В российской столице c 14 по 16 января проходит «Гайдаровский форум» - международная экономическая конференция, на которую, несмотря на кризисное состояние российской экономики и «холодную войну» в отношениях России и Запада, приехали многие западные экономисты и предприниматели. Темой пленарного заседания первого дня форума была объявлена «Макроэкономика с человеческим лицом».
Премьер-министр России Дмитрий Медведев, открывший форум своим выступлением, заявил, что Россия прошла «гигантский путь от постсоветского полуразрушенного хозяйства до крупной экономики западного типа, и было бы чудовищной ошибкой снова вернуться в прошлое, отказаться от роли активного игрока в глобальном мире».
По словам главы правительства России, власть «не пойдет на отказ от свободной конвертируемости рубля». «Россия не будет закрываться от мира, менять курс в сторону создания мобилизационной модели экономики» - сказал Дмитрий Медведев.
В то же время, как считает глава российского кабинета, у России «остается небольшой государственный долг и достаточно резервов, чтобы плавно адаптировать экономику к новым условиям работы».
Медведев указал на то, в России «низкий уровень безработицы», а показатель по занятости «существенно лучше, чем во многих странах Европы», и заявил о том, что в стране есть «важнейший социально-политический фактор - консолидация общества, высокий уровень поддержки власти (хотя это нужно ценить, но и понимать, что это не беспредельно), и он позволяет нам решать многие ключевые задачи».
О том, насколько прав Дмитрий Медведев в своих программных заявлениях (именно так речь главы правительства России охарактеризовала официальная «Российская газета»), Русская служба «Голоса Америки» спросила известного российского экономиста, в прошлом - начальника департамента социального развития аппарата правительства России, а теперь члена Комитета гражданских инициатив Евгения Гонтмахера.
Данила Гальперович: Дмитрий Медведев говорит о высоком уровне поддержки российской власти в обстановке западных санкций. Насколько это справедливо и, главное, насколько прочна эта поддержка?
Евгений Гонтмахер: Насчет поддержки населения – действительно, это правда. Большая часть населения России (социологи показывают разные цифры, но это очень значимая цифра – там и 70, может быть, и 80 процентов) поддерживает не правительство как конкретный институт, а власть, которая ассоциируется с Владимиром Путиным. Он – олицетворение этой Власти с большой буквы, которая существует в России. И то доверие, которое существует, пока перекрывает социально-экономические сложности, которые уже есть и которые будут нарастать в этом году, и, с моей точки зрения, перекрывает возможные проблемы с точки зрения протестов. Протесты будут, но они будут, конечно, локальными, нескоординированными, потому что некому координировать это в масштабах всей страны. Они будут социальными, люди будут говорить примерно так: «Дайте нам здравоохранение лучше, чем сейчас, не закрывайте такую-то больницу, Владимир Владимирович, мы на вас надеемся, вы нам это сделаете».
Д.Г.: Как бы «царь хороший – бояре плохие»?
Е.Г.: Да, безусловно, что местная власть и мэры, губернаторы оказываются в зоне критики. На них население будет наезжать, что они плохо о нем заботятся, но спаситель – это Владимир Владимирович. В этом году, может быть, и в следующем, если не произойдет каких-то чрезвычайных ситуаций, кредит доверия к Путину будет по-прежнему достаточно высок. Он будет позволять людям отделять Путина от этих конкретных проблем. Если это будет продолжаться больше – года три-четыре, если ситуация будет ухудшаться, тогда, может быть, появятся какие-то политические нотки во всем этом протесте. Но пока, я думаю, речь может идти о таком точечном, локальном социальном протесте, как это мы с вами недавно видели в Москве, допустим, протест против реформы здравоохранения. Требуют голову кого? Вице-мэра Москвы, господина Печатникова. Даже голову мэра Собянина и то еще пока не требуют, не говоря уже о председателе правительства.
Д.Г.: Есть ли у россиян разделение между политической поддержкой власти и ее экономической поддержкой? Ведь одно дело, когда они дома смотрят телевизор и думают «Крым наш», и другое дело, когда они заходят в магазин и видят, что мясо, которое они обычно покупали, подорожало процентов на 25-30?
Е.Г.: Конечно, идея о том, что «Крым наш», реально популярна, она разделяется абсолютным большинством нашего населения. Когда люди заходят в магазин и видят эти новые ценники, которые больно бьют, на самом деле, по карману уже очень многих семей, они пока относят это к двум причинам. Первая, естественно – это «Запад зловредный» (кстати, многие российские люди почему-то считают, что санкции по поводу импорта в Россию продовольствия ввел Запад, а не мы сами, что это Запад пытается нас при помощи разрушения нашей финансовой системы, подъема цен поставить на колени).
