75-летие со дня рождения поэта, лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского отметили его друзья и почитатели в самом «бродском» месте Нью-Йорка, в ресторане «Русский самовар».
Вечером 24 мая люди клубились у входа в ресторан на 52-й стрит Манхэттена. Внутри заведения, где были убраны столы и поставлены стулья, как в театре плотными рядами, яблоку негде было упасть.
Основатель «Самовара» Роман Каплан, приветствуя многочисленных гостей, среди которых был замечен писатель Владимир Войнович, напомнил то, что завсегдатаи этого главного русского клуба Нью-Йорка знают назубок. Бродский откликнулся на призыв Каплана и вместе с ним и Михаилом Барышниковым стал в 1987 году совладельцем ресторана, внеся в качестве паевого взноса часть только что полученной им Нобелевской премии.
А кто-то из гостей в ходе вечера прочитал уместные строчки Бродского: «Зима. Что делать нам в Нью-Йорке? Он холоднее, чем луна. Возьмём себе чуть-чуть икорки и водочки на ароматной корке… Согреемся у Каплана».
Помимо этого шутливого реверанса, в тот вечер, конечно, читались произведения Бродского самые разные, – от «капустнического» хулиганства «для своих» до мудрых, философских и трагических строф, уже давно вписанных в золотой фонд мировой поэзии.
Поэт Владимир Гандельсман так сформулировал кредо Бродского: «избыток чувств и совершенная техника».
«Его порой укоряли за тщательность, – заметил Гандельсман, – и называли «бухгалтером». А он обращался напрямую к Богу».
Поэты Алексей Цветков, Инна Близнецова, Бахыт Кенжеев, Рита Бальмина и другие читали любимые стихи Бродского и свои, говоря при этом об огромном влиянии, которое он на них прямо и косвенно оказал.
Иосиф Бродский родился в 1940 году в Ленинграде и с ранних лет проявлял недюжинные способности к поэзии. Еще совсем молодым он стал объектом грубой травли и преследования советской властью, был арестован «за тунеядство» и отправлен в ссылку. В 1972 году КГБ угрозами тюрьмой и психушкой вытолкал его в эмиграцию. Он жил в нескольких странах и очень любил Америку, где его блистательный талант поэта, эссеиста, драматурга и переводчика получил признание. Бродский был удостоен почетного звания «поэта-лауреата» США (1991-1992), преподавал в нескольких университетах. Бродский впервые перенес сердечный приступ в советской тюрьме в 1964 году. На протяжении жизни он пережил четыре инфаркта и в январе 1996 года умер в Нью-Йорке от внезапной остановки сердца.
«Иосиф был для всех нас индикатором, высокой планкой, – сказала Наталья Шарымова, журналист и организатор культурных проектов, хорошо знавшая Бродского. – Он был добрым человеком, охотно общался с русскими эмигрантами, так что не верьте «Нью-Йоркеру», в котором утверждалось, что он себя полностью изолировал от соотечественников». Шарымова посетовала, что нью-йоркский период его жизни до сих пор очень мало освещен.
На экране продемонстрировали импровизированный слайдофильм из жизни Иосифа Бродского, складывающийся из снимков фотографов-ветеранов Льва Полякова, Леонида Лубеницкого и Нины Аловерт, хорошо знавших и снимавших поэта. Вот Бродский в юности, в молодости, в зрелые годы. До эмиграции и после. Его друзья, люди его круга, еще совсем молодые. Анна Ахматова, благословившая молодого гения. Миниатюрная икона, подаренная Иосифу Анной Андреевной, и, как напомнил Поляков, изъятая у поэта при отъезде из СССР с репликой: «Нечего жидам русские иконы вывозить». Лубеницкий рассказал, как вместе с Бродским отдыхал на одном из карибских островов. Фотограф незадолго до этой встречи снимал кинорежиссера Бернардо Бертолуччи, который ему признался: «Я больше всего боюсь поддельного самого себя». Лубеницкий привел эту фразу Бродскому, который в ответ бросил реплику: «Надо бояться самого страха».
Особое оживление вызвала демонстрация домашних видеороликов с Бродским, судя по всему, доселе не показанных широкой публике. Бродский в минуту веселья, в том же «Самоваре», самозабвенно поет «Мой костер в тумане светит» и «Очи черные».
Живущая в Бостоне писатель, переводчик, автор воспоминаний о Бродском Людмила Штерн с улыбкой вспомнила свое первое впечатление от знакомства с 18-летним поэтом, который поразил ее тем, что лихо зажигал спички о штаны. «Он обожал свои дни рождения, обожал их в Ленинграде, Москве, Нью-Йорке», - сказала Штерн.
Среди фотографий Нины Аловерт мы видим Бродского вместе с Сергеем Довлатовым, еще одним «магнитом» русской культуры в Америке.
Отвечая на вопрос «Голоса Америки» о сравнении наследия Бродского и Довлатова, Людмила Штерн сказала:
«В отличие от Довлатова Бродский легко, на мой взгляд, впитал англоязычную культуру и вообще считал себя гражданином мира. Он очень любил путешествовать, обожал Англию, Швецию и Италию. Его Собчак уговаривал вернуться, сулил золотые горы, особняк и личного кардиолога. Но Иосиф отказался возвращаться. Можно сказать, он «преодолел» Россию, относился к ней очень по-своему. Опять же, в отличие от Довлатова, Бродский – элитарный писатель, сложный для восприятия и понимания поэт, он требует большой интеллектуальной подготовки, его невозможно читать, взяв книжечку и, помуслив палец, сказать: ну-ка, почитаю я Бродского... Может быть, поэтому у читающей русской публики его известность несравнима с огромной, поистине народной популярностью Довлатова. Бродский обласкан мировой славой, он поэт того же ряда, что Цветаева, Мандельштам и Пастернак».