У юбилеев – своя логика, подчас с удивительной точностью высвечивающая не только временную, но и глубинную связь между событиями. В феврале 1979-го сторонники аятоллы Хомейни сражались на улицах Тегерана с гвардейцами Бахтияра, прокладывая путь к установлению Исламской республики. Спустя 10 лет – тоже в феврале – советские войска покидали Афганистан. Между этими вехами уместилось многое – становление теократической диктатуры, войны, унесшие сотни тысяч жизней, потрясения, эхо которых было услышано далеко за пределами и Ближнего, и Среднего Востока.
В наши дни политика тегеранского режима – по-прежнему одна из главных забот западного сообщества. В Афганистане – уже другая война, однако и она громко резонирует на Западе. Продолжающейся Большой игре в регионе Центральной Азии посвящено интервью, которое Русская служба «Голоса Америки» взяла у заведующего отделом московского Института стран СНГ Андрея Грозина.
Алексей Пименов: Андрей Валентинович, давайте начнем с уроков истории. О мотивах советского вторжения в Афганистан и сегодня не прекращаются дискуссии. По вашему мнению, была ли исламская революция в Иране одним из факторов, способствовавших его принятию?
Андрей Грозин: Хорошо известно, что это решение было принято келейно. Среди тех, кто участвовал в его принятии, чаще всего упоминаются имя Андропова и – реже – Устинова (тогдашнего министра обороны- А.П.). Иными словами – ключевую роль здесь сыграли силовики. Противостояли же им, по слухам, те, которых условно можно отнести к хозяйственникам. Идеологи же, во главе с Сусловым, колебались. Что касается Брежнева, то он к тому времени уже адекватно не контролировал все эти внутриэлитные столкновения. Победу в конечном итоге одержали сторонники жесткой линии. И я полагаю, что исламская революция существенно повлияла на их решение.
Это видно даже по тогдашним материалам советского официоза. Сразу после свержения шахского режима в СССР не было недостатка в восторженных статьях по этому поводу. Особенно радовались тому, что американцам, наконец, указали на дверь. Помню такую карикатуру в «Правде»: американский генерал сидит на чемоданах, из которых торчат ракеты, и расклеивает объявления: «Сниму базу». Позднее же, когда в Иран вернулся аятолла Хомейни, и начались гонения на всех инакомыслящих, включая и коммунистов, то отношение к исламской революции быстро изменилось – перестали то и дело показывать документальные фильмы с изображением толп революционной молодежи. Ну, а затем, когда началась ирано-иракская война, Советский Союз вроде бы был нейтральным, но на деле явно симпатизировал Саддаму Хусейну.
Началось охлаждение советско-иранских отношений, а уж когда приобрели широкую известность рассуждения аятоллы о большом и малом сатане – под последним, как мы знаем, подразумевался СССР – советское руководство начало рассматривать Иран как идеологического, а также как возможного военного противника. Любопытно, что в Северокавказском военном округе, где мне довелось послужить, еще в 1986-87 годах проводились большие командно-штабные учения по отработке боевых действий не только против турецкой, но и иранской армии. Известно и другое: Тегеран поддерживал значительную часть афганских моджахедов.
А.П.: А какие именно группировки?
А.Г.: Главным образом те, что действовали вблизи Герата. Ну, и, конечно, хазарейцев (народность, исповедующая шиизм- А.П.). Поддержка оказывалась Кариму Халили и другим лидерам, в наши дни уже забытым. Очевидно, что когда речь шла о провинциях, граничащих с Ираном, действовал, прежде всего, этнический фактор, в случае же хазарейцев - религиозный. Интересно, что отношение советского военно-политического руководства к Ирану было не намного лучше, чем к Пакистану.
А.П.: А сознавалась ли советским руководством возможность влияния исламской революции на среднеазиатские республики?
А.Г.: По-видимому, да. Те, кто располагал информацией о реальном положении дел, прекрасно понимали, что советская идеология не слишком глубоко проникла в ткань среднеазиатского общества. Точнее – что светские – а тем более советские – ценности выполняют там по преимуществу ритуальную функцию – и на уровне элиты, и для рядовых граждан.
А.П.: Давайте вернемся к Афганистану. Новая американская администрация считает афганский фронт главным в борьбе с терроризмом. Каковы, по вашему мнению, перспективы нынешней афганской кампании?
А.Г.: Я настроен пессимистически – на мой взгляд, успех в данном случае невозможен. Я разделяю распространенную точку зрения, согласно которой Афганистан – это кладбище империй. Таков исторический опыт – и британский, и советский. Конечно, тут есть немалые различия. СССР насаждал в Афганистане свою идеологию, тогда как англичане руководствовались лишь геополитическими соображениями – в первую очередь, необходимостью противостоять Российской империи. Впрочем, и для советского руководства геополитика имела большое значение. И совершенно справедливо утверждение, что в Афганистане СССР получил свой Вьетнам. Сегодня, однако, создается впечатление, что американцы упорно наступают на те же грабли. Даже риторика похожа – стоит лишь заменить «интернациональный долг» на «демократические ценности».
Когда-то советским генералам казалось, что стоит ввести в страну еще одну бригаду – и наступит перелом. Но перелом не наступил – потому что афганское общество – пусть это нелегко признать – нереформируемо. Это не та ситуация, что в Ираке. Там, при всех огромных трудностях , все-таки можно выстроить нормальное – по меркам региона – государство. Но дело в том, что модернизация в Афганистане возможна лишь изнутри, причем потенциал ее очень невелик. Можно, конечно, поменять нынешнюю коррумпированную элиту на другую, но и только. Рядовой афганец не может себе представить, к примеру, что такое равноправие женщин. Можно слушать индийские музыкальные кассеты, но характер общества от этого не изменится.
А.П.: Известно, что, начав с довольно активной поддержки американской военной акции в Афганистане, российское руководство затем от нее дистанцировалось. Сегодня же российско-американское соперничество в Центральной Азии становится все более откровенным, и решение о закрытии военной базы в Манасе – самое последнее тому подтверждение. В то же время официально Россия продолжает поддерживать антитеррористическую кампанию НАТО в Афганистане. Каковы, по вашему мнению, основные цели российской политики в Центральной Азии?
А.Г.: Нелегко ответить на этот вопрос – и прежде всего потому, что четкой, ясной и, главное, озвученной позиции по этому вопросу не существует. Есть, конечно, заявление президента о том, что Россия не уклоняется от своих обязательств по борьбе с терроризмом, ведутся разговоры по поводу так называемого северного транзита. Но в то же время было сказано и другое: на решение афганского вопроса количество баз не влияет. И тот факт, что Россия, как минимум, позитивно отнеслась к решению президента Бакиева о закрытии Манаса, а как максимум – может быть, прямо поспособствовала его принятию, объясняется стремлением продемонстрировать Соединенным Штатам масштабы российского влияния в регионе. Равно как и дать Вашингтону понять, что использовать это влияние Россия может по-разному – или вместе с США, или против них: в зависимости от того, какую позицию займет новая администрация.
Существует, однако, еще один фактор: желание упрочить свои позиции в преддверии возможных потрясений. И не исключено, что лидеры среднеазиатских государств, так оперативно и почти единодушно подписавшие договор о создании системы коллективной безопасности, располагают на этот счет какой-то информацией, которой нет у рядовых граждан, равно как и у не приближенных к Кремлю экспертов.
А.П.: ?
А.Г.: Да, я имею в виду информацию о возможных потрясениях в регионе – в государствах, граничащих с Афганистаном. Возможно, в России нет четкого понимания того, как отзовется в Центральной Азии переброска туда дополнительных американских контингентов. Однако то обстоятельство, что центральноазиатские лидеры, обычно столь жестко отстаивающие свой суверенитет, так легко согласились участвовать в этих коллективных силах, указывает на опасения… чего-то серьезного. Если стабилизация в Афганистане не наступит, то и в Центральной Азии могут появиться новые импульсы для конфликтов.