Вторая - безусловно, люди говорят о том, что рост цен - это наши российские монополисты, которые сговорились, и за которыми плохой надзор. Но Путин публично говорит правительству, и тот же Медведев говорит, что мы, мол, сейчас усилим контроль за ценами на продукты питания. Люди пока в это верят, что Путин готов и может, просто он еще не владеет всей информацией, потому что какие-то зловредные люди, наверное, либералы, ему до конца не рассказывают о том, что реально происходит. Но как только он это узнает, он тут же волшебной палочкой взмахнет, и цены встанут, а может быть даже, как при товарище Сталине, будут снижаться. Пока в голове у типичного российского человека — такая вот, очень причудливая, смесь.
Д.Г.: Вы специалист по трудовым отношениям. Насколько соответствуют истине слова российского премьера о низкой безработице?
Е.Г.: Если говорить о рынке труда, то здесь у нас официально очень низкий показатель безработицы. На самом же деле, в России ситуация хуже, потому что наш рынок труда достаточно давно, еще с 1990-х годов, функционирует по простой очень схеме, которая, допустим, в европейских странах не распространена. Как только в европейских странах или в США наступают экономические сложности у работодателя, он просто начинают увольнять людей, которые не нужны при тех объемах производства, которые существуют. Люди выходят на рынок труда, они, действительно, становятся безработными. А в России работодатель говорит работнику: «Слушай, дорогой. Ты сейчас получаешь 20 тысяч рублей. Но ты видишь - у нас проблема с производством, со сбытом. Давай, я тебе будет платить 10 тысяч, а ты будешь числиться у меня на работе. Ты не будешь безработным». И наши люди, как правило, на это соглашаются. Поэтому, конечно, у нас в этом смысле безработица носит скрытый характер. И, собственно, в кризис 2008-2009 года была ровно та же самая ситуация. Там государство просто выделяло довольно большие деньги частным работодателям, чтобы они просто платили хоть какую-то заработную плату людям, но, не дай Бог, чтобы те не вышли официально в качестве безработных на рынок труда.
Ровно то же самое происходит сейчас. Единственная поправка – сейчас у государства столько денег просто не будет, чтобы раздавать работодателям десятки миллиардов рублей, и, рано или поздно, все равно такая политика закончится безработицей. Но это, видимо, произойдет через 2-3 года, когда какая-то довольно значительная масса людей реально будет выходить в качестве безработных на рынок труда. Хотя и здесь есть определенные нюансы, потому что в России дефицит рабочий силы всегда существует в силу демографических причин. Многие места заняты мигрантами. Низкооплачиваемые, малоквалифицированные мигранты сейчас начали уезжать из России. Я не исключаю, допустим, что какая-то часть людей, которая будет вытеснена со своих прежних рабочих мест, все-таки согласится, чтобы был хоть какой-то заработок, занимать те рабочие места, которые они до этого считали непрестижными и недостойными.
Д.Г.: Заявления Дмитрия Медведева о недопустимости мобилизационной экономики и фиксации курса рубля сделаны явно в пику противоположным заявлениям советника президента России по экономике Сергея Глазьева, хотя фамилия и не прозвучала. Существует ли реальное противостояние среди людей, принимающих в России экономические решения?
Е.Г.: В экономическом блоке правительства, я думаю, люди являются единомышленниками – начиная от Шувалова и заканчивая Улюкаевым, это люди, настроенные против и административных барьеров, и мобилизационной экономики. Но есть неформальный центр экономического влияния – это наш окологосударственный бизнес, все эти госкорпорации. Это люди, которым, может быть, как раз выгоден переход на такие мобилизационные рельсы, такие, я бы сказал, как бы госплановские, со ссылками на «враждебное окружение».
Но даже нынешнее правительство, которое вроде бы не допускает скатывания в мобилизационную ситуацию, все равно продолжает это делать на самом деле, просто разовыми шагами. Например, конфискация пенсионных накоплений, которая идет уже второй год - это чистая мера мобилизационной политики. Снижение расходов на здравоохранение и образование в консолидированном бюджете - не только федеральном, но и в региональных бюджетах - это тоже фактически мера мобилизационная. Потому что в условиях кризиса – и это классика! – если в стране существует рыночная экономика, демократическое устройство, то как раз спасает прежде всего образование и здравоохранение. На них выделяют, по крайней мере, не меньше, а может быть даже и больше расходов. А у нас правительство, если мы посмотрим, все последние годы форсировано финансирует оборонный комплекс, правоохранительную деятельность и последовательно снижает долю социальных отраслей. Поэтому говорить, что элементов мобилизационной экономики нет - это не совсем правильно.