Константин Ремчуков: «В Америке постоянно ощущаешь перемены к лучшему»

Первый раз я прилетел в Америку 21 сентября 1986 года. Это был первый год после того, как Горбачев пришел к власти, и стажировка в Пенсильванском университете, на которую я ехал, выглядела как совершенно необычное дело в моей жизни – в то время даже не было понятно, насколько это открытие Америки будет для меня принципиальным.

Однако у меня был правильный настрой – постараться впитать побольше опыта, чтобы донести все это до тех, кто остался на родине. Поэтому нужно было все увидеть, прочитать и запомнить.

Первое мое открытие состояло в отмене одной привычки. Дело в том, что Америка с детства у меня располагалась где-то слева – имеется в виду, что на всех привычных картах мира по центру располагался СССР, а где-то слева выглядывали краешки двух американских континентов – северного и южного.

И вдруг я, приехав в Америку, на такой же карте мира увидел, что Америка стоит по центру, а краешек СССР где-то далеко справа. И я понял, что многие вещи формируются с детства.

Вторым настоящим шоком для меня был автобус принимающей стороны – это была организация International Research Exchange Center в Принстоне, которая и организовывала обмен людей, защитивших соответствующие диссертации.

Дело в том, что в автобусе мы обнаружили огромный сэндвич. Когда я говорю «огромный», то меня следует понимать буквально – он был во всю длину верхней полки автобуса!

Понятно, что у каждой страны своя традиция гостеприимства – в России «хлеб-соль» и чарка водки. Но нас пригласили американцы, поэтому на верхней полке автобуса во всю ее длину лежал многослойный настоящий сэндвич, а в холодильничке – разные напитки, включая пиво во льду.

Потом, когда мы въехали в Нью-Йорк, я поразился бесконечной цепочке спортивных площадок, где черные и белые ребята играли в баскетбол. То есть передо мной был классический Манхэттен, но в спортивных площадках. К этому времени я уже стал что-то понимать, потому что все знают про американский баскетбол, однако теперь становилось ясно, что все это не на пустом месте.

Фундаментально моя первая поездка была крайне загружена, причем сознательно. Я очень мало спал – я вообще мало сплю, где-то с 2-х до 5-ти, но вот недавно мне попалась на глаза одна старая американская бумажка – напоминание, что нужно вовремя вернуть в библиотеку книги. И я вспомнил, что в Америке я ежедневно брал на ночь книги – Солженицына, Мандельштама, все книги про «оттепель» – я понимал, что вряд ли смогу их легко достать на родине, поэтому читал ночью.

То есть, поскольку я сплю мало, то таким образом решил конвертировать один год в два или даже три по реальной вовлеченности в изучение этой страны и того, что ей сопутствует.

Так я и жил – ночью читал, а днем был в библиотеке, либо давал лекции.

Но я смотрел вокруг себя и поражался некоторым простым вещам. Например, меня поразило, что в Америке выровнена структура потребления овощей и фруктов по сезонам, что и в январе и в июле ты имеешь и клубнику, и сливу, и персики – что угодно.

Это стопроцентное выравнивание ассортимента на полках магазинов демонстрировало подобную возможность независимо от того, зима сейчас или лето.

И еще, я уже упоминал об этом, меня поразил американский баскетбол. У нас есть традиционные виды спорта – хоккей, например. Марка Спитца – лучшего пловца – мы видели. Футболисты Пеле или Эйсебио приезжали в Москву.

Но американский баскетбол мы не видели никогда. Для нас суперзвездами были Сабонис или Сергей и Александр Беловы, которые выиграли Олимпиаду.

И тут я увидел американские команды и поразился тому, что каждый в команде, да и любая команда считают себя великими.

А еще я поразился тому, что проигрывая после трех четвертей двадцать очков, любая команда может выиграть эти двадцать очков, потому что никто не считает себя хуже другого.

Вот это чувство собственного достоинства на площадке и несгибаемость духа в баскетболе меня поразили.

Потом я в Америке был часто и могу отметить четверть века моих поездок туда. Я езжу несколько раз в год, в этом году я уже был в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Аспене, а 1 марта я вылетаю в Бостон, в Гарвард и Массачусетский институт технологий.

Но что хочу сказать – я постоянно ощущаю перемены к лучшему.

Я отмечаю чистоту улиц, которая стала более очевидной, отмечаю возросший уровень безопасности во всех городах, в которых бываю. Отмечаю улучшенный сервис в магазинах, вижу повышение компетенции продавцов.

Меня, конечно, это очень радует, потому что если ты видишь непрерывный процесс улучшения, то ты понимаешь, что работают какие-то механизмы за рамками призывов, за рамками пропагандистских компаний – то есть субъективных рычагов.

Улучшения означают, что работают институты – что-то такое, чего у нас нет, потому что у нас многие вещи ухудшаются – сервис, безопасность, коррупция, и мы к этому привыкли.

В этом смысле Америка – удивительная страна, и помимо эмоционального отношения я стараюсь внимательно изучить работу американской системы, американских институтов, американских практик.

Я хочу понять, как американская свобода конвертируется в дела. Потому что американцы страшно прагматичные люди, и они бы сами никогда эту свободу не пестовали, если бы она не приносила результатов. И скорее всего потребность в свободе у американцев рациональна и прагматична. Свобода позволяет на ранних стадиях выявлять брак в системе, бракованных людей, нечистых на руку и налаживать все процедуры, чтобы институты работали на благо людей, в интересах потребителей и налогоплательщиков.

Вот это и есть наша самая неиделогическая потребность в Америке – изучать опыт этой огромной страны, с ее многочисленными регионами и нациями для того, чтобы наша жизнь становилась следствием постоянных перемен к лучшему.

Это самый большой дефицит в нашей практике.


Колонку Матвея Ганапольского читайте в рубрике «Матвей Ганапольский: Открывая Америку»