«Во время «холодной войны» мы (США и СССР) напоминали старую супружескую пару, а сейчас каждый из нас в некоторой растерянности, как супруги после развода». Так начал свое выступление на симпозиуме «После коммунизма: достижения и разочарования после 1989 года» в Колумбийском университете профессор Майкл Скэммел, автор книги об Артуре Кестлере, прославившемся своим разоблачением сталинского режима, и переводчик русской литературы – от Толстого и Достоевского до Владимира Буковского и Анатолия Марченко. Эта емкая метафора писателя отразила ту неопределенность, которая характеризует посткоммунистическую эпоху с ее новыми конфликтами и геополитическими реалиями, стремительной глобализацией и финансовым кризисом.
Участники симпозиума констатировали факт краха коммунизма в Европе и его упадка в других частях света. По словам британского исследователя Арчи Брауна, «сегодня уже никто не вспоминает о заявлениях Маркса о том, что триумф коммунизма неизбежен». Он отметил, что во всех странах, где еще сохранились коммунистические режимы (за исключением Северной Кореи), сегодня вводятся элементы рыночной экономики (по мнению Брауна, Китай лишь «номинально» остается коммунистической державой), а в странах Восточной Европы коммунистические партии стали по сути социал-демократическими и «приняли демократические правила игры».
Этим, однако, консенсус участников симпозиума, среди которых были американские и европейские эксперты, включая бывших восточноевропейских диссидентов, и ограничился. Состоявшаяся серия дискуссий продемонстрировала отсутствие единства мнений по целому ряду вопросов – от природы коммунизма и причин его краха до перспектив развития посткоммунистических государств.
По мнению Влада Муресана, профессора из Румынии, лежащая в основе коммунистического учения философская система является «трансцендентальным преступлением» против человеческого духа. Легендарный польский диссидент, ныне главный редактор варшавской «Газеты выборчей» Адам Михник с этим не согласился. По его словам, в начале прошлого века мечта об эмансипации угнетенных, о мире без дискриминации и войн многим казалась чрезвычайно привлекательной.
Заявление Арчи Брауна о том, что «ключевые решения, приведшие к падению коммунистической системы, были приняты в Москве, а не в Варшаве», прозвучало как мягкий упрек организаторам симпозиума, среди участников которого не было экспертов из России. Стивен Сестанович, бывший посол США по особым поручениям в государствах бывшего Советского Союза, а ныне ведущий эксперт по России в Совете по международным отношениям и профессор Колумбийского университета, заметил, что происшедшая в России в 1991 году «революция была, возможно, слишком вельветовой, в результате чего старая гвардия не была сметена с политической арены», а получила возможность вести арьергардные бои.
Это его заявление прозвучало при обсуждении вопроса, поставленного американским политологом Фрэнсисом Фукуямой – «кончилась ли история» с крахом коммунизма? Сестанович считает, что, в принципе, да. Правда, он оговаривается, что «каждая революция думает, что она последняя», и признает, что воцарение всеобщей либеральной демократии происходит далеко не так гладко и безболезненно, как это предсказывал Фукуяма. Другие участники дискуссии отвергли саму идею «конца истории». Бывший федеральный канцлер Австрии Альфред Гузенбауэр назвал саму эту концепцию «тоталитарной идеей».
«Но ведь тот политический порядок, который предполагает «конец истории», основан на плюрализме», – возразил Сестанович. Между ним и канцлером Гузенбауэром завязалась дискуссия, во время которой австрийский социал-демократ доказывал, что «рыночная экономика и либеральная демократия – это тоже социальные эксперименты, что продемонстрировал со всей очевидностью прошлогодний финансовый кризис».
«В период кризиса либеральная демократия сталкивается с серьезными вызовами, – указал канцлер Гузенбауэр. – Еще не все диктаторские режимы рухнули. Некоторые государства регрессируют. Китайцы считают, что их модель развития лучше. Некоторые демократические страны подвергаются мощному давлению – Греция в этом смысле не единственный пример». К вызовам, которые предстоит преодолеть капитализму, Гузенбауэр причислил рост националистических настроений, изменения климата, неадекватность концепций прав собственности и интеллектуальных прав и «новые формы апартеида». Под последним понятием он имел в виду то обстоятельство, что сегодня большая часть населения планеты живет в бедности, из которой у нее нет надежды выбраться.
Канцлер Гузенбауэр и другие участники симпозиума указали и на еще одну проблему посткоммунистической эпохи: идеологическую. После того как прекратилось противостояние двух систем – коммунизма и капитализма – в мире возник идейный вакуум. «В наше время нет великих идей, – сказал корреспонденту Русской службы «Голоса Америки» Адам Михник. – Речь идет не только о Польше или о России, а обо всем мире – посмотрите на Францию или на Германию. Сейчас настал такой исторический момент. Самые крепкие идеи, которые остались – это авторитаризм и шовинизм. Эти тенденции мы видим в большинстве посткоммунистических государств – и в Польше, и в России, и в Литве, и в Украине, и в Словакии, и в Венгрии... Я называю это посткоммунистическим синдромом».
Славомир Сираковский, главный редактор польского журнала «Политическа критика» и основатель одноименного издательства, в настоящее время работающий в Принстонском университете, назвал молодежь в посткоммунистических странах поколением «просвещенных циников». «Мы больше не верим в большие идеи, сулящие нам освобождение, – пояснил он в интервью «Голосу Америки». – Но в то же время мы не верим больше и в традиции. Мы живем в посттрадиционалистском обществе».
В результате, продолжает молодой левый интеллектуал, политика оказывается выхолощенной и превращается в шоу-бизнес. «Политики превращаются в знаменитостей, а дебаты по телевидению – в своего рода реалити-шоу, – сказал Сираковский. – Никто больше не верит политикам, да и сами они говорят нам: «Я не правый и не левый, я пост-идеологический – и поэтому я смогу решить гораздо больше проблем». Так они добиваются максимально широкой поддержки. Но вся штука в том, что никаких проблем они не решают, потому что они всегда должны думать, как обеспечить себе максимальную поддержку. Например, в Польше политики не поддерживают право женщин на аборт, потому что они боятся потерять поддержку консервативной части избирателей. В результате мы наблюдаем сохранение статус-кво – не только в Польше, но и во Франции при Саркози и в Германии при Ангеле Меркель».
Сираковский обращает внимание на политическую апатию молодежи, которая на выборах не голосует. Он говорит, что мы живем не только в постполитическом, но и в постдемократическом обществе. «В прошлом столетии было слишком много идеологии, и часто идеология несла опасность, – говорит Сираковский. – Но сегодня у нас нет не только идеологии, но и просто идей».
По словам Адама Михника, сегодня интеллектуальный поиск не должен отталкиваться от антикоммунизма или антифашизма. «Необходимо переосмыслить 20 век, – сказал он в интервью на русском языке. – Это было столетие авторитарных режимов. Если мы говорим сегодня о новых угрозах, то нужно думать, как сделать так, чтобы это не повторилось. Смотрите, что происходит в России и что творилось пару лет назад у нас в Польше. В России это безыдейный путинизм, в Польше это операции спецслужб, которые при близнецах-братьях (Качиньских) мы видели каждый день».
Славомиру Сираковскому – 30 лет. В беседе с корреспондентом он говорит, что ждет больших перемен, подчеркивая при этом, что не испытывает ностальгии по коммунистическому прошлому. «Я ненавидел тот режим и был вдохновлен демократической оппозицией в Польше, – говорит он. – Сегодня утопия – это не ждать возвращения коммунизма, а думать, что та политическая система, которая пришла ему на смену, сможет функционировать без каких-либо коренных перемен».
