Юрий Шевчук: из нас делают пушечное мясо и нелюдей

Юрий Шевчук, лидер группы «ДДТ» и один из самых известных российских рок-музыкантов, в мае на концерте в Уфе, его родном городе, сказал со сцены, что в Украине «гибнут старики, женщины и дети ради каких-то наполеоновских планов очередного нашего цезаря». Другая часть цитаты рок-музыканта была не слишком печатной, но сильной, и именно она, призывавшая не отождествлять родину с конкретными частями тела лидера страны, получила громкую известность.

Российская власть отреагировала на эти высказывания, но реакция была смешанной. Башкирские полицейские решили завести на Шевчука административное дело за «дискредитацию использования вооруженных сил России в целях защиты интересов России и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности», однако суд в Санкт-Петербурге, куда дело было передано, вернул его в Башкирию, поскольку «в протоколе не описано событие правонарушения, а именно не указано то, как именно Шевчук выражал публичные призывы к воспрепятствованию использования вооруженных сил Российской Федерации». Однако дело не закрыто – оно «доследуется».

У «ДДТ» начали отменять концерты – в частности, концерт в Москве, посвящённый сорокалетию группы, который должен был состояться 10 июня, перенесли на июнь следующего года в связи с тем, что «организаторам не удалось согласовать мероприятие с мэрией города».

Автор этого текста много лет назад был свидетелем того, как Юрий Шевчук дал мощную публичную отповедь Максиму Шевченко, одному из главных российских провластных журналистов. На Петербургском экономическом форуме в 2008 году он сказал пропагандисту, что тот «с утра до ночи заводит людей на войну против Украины, против Грузии, и это не патриотизм – это шовинизм».

Все опасения артиста Россия со временем реализовала – нападение на Грузию произошло в том же году, а война против Украины началась в 2014 году аннексией Крыма и вошла в открытую фазу в феврале этого года.

Тогда Шевчук в нашем разговоре после выступления на форуме сказал: «Один всегда в поле воин». Сейчас, в интервью для Русской службы «Голоса Америки», он это подтверждает, жестко оценивая российскую агрессию против соседней страны и давая свою оценку отношению жителей России к этой войне.

Данила Гальперович: Власти сейчас преследуют вас за антивоенные высказывания, которые вы сделали на концерте в Уфе в мае. При этом на самом концерте люди вам за это высказывание аплодировали, кричали, поддерживали. Вам это не напоминает СССР, когда на концертах люди хлопали, а потом приходило государство и говорило, что вы спели или сказали что-то, что ему не нравится? Есть ощущение возвращения советских времен?

Юрий Шевчук: Я недавно, кстати, об этом размышлял, какой казус случился со мной, с нашей группой – какое-то слияние времен. Мы впервые дали концерт в Уфе где-то в мае (а вы знаете, что наш порт приписки – Уфа, родная Башкирия) 1982-го года. Мы тогда сделали первый в городе мощный альтернативный