Пулитцеровский Центр (Pulitzer Center) совместно с Центром Беркли по изучению религии, мира и международных отношений Джорджтаунского университета (Berkley Center for Religion, Peace & World Affairs, Georgetown University) провели 3 декабря конференцию, которая объединила журналистов и ученых. Специальный корреспондент телеканала PBS NewsHour Weekend Саймон Островски (Simon Ostrovsky) поделилися своими впечатлениями о работе в постсоветских странах. Их прокомментировали директор Института европейских, российских и евразийских исследований Университета Джорджа Вашингтона Марлен Ларюэль (Marlene Laruelle, director of the Institute for European, Russian, and Eurasian Studies at George Washington University) и Джослин Сезари, научный сотрудник Центра Беркли Джорджтаунского университета (Jocelyne Cesari, Berkley Center Senior Fellows).
Рассказывая о своих недавних журналистских командировках в Польшу, Литву и Эстонию, Саймон Островски упомянул поразившую его встречу: «Я познакомился с человеком, перелетевшим белорусско-польскую границу на параплане, который он сначала просто купил себе пару лет назад в качестве хобби. Единственным его “преступлением” на родине было то, что он публиковал в соцсетях свое мнение. Но после фальсифицированных белорусских выборов 2020 года, народных протестов и репрессий властей, ему пригрозили тюремным заключением на 4-5 лет, если он не признается на видеокамеру, в своём “преступлении”. Когда он отказался подвергнуть себя публичному позору, ему предъявили еще одно обвинение – в нападении на полицейского, и ему стал грозить срок уже до девяти лет».
Восхищаясь смелостью белоруса, пересекшего границу «на парашюте с моторчиком, прикрепленным к табуретке», Саймон Островски перекидывает мостик к временам «холодной войны», когда перебежчики рисковали жизнью у Берлинской стены ради свободы. Избежавших пули «калашникова», Запад встречал радушно и помогал им, но в 2021 году на границе Беларуси и Польши были построены заграждения и развернуты военные формирования с водометами...
Новый пограничный кризис был искусственно создан режимом Лукашенко при поддержке Кремля и стал частью гибридной войны против Запада, местью за санкции, элементом в торговле за газовые сделки. Но парадоксальным образом, считает журналист, тоталитарный режим Лукашенко подыграл здесь польским ультраправым. «Консервативная польская партия “Право и справедливость” использует этот кризис, чтобы еще раз показать, что является единственной жизнеспособной политической силой в Польше, которая способна защитить польских граждан от того, что они называют “посягательством со стороны”, от мусульман, от эрозии того, что они считают христианскими и семейными ценностями – от “идеологии ЛГБТ” и так далее».
«Мы видим, как авторитарное правительство Беларуси и правая партия Польши подпитывают друг друга, – делает вывод Саймон Островски. – В новом миграционном кризисе польские правые видят новую политическую монету, которую они используют для сплочения своей электоральной базы, выдавая себя за спасителей западной цивилизации и христианского лица Польши».
Корреляция гибридной «мигрантcкой» атаки Лукашенко и политики Евросоюза в отношении беженцев – весьма деликатная вещь. «Евросоюзу непросто найти ответ, который не навредил бы никому, – замечает Островски и приводит остроумный пример. – Примечательно, что военный контингент в помощь польским пограничникам направила как раз страна, недавно покинувшая ЕС: Соединенное Королевство».
Другая история, рассказанная журналистом, более позитивна. «Лучший способ справиться с дезинформацией – не противодействовать ей в лоб или блокировать ее в интернете, а сделать уязвимую целевую аудиторию менее восприимчивой к ней». Русскоязычное меньшинство Эстонии было сильно подвержено кремлевской пропаганде, что особенно ярко проявилось, например, во время искусственно развернутого российской пропагандой скандала с “бронзовым солдатом” – советским памятником, который был перемещен в 2007 году на новое место. Социология показала, что источником восприимчивости русскоязычных жителей Эстонии к дезинформации Кремля была недостаточная интегрированность в социальную и культурную жизнь своей страны: они чувствовали себя слегка на обочине».
«Как же дать им почувствовать себя частью общества, в котором они находятся? Эстония разработала программы профессионального обучения, языковой подготовки, культурного обмена между регионами страны. В университетском городе Тарту, возле российской границы, открылось русскоязычное телевидение. С годами доверие русскоговорящих эстонцев к местным медиа превысило их доверие к СМИ из России, и это можно считать успехом, – рассказывает Саймон Островски, но добавляет: до сих пор русскоязычные в Эстонии в гораздо меньшей степени хотят вакцинироваться, чем население в целом. Ведь российские медиа постоянно дискредитируют европейские вакцины по сравнению со своим «Спутником».
«Возрождение консерватизма и бунтарские настроения неудовлетворенных людей, готовых идти против демократической системы, иногда означают насильственные действия, и именно здесь появляется катализатор дезинформации, – говорит Марлен Ларюэль. – Конечно, границы между дезинформацией и предвзятостью собственного мировоззрения размыта и очень подвижна, но в Восточной Европе дезинформация стала бизнес-моделью, которая приносит деньги».
«Многие из дезинформационных вэб-сайтов созданы не только для идеологических целей: они являются бизнесом и зарабатывают деньги. Вспомните, например, российскую “фабрику троллей”. Вмешательство России в выборы в США или в Черногории предпринималось в конечном счете в основном в финансовых целях, – считает эксперт. – Я думаю, мы имеем дело с интересным случаем неолиберальной практики продажи фальшивой информации как части глобальной медиа-экосистемы. Речь идет не только об алгоритмах и ботах, воспроизводящих в автоматическом режиме заданный вирусный нарратив. Это порой работает и внутри США. Но для режима Путина это стало частью гибридной войны».
Гонка вооружений – дорогое удовольствие, напоминает Марлен Ларюэль, а Россия страна «великая и бедная». Но именно «информационная война весьма дешево стоит, и российский истеблишмент ясно это понимает. Когда у вас нет денег, но еще есть амбиции, вам нужно разумно тратить те небольшие суммы, которые вы имеете. И если вы не можете конкурировать с США в экономическом или военном отношении – вы можете конкурировать в плане создания сказок. Это как раз то, в чем Россия действительно смогла добиться успеха».
«У России есть сильная традиция создания теорий заговора. Их искренне разделяют самые разные люди, и порой не только в России. Если вы посмотрите на продукцию российских СМИ за рубежом, вы увидите завораживающую эклектику повествования: там есть нарратив для ультраправых, нарратив для крайне левых, нарратив для христианской Европы, нарратив для исламского мира, нарратив против мигрантов – для европейской аудитории, нарратив против европейского колониализма – для африканской аудитории и так далее. России является крупнейшим поставщиком дезинформации на мировом информационном рынке», – констатирует Марлен Ларуэль.
Возвращаясь к примеру с русской пропагандой в Эстонии, приведенному Саймоном Островски, Марлен Ларуэль добавила: «Я думаю, что Россию следует рассматривать как эхо наших слабостей. Это означает, что лучший способ бороться и противостоять этой дезинформации, исходящей из России, – это укреплять наши собственные общества, ценности и стараться говорить с теми, кто испытывает недостаток гражданских прав. Не думаю, что стратегия противодействия путем простого создания другого нарратива решит проблему. Надо сделать прививку от дезинформации, помочь людям самим разобраться в том, каковы же их жизненные ценности».
Участники дискуссии подробно остановились на роли религиозных организаций в подъёме фундаментализма.
«Религия не находится на той или иной стороне в споре демократии и автократии, – считает Джослин Сезари. – Например, католическая церковь долгое время была сторонником авторитарных военных режимов в Латинской Америке – задолго до того, как мы заговорили о несовместимости ислама и демократии. Сегодня многие религиозные общины стремятся пересмотреть общественный договор. И в большинстве случаев это действительно консервативная повестка дня: не только в Польше, России, но и в США. И везде, от ислама до православия и католицизма с протестантизмом – в центре внимания находятся женщины. Женщина – это сегодня объект яростных споров и для сексуальных меньшинств, и для противников абортов. Кстати, в России, Русская православная церковь не добилась успеха, как это было в Польше, в продвижении законодательства против абортов. Почему? Большинство россиян, даже если они отождествляют себя с православием, не соблюдают предписанных религиозных процедур в своей повседневной жизни. Многие люди, которые утверждают, что они христиане, были бы в ужасе, если бы завтра появилось законодательство против абортов и против ЛГБТ. В Америке в значительной мере иначе. Так что это больше похоже на маркер цивилизаций, чем на стремление восстановить общественный договор».
Польский фундаментализм, как и российский, отчасти имеет религиозные истоки, отметили участники дискуссии. Однако Марлен Ларюэль предостерегает от их отождествления: «Культурологический клерикализм, который не связан с исповеданием религии, это скорее выражение национальной идентичности или некоторых культурных особенностей посредством ссылки на религию. Это проявляется в частности, в растущей роли церкви в лоббировании государственных органов, в попытках изменить законодательство. Такое возрождение консерватизма – своего рода второй слой: после собственно политического, – классифицирует Ларюэль. – Третий же определяется чистым популизмом, это своего рода “бунтарский” аспект: стимуляция желания бороться снова и снова, чтобы изменить уже созданную систему. Важно отделить это от классического консерватизма».
«Режим Путина, – продолжает Джослин Сезари, – находится в трудном равновесии, пытаясь быть консервативным, борясь против либералов, но одновременно не давая слишком много власти группам, которые являются более консервативными, более реакционными и правыми. Не всегда авторитаризм является популистским, и наоборот. В России есть не столько риск появления “коричневых” людей на улицах, сколько риск растущей роли Русской православной церкви в реакционных лоббистских кругах, стремящихся получить больше институциональной и политической власти. В 1990-е годы церковь была реабилитирована общественным мнением России как символ нации и культуры. Именно в этот момент появились первые элементы, выросшие затем в институциональный аспект того, что мы наблюдаем сейчас».
Марлен Ларуэль предостерегает от расширения роли церквей в политике: «Как только вы используете религию в политическом споре, вы как бы закрепляете политическую проблему в философском мировоззрении. И это фактически ограничивает вашу способность идти на компромисс, находить политический консенсус, потому что вы начинаете видеть в этом атаку на жизненно важные для вашей личности моменты».