В 2002 году Анна Нельсон работала корреспондентом РЕН ТВ. «Норд-Ост оставил мне материальные знаки в виде отмороженных рук, – рассказывает она. – Никто же не думал, что все затянется на пятьдесят семь часов. Я помню, как держала холодный микрофон, а за спиной разворачивалась кровавая баня. И никто не мог подумать, что это событие станет поворотным для всех российских СМИ».
Борис Кольцов, который был тогда корреспондентом телеканала НТВ, вспоминает: «Было ясно, что чеченская война, которую я уже хорошо знал, пришла в мой родной город». Когда вечером ему позвонила главный редактор НТВ Татьяна Миткова и сказала, что террористы готовы пустить съемочную группу и спросила, готов ли он пойти, он ответил «да».
Через пятнадцать лет и НТВ не то, и РЕН ТВ принадлежит не тем. И страна не та: оба журналиста живут и работают в США. Но из профессиональной памяти так и не стерлись файлы того холодного октября. В подкорке пятьдесят семь часов материала. И далеко не все снято на камеру и сказано в микрофон.
«Впечатление до сих пор жуткое, – вспоминает Борис. – Мы вошли в пустое фойе, а гардероб был забит до отказа. Ясно было, что в зале люди, но вокруг – тишина. И это пустое фойе и полный гардероб создавали странную двусмысленность. Жизнь людей висела на волоске».
В журналистском досье Кольцова – съемки внутри Театрального центра на Дубровке под прицелом автоматов захватчиков, у Нельсон – дежурство снаружи, под давлением близких заложников.
«Пожалуй, самый сильный момент, оставшийся навсегда в моей памяти, – рассказывает Анна, – это выстроившиеся перед камерой артисты второго состава и те, кому удалось выбежать в первые минуты из-за кулис, включая совсем маленьких исполнителей. Они расправили плечи, и вдруг грянула песня, которая потрясла своим мажором. Они пели с широкими улыбками и заливались слезами одновременно. Я до сих пор помню слова: “Это любовь”!»
Вряд ли девятьсот зрителей прерванного спектакля могли это услышать. Но в штабах боевиков и силовиков телевизор работал круглосуточно.
Your browser doesn’t support HTML5
По словам Кольцова, уже через три часа после захвата он и его коллеги-журналисты знали, что готовится штурм, что «Альфа» тренируется в ДК «Меридиан», который был идентичен «Дубровке», но говорить об этом они не могли, допускали лишь расплывчатые формулировки. «Я до сих пор считаю: в таких ситуациях нельзя говорить всей правды, но и врать нельзя», – говорит Борис.
Анна Нельсон вспоминает: «Никто не говорил: вот сейчас начнется штурм. Журналисты к концу третьего дня тоже были на пределе. И вдруг что-то началось. Я стояла в прямом эфире, и мимо меня поехали автобусы с запотевшими стеклами. Я до сих пор помню эти подтеки. За стеклом сидели люди в странных позах, с запрокинутыми головами, или неестественно прислонясь к стеклу. Понять, что большая часть из них уже не очнется никогда, тогда было невозможно».
На каждую смерть террориста – три невинных жизни. Сто тридцать погибших потом официально назовут жертвами террористической атаки, а не антитеррористической операции. Формулу нервно-паралитического газа журналисты так и не узнают. Но именно журналистов президент Путин обвинит позже в «рейтингах на крови». Журналистика станет профессией, не совместимой с российской реальностью. В нью-йоркском офисе журналиста «Голоса Америки» Бориса Кольцова висит грамота «За прямой эфир 26 октября 2002 года». У него был тогда самый высокий рейтинг.