Архитектор и гуманист Кэмерон Синклер о том, как следует развивать города
«Архитектура для человечества» – так называет крупнейшая благотворительная организация, занимающаяся помощью людям, пострадавшим от глобальных катастроф. За 14 лет работы ее архитекторы, дизайнеры и проектировщики помогли более чем двум миллионам человек в США, России, странах Африки и Азии, отстроив жилища и необходимые для выживания объекты на Гаити, в Крымске, в Нью-Йорке и в Зимбабве.
Основатель благотворительной организации – архитектор и «главный неисправимый оптимист» Кэмерон Синклер – прибыл в Москву для участия в Moscow Urban Forum. До своей лекции – после которой переполненный зал аплодировал ему стоя – он согласился побеседовать с корреспондентом Русской службы «Голоса Америки» об особенностях социальной архитектуры и московской застройки.
Евгения Кузнецова: Прежде всего, расскажите о концепции социальной архитектуры, которой вы, по вашим собственным словам, посвятили свою жизнь.
Кэмерон Синклер: Часто архитектура фокусируется на принципах коммерческого развития, получения прибыли. А я в течение последних двух десятков лет фокусировался на потребностях нуждающихся и на том, как решить проблемы, мешающие удовлетворить их.
Что касается социальной архитектуры, то здесь дело заключается в том, что места для теоретических построений в ней нет. Когда ты работаешь с очень нуждающимися людьми, то единственное, что их волнует – это конечный результат. Важно на самом деле построить то здание, за проект которого ты взялся. Этим мы и занимаемся в течение последних 20-ти лет, и за это время мы обустроили дома для двух миллионов человек.
Е.К.: А в России эта концепция работает? Люди здесь довольно равнодушны и их трудно заинтересовать вопросами местного развития.
К.С.: Я не думаю, что люди в России равнодушные. Думаю, они просто не вовлечены в процесс принятия решений. Сейчас не существует механизма для вовлечения их в планирование их собственной среды обитания. Существует, конечно, некая методология, но активность граждан в ней не играет роли. Вряд ли это вина властей или экономических факторов. Скорее уж, это вина профессии архитектора: мы сами и наши коллеги виноваты, что мы не делаем то, что должны.
Е.К.: То есть, привлечением местного населения должны заниматься архитекторы?
К.С.: Разумеется! Более того, архитекторы и проектировщики, если они хотят заниматься развитием среды, основанным на гражданской инициативе, должны быть в курсе местных особенностей, должны жить в том месте, где они работают. Они не могут просто приехать, раздать советы и снова уехать к себе домой.
Е.К.: А как работает «Архитектура для человечества»?
К.С.: В нашей организации работает свыше 75 тысяч архитекторов по всему миру, в самых разных местных сообществах. Я сам занимаюсь всеми программами поддержки развития. Кроме того, я сам нанимаю всех своих архитекторов, и они получают лучше, чем большая часть людей на аналогичных позициях в Москве – от 15 до 25 тысяч долларов в месяц. Они работают в сообществах, курируют процесс развития и находят решения, максимально полно отвечающие именно местным проблемам.
Е.К.: Насколько я понимаю, вы знакомы с реалиями российской жизни и работы здесь. Ведь вы участвовали в восстановлении Крымска после затопления.
К.С.: Когда это случилось, меня здесь не было, здесь работали мои люди. Но я частенько наблюдал ситуации в обществах после катастроф. Люди обычно приезжают на год, латают самые заметные дыры и уезжают. Они говорят: «Мы всем помогли, сделали все, что нужно, мы можем уходить». Но это далеко не так. Территориями после глобальных катастроф следует заниматься никак не менее пяти лет после случившегося. Мы должны не просто найти решение основных проблем, а создать долгосрочную, стабильно работающую стратегию развития.
Ведь катастрофа может произойти снова – часто так и случается. Если людей, к примеру, затопило, стоит ли опять строить дома на тех территориях? Может быть, местных жителей стоит переселить в другие места? Если да, то как сохранить социальные связи? Все это вопросы, требующие решения.
Е.К.: Как работается в России вашей организации?
К.С.: В США и других местах, где я работал, есть масса возможностей получения частного финансирования. Поэтому там у нас есть возможность идти на риск и пробовать новые решения. Так что инновации там внедряются намного быстрее.
Е.К.: Есть ли у вас советы, которые вы хотели бы дать российским архитекторам и проектировщикам?
К.С.: Конечно, есть. Я думаю, что масштабное строительство у вас должно быть разрешено только в том случае, если оно ведется совместно с разработкой социальных сервисов. Нельзя построить дом для десяти тысяч человек, если рядом не будет начальной школы, средней школы, парка и служб социального обеспечения. Понятно, что пригородные трущобы никому не нужны. А они появятся, если только не смотреть на развитие территорий в едином ключе. Москве бы это не помешало.
Е. К.: Вы побывали в Москве в 1986 году. Как, на ваш взгляд, она изменилась за прошедшие десятилетия?
К.С.: Здесь стало намного лучше, нельзя не отметить серьезный прогресс. Но он неоднороден для всех слоев граждан: для людей, обладающих экономическим и политическим весом, он заметен. Второго типа граждан – назовем их «средний класс» – он коснулся в меньшей степени. И еще есть периферия, где преобладает малоимущее население и мигранты. Эти территории вообще не считаются частью города, так что, думаю, стоит переосмыслить то направление, в котором развивается Москва, если только она и дальше планирует оставаться мегаполисом. Местным властям следует думать о городе не только как о развитом центре, но и как об огромной территории с разнообразными проблемами. У нас в США есть такие «конфеты» с твердой оболочкой и сладкой начинкой. Москва мне напоминает их: здесь есть прекрасный, разработанный центр и погрязшие в неразрешенных проблемах окраины.
На самом деле, Москва мне ужасно нравится. Думаю, потенциально это один из мощнейших городов мира. Он очень оживленный и, в то же время, приспособленный для жизни, здесь прекраснейшие парки. Люди очень гостеприимные и дружелюбные. Стоит только сделать системный подход к развитию территорий менее жестким – и за Москвой будущее.
Основатель благотворительной организации – архитектор и «главный неисправимый оптимист» Кэмерон Синклер – прибыл в Москву для участия в Moscow Urban Forum. До своей лекции – после которой переполненный зал аплодировал ему стоя – он согласился побеседовать с корреспондентом Русской службы «Голоса Америки» об особенностях социальной архитектуры и московской застройки.
Евгения Кузнецова: Прежде всего, расскажите о концепции социальной архитектуры, которой вы, по вашим собственным словам, посвятили свою жизнь.
Кэмерон Синклер: Часто архитектура фокусируется на принципах коммерческого развития, получения прибыли. А я в течение последних двух десятков лет фокусировался на потребностях нуждающихся и на том, как решить проблемы, мешающие удовлетворить их.
Что касается социальной архитектуры, то здесь дело заключается в том, что места для теоретических построений в ней нет. Когда ты работаешь с очень нуждающимися людьми, то единственное, что их волнует – это конечный результат. Важно на самом деле построить то здание, за проект которого ты взялся. Этим мы и занимаемся в течение последних 20-ти лет, и за это время мы обустроили дома для двух миллионов человек.
Е.К.: А в России эта концепция работает? Люди здесь довольно равнодушны и их трудно заинтересовать вопросами местного развития.
К.С.: Я не думаю, что люди в России равнодушные. Думаю, они просто не вовлечены в процесс принятия решений. Сейчас не существует механизма для вовлечения их в планирование их собственной среды обитания. Существует, конечно, некая методология, но активность граждан в ней не играет роли. Вряд ли это вина властей или экономических факторов. Скорее уж, это вина профессии архитектора: мы сами и наши коллеги виноваты, что мы не делаем то, что должны.
Е.К.: То есть, привлечением местного населения должны заниматься архитекторы?
К.С.: Разумеется! Более того, архитекторы и проектировщики, если они хотят заниматься развитием среды, основанным на гражданской инициативе, должны быть в курсе местных особенностей, должны жить в том месте, где они работают. Они не могут просто приехать, раздать советы и снова уехать к себе домой.
Е.К.: А как работает «Архитектура для человечества»?
К.С.: В нашей организации работает свыше 75 тысяч архитекторов по всему миру, в самых разных местных сообществах. Я сам занимаюсь всеми программами поддержки развития. Кроме того, я сам нанимаю всех своих архитекторов, и они получают лучше, чем большая часть людей на аналогичных позициях в Москве – от 15 до 25 тысяч долларов в месяц. Они работают в сообществах, курируют процесс развития и находят решения, максимально полно отвечающие именно местным проблемам.
Е.К.: Насколько я понимаю, вы знакомы с реалиями российской жизни и работы здесь. Ведь вы участвовали в восстановлении Крымска после затопления.
К.С.: Когда это случилось, меня здесь не было, здесь работали мои люди. Но я частенько наблюдал ситуации в обществах после катастроф. Люди обычно приезжают на год, латают самые заметные дыры и уезжают. Они говорят: «Мы всем помогли, сделали все, что нужно, мы можем уходить». Но это далеко не так. Территориями после глобальных катастроф следует заниматься никак не менее пяти лет после случившегося. Мы должны не просто найти решение основных проблем, а создать долгосрочную, стабильно работающую стратегию развития.
Ведь катастрофа может произойти снова – часто так и случается. Если людей, к примеру, затопило, стоит ли опять строить дома на тех территориях? Может быть, местных жителей стоит переселить в другие места? Если да, то как сохранить социальные связи? Все это вопросы, требующие решения.
Е.К.: Как работается в России вашей организации?
К.С.: В США и других местах, где я работал, есть масса возможностей получения частного финансирования. Поэтому там у нас есть возможность идти на риск и пробовать новые решения. Так что инновации там внедряются намного быстрее.
Е.К.: Есть ли у вас советы, которые вы хотели бы дать российским архитекторам и проектировщикам?
К.С.: Конечно, есть. Я думаю, что масштабное строительство у вас должно быть разрешено только в том случае, если оно ведется совместно с разработкой социальных сервисов. Нельзя построить дом для десяти тысяч человек, если рядом не будет начальной школы, средней школы, парка и служб социального обеспечения. Понятно, что пригородные трущобы никому не нужны. А они появятся, если только не смотреть на развитие территорий в едином ключе. Москве бы это не помешало.
Е. К.: Вы побывали в Москве в 1986 году. Как, на ваш взгляд, она изменилась за прошедшие десятилетия?
К.С.: Здесь стало намного лучше, нельзя не отметить серьезный прогресс. Но он неоднороден для всех слоев граждан: для людей, обладающих экономическим и политическим весом, он заметен. Второго типа граждан – назовем их «средний класс» – он коснулся в меньшей степени. И еще есть периферия, где преобладает малоимущее население и мигранты. Эти территории вообще не считаются частью города, так что, думаю, стоит переосмыслить то направление, в котором развивается Москва, если только она и дальше планирует оставаться мегаполисом. Местным властям следует думать о городе не только как о развитом центре, но и как об огромной территории с разнообразными проблемами. У нас в США есть такие «конфеты» с твердой оболочкой и сладкой начинкой. Москва мне напоминает их: здесь есть прекрасный, разработанный центр и погрязшие в неразрешенных проблемах окраины.
На самом деле, Москва мне ужасно нравится. Думаю, потенциально это один из мощнейших городов мира. Он очень оживленный и, в то же время, приспособленный для жизни, здесь прекраснейшие парки. Люди очень гостеприимные и дружелюбные. Стоит только сделать системный подход к развитию территорий менее жестким – и за Москвой будущее.