ратификации этой поправки достаточным количеством стран суд сможет рассматривать также дела об актах агрессии, совершенных государством, не являющимся участником МУС – но опять же, только если дело будет направлено в суд Советом Безопасности ООН. При этом закон, касающийся актов агрессии, не будет иметь обратной силы, поэтому крымские события в любом случае останутся вне юрисдикции Международного уголовного суда.
Что касается стран, которые находятся под юрисдикцией МУС – все ли виновные понесут наказание? Нет, отвечает Фату Бенсуда, так как принцип суда – наказывать тех, кто несет наибольшую ответственность за совершенные преступления: «Даже если к нам обратилось с просьбой расследовать определенное преступление само государство, мы предупреждаем, что следствие охватывает все стороны конфликта, и никто не защищен от уголовного преследования».
А если государство отказывается сотрудничать?
Бенсуда говорит, что у суда «есть терпение». К примеру, МУС выдал уже два ордера на арест президента Судана Омара Башира. Башир пока в Гаагу не прибыл, но, по словам Бенсуды, прецеденты, когда по прошествии времени обвиняемый все же был арестован, имеют место. Прокурор также рассчитывает, что давление в конечном итоге приведет к аресту Джозефа Кони, лидера повстанческой угандийской группировки «Армия сопротивления Господа», ордер на арест которого был выдан уже девять лет назад.
Подвергаются ли следователи угрозам?
«Мы принимаем меры безопасности, – рассказывает Бенсуда, – но у Международного уголовного суда нет своей полиции – есть только следователи, которые собирают свидетельства. Это одна из причин, по которой нам необходимо сотрудничество с государствами. Иногда нужно обеспечить безопасное место для встреч со свидетелями. Но есть страны, где нам, к сожалению, приходится собирать свидетельства на расстоянии».
Свидетели не обязаны лично присутствовать на суде в Гааге, но если они все же появляются в зале и не хотят видеть обвиняемых, их разделяют специальной ширмой.
Жертвы тех, кто находится под судом, могут быть возмущены условиями их содержания в Гааге – обвиняемые в самых страшных преступлениях имеют доступ к компьютерам, занятиям спортом, книгам, журналам… В одиночных камерах (10 квадратных метров) помимо кровати, шкафа, умывальника и унитаза, имеются телевизор, книжные полки, рабочий стол.
Если обвиняемый признан виновным, максимальный срок наказания, который ему грозит, – 30 лет заключения, в редких случаях – пожизненное. Суд также может обязать виновного выплатить компенсацию пострадавшим либо предпринять символический жест по отношению к погибшим – например, установить мемориал. Международный уголовный суд не выносит смертных приговоров.