Специалисты по Ближнему Востоку и безопасности говорят о достигнутых «шестеркой» и Ираном соглашениях с надеждой и сомнением
МОСКВА – Соглашение между Ираном и международной «шестеркой» – США, Британией, Германией, Францией, Россией и Китаем – о том, что Тегеран замораживает свою ядерную программу и допускает глубокие инспекции МАГАТЭ в обмен на облегчение санкций, многие российские эксперты назвали историческим. Этот термин в данном случае оправдан как минимум сроками — переговоры длились более 10 лет. Теперь российские специалисты в области безопасности и ближневосточной политики в интервью Русской службе «Голоса Америки» рассуждают об особенностях достигнутых договоренностей и оставшихся проблемах.
Алексей Арбатов
Член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Арбатов, автор нескольких работ по ядерной программе Ирана, говорит, «сам факт согласия Ирана остановить строительство реактора на тяжелой воде в Араке – тут надо отдать должное Франции, это было сделано в соответствии с ее позицией – это серьезная уступка. Всех беспокоил не только урановый, но и плутониевый трек в создании ядерного оружия, в котором Иран подозревался».
Эксперт говорит, что «ликвидация существующих 200 килограммов урана 20-процентного обогащения, подразумевающая, что больше такой уран не будет производиться – это тоже некоторая уступка, хотя Иран изначально намекал, что готов на это пойти. Такое количество уже никак нельзя было оправдать, никакими мирными нуждами». По словам Алексея Арбатова, «если Иран больше не будет обогащать уран, то, значит, как минимум на несколько месяцев откладывается срок так называемого «ядерного порога», который является не некой чертой, а стадией, и она может продолжаться и два месяца, и год, и несколько лет».
Все, кто беспокоился о военном компоненте иранской ядерной программы, считает эксперт, могут немного перевести дух, но не расслабляться: «Теперь, даже если Иран возобновит свою провокационную деятельность, ему понадобится больше времени, чтобы достичь этой стадии, правда, с существенной оговоркой – если мы знаем про все объекты, где происходит обогащение. Потому что пару недель назад появились сведения, что еще один подземный объект строится к югу от Тегерана в горных массивах». Алексей Арбатов напомнил, что «Иран не ратифицировал Дополнительный протокол 1997 года к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), который позволяет МАГАТЭ проверять любую незадекларированную деятельность в ядерной сфере. И вопрос – будет ли Иран соблюдать этот протокол де-факто, даже без ратификации его парламентом, или нет. Если да, то МАГАТЭ сможет поехать и посмотреть на этот объект и выяснить, для чего он создается».
Передышка в напряжении из-за иранского атома длинной в полгода, считает ученый, должна быть использована для твердых договоренностей о количестве урана, которое Ирану необходимо, и о механизмах контроля:
«Главный вопрос, который предстоит решить через полгода – это вопрос о праве Ирана на обогащение урана вообще. ДНЯО ему этого не запрещает, и Иран этим спекулятивно пользуется на протяжении последних 10 лет. Право такое за ним нельзя не признать, но только в объемах низкообогащенного урана, используемых в мирных целях. А для этого самого мирного использования у Ирана ничего нет: на реактор в Бушере, который построила Россия, Россия же топливо и поставляет; исследовательский реактор в Тегеране потребляет урана 20-процентного обогащения всего около полутора килограмм в месяц, кроме того, он устарел, и его вообще пора закрыть; реактор в Араке Иран вроде бы согласился не строить; строятся еще два реактора, но на их завершение уйдет с десяток лет. Если Иран согласится производить столько обогащенного урана, сколько ему нужно для его мирной программы – то есть, ничтожно мало – то мы сможем с удовлетворением сказать, что компромисс с Ираном достигнут: его право на обогащение урана признано, но это делается не тоннами и не на десятках тысяч центрифуг».
Алексей Арбатов, несколько лет назад опубликовавший исследование о том, что произойдет при решении иранской ядерной проблемы военным путем, говорит: «Военное решение теперь отложено, но если и на этот раз все зайдет в тупик, то военное решение будет гораздо более вероятным, практически неотвратимым». При этом член научного совета Центра Карнеги считает, что Израилю сейчас не стоит излишне нагнетать страсти:
«Израилю нужно выждать полгода и посмотреть, каково будет окончательное соглашение. Понятно, что Израиль не в восторге от такого половинчатого решения, и он продолжает занимать жесткую позицию, во многом, для того, чтобы от Ирана добились допуска инспекторов МАГАТЭ на все объекты и ограничения обогащения урана лишь мирными нуждами. Но втайне, я думаю, Израиль доволен, потому что вообще-то он меньше всех других хотел бы реальной войны с Ираном, потому что война – это огромное количество неприятностей и непредсказуемое развитие событий. И если забрезжил свет в конце туннеля вместо явной войны, то это все же для Израиля лучше – в случае, если через полгода будут заключены реальные соглашения «шестерки» и Ирана». «Я думаю, во время этого периода все будут прислушиваться к требованиям Израиля – и западные страны, и Россия», – полагает Алексей Арбатов.
Что же касается причин, по которым Тегеран уступил в вопросе, по которому 10 лет на уступки не шел, то, по мнению Алексея Арбатова, «Иран заставили пойти на соглашение санкции, но они не напрямую заставили упрямцев пойти на соглашение – они изменили внутриполитическую ситуацию, пришел новый человек на пост президента, видимо, он привел с собой новую команду, которая склонна заключить компромисс».
Ирина Звягельская
По мнению профессора Института востоковедения РАН Ирины Звягельской, «Иран действительно оказался в сложном положении». Эксперт считает, что, хотя международные санкции как минимум для руководства Ирана были терпимыми, «политика бывшего президента, Махмуда Ахмадинеджада, была радикальной, вызывавшей отторжение практически у всех, и в конце концов привела к тупиковой ситуации. Сейчас у власти другой человек, но это ставленник того же самого режима, решения по-прежнему принимает в конечном итоге «рахбар» Хаменеи. Но ему понадобился такой человек как Роухани – умеющий говорить с Западом, умеющий обсуждать самые сложные проблемы и знакомый с ядерной проблематикой – затем, чтобы выйти из-под санкций и, что важнее, выйти из той международной изоляции, в которой он оказался».
При этом, по словам Ирины Звягельской, шаг Ирана к компромиссу с Западом выглядит неожиданным даже для специалистов по региону: «Всегда существовали опасения, что иранская ядерная программа имела военный компонент. Такой вывод делали, основываясь на объемах производства всего с ней связанного, а также на том, на какие трудности и лишения готово было пойти исламское государство, чтобы эту программу продолжать. Особенно беспокоился и беспокоится Израиль, который утверждал, что до «ядерного порога», то есть до момента, после которого производство ядерного оружия не сдерживается проблемами технического характера, Ирану уже совсем недалеко. Понятно, что в случае обретения им ядерного оружия это привело бы к коренному изменению расклада сил в регионе. Считалось, что у Ирана это что-то вроде национальной идеи, проявление такого персидского национализма, и, более либеральное или менее либеральное, руководство этой страны не давало понять, что готово от нее отказаться».
Пока неясно, говорит Ирина Звягельская, означает ли достигнутое соглашение, что Иран действительно отказывается от развития своей ядерной программы в военном направлении: «У меня пока нет оснований утверждать, что это решение было окончательным».
Алексей Арбатов
Член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Арбатов, автор нескольких работ по ядерной программе Ирана, говорит, «сам факт согласия Ирана остановить строительство реактора на тяжелой воде в Араке – тут надо отдать должное Франции, это было сделано в соответствии с ее позицией – это серьезная уступка. Всех беспокоил не только урановый, но и плутониевый трек в создании ядерного оружия, в котором Иран подозревался».
Эксперт говорит, что «ликвидация существующих 200 килограммов урана 20-процентного обогащения, подразумевающая, что больше такой уран не будет производиться – это тоже некоторая уступка, хотя Иран изначально намекал, что готов на это пойти. Такое количество уже никак нельзя было оправдать, никакими мирными нуждами». По словам Алексея Арбатова, «если Иран больше не будет обогащать уран, то, значит, как минимум на несколько месяцев откладывается срок так называемого «ядерного порога», который является не некой чертой, а стадией, и она может продолжаться и два месяца, и год, и несколько лет».
Все, кто беспокоился о военном компоненте иранской ядерной программы, считает эксперт, могут немного перевести дух, но не расслабляться: «Теперь, даже если Иран возобновит свою провокационную деятельность, ему понадобится больше времени, чтобы достичь этой стадии, правда, с существенной оговоркой – если мы знаем про все объекты, где происходит обогащение. Потому что пару недель назад появились сведения, что еще один подземный объект строится к югу от Тегерана в горных массивах». Алексей Арбатов напомнил, что «Иран не ратифицировал Дополнительный протокол 1997 года к Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), который позволяет МАГАТЭ проверять любую незадекларированную деятельность в ядерной сфере. И вопрос – будет ли Иран соблюдать этот протокол де-факто, даже без ратификации его парламентом, или нет. Если да, то МАГАТЭ сможет поехать и посмотреть на этот объект и выяснить, для чего он создается».
Передышка в напряжении из-за иранского атома длинной в полгода, считает ученый, должна быть использована для твердых договоренностей о количестве урана, которое Ирану необходимо, и о механизмах контроля:
«Главный вопрос, который предстоит решить через полгода – это вопрос о праве Ирана на обогащение урана вообще. ДНЯО ему этого не запрещает, и Иран этим спекулятивно пользуется на протяжении последних 10 лет. Право такое за ним нельзя не признать, но только в объемах низкообогащенного урана, используемых в мирных целях. А для этого самого мирного использования у Ирана ничего нет: на реактор в Бушере, который построила Россия, Россия же топливо и поставляет; исследовательский реактор в Тегеране потребляет урана 20-процентного обогащения всего около полутора килограмм в месяц, кроме того, он устарел, и его вообще пора закрыть; реактор в Араке Иран вроде бы согласился не строить; строятся еще два реактора, но на их завершение уйдет с десяток лет. Если Иран согласится производить столько обогащенного урана, сколько ему нужно для его мирной программы – то есть, ничтожно мало – то мы сможем с удовлетворением сказать, что компромисс с Ираном достигнут: его право на обогащение урана признано, но это делается не тоннами и не на десятках тысяч центрифуг».
Алексей Арбатов, несколько лет назад опубликовавший исследование о том, что произойдет при решении иранской ядерной проблемы военным путем, говорит: «Военное решение теперь отложено, но если и на этот раз все зайдет в тупик, то военное решение будет гораздо более вероятным, практически неотвратимым». При этом член научного совета Центра Карнеги считает, что Израилю сейчас не стоит излишне нагнетать страсти:
«Израилю нужно выждать полгода и посмотреть, каково будет окончательное соглашение. Понятно, что Израиль не в восторге от такого половинчатого решения, и он продолжает занимать жесткую позицию, во многом, для того, чтобы от Ирана добились допуска инспекторов МАГАТЭ на все объекты и ограничения обогащения урана лишь мирными нуждами. Но втайне, я думаю, Израиль доволен, потому что вообще-то он меньше всех других хотел бы реальной войны с Ираном, потому что война – это огромное количество неприятностей и непредсказуемое развитие событий. И если забрезжил свет в конце туннеля вместо явной войны, то это все же для Израиля лучше – в случае, если через полгода будут заключены реальные соглашения «шестерки» и Ирана». «Я думаю, во время этого периода все будут прислушиваться к требованиям Израиля – и западные страны, и Россия», – полагает Алексей Арбатов.
Что же касается причин, по которым Тегеран уступил в вопросе, по которому 10 лет на уступки не шел, то, по мнению Алексея Арбатова, «Иран заставили пойти на соглашение санкции, но они не напрямую заставили упрямцев пойти на соглашение – они изменили внутриполитическую ситуацию, пришел новый человек на пост президента, видимо, он привел с собой новую команду, которая склонна заключить компромисс».
Ирина Звягельская
По мнению профессора Института востоковедения РАН Ирины Звягельской, «Иран действительно оказался в сложном положении». Эксперт считает, что, хотя международные санкции как минимум для руководства Ирана были терпимыми, «политика бывшего президента, Махмуда Ахмадинеджада, была радикальной, вызывавшей отторжение практически у всех, и в конце концов привела к тупиковой ситуации. Сейчас у власти другой человек, но это ставленник того же самого режима, решения по-прежнему принимает в конечном итоге «рахбар» Хаменеи. Но ему понадобился такой человек как Роухани – умеющий говорить с Западом, умеющий обсуждать самые сложные проблемы и знакомый с ядерной проблематикой – затем, чтобы выйти из-под санкций и, что важнее, выйти из той международной изоляции, в которой он оказался».
При этом, по словам Ирины Звягельской, шаг Ирана к компромиссу с Западом выглядит неожиданным даже для специалистов по региону: «Всегда существовали опасения, что иранская ядерная программа имела военный компонент. Такой вывод делали, основываясь на объемах производства всего с ней связанного, а также на том, на какие трудности и лишения готово было пойти исламское государство, чтобы эту программу продолжать. Особенно беспокоился и беспокоится Израиль, который утверждал, что до «ядерного порога», то есть до момента, после которого производство ядерного оружия не сдерживается проблемами технического характера, Ирану уже совсем недалеко. Понятно, что в случае обретения им ядерного оружия это привело бы к коренному изменению расклада сил в регионе. Считалось, что у Ирана это что-то вроде национальной идеи, проявление такого персидского национализма, и, более либеральное или менее либеральное, руководство этой страны не давало понять, что готово от нее отказаться».
Пока неясно, говорит Ирина Звягельская, означает ли достигнутое соглашение, что Иран действительно отказывается от развития своей ядерной программы в военном направлении: «У меня пока нет оснований утверждать, что это решение было окончательным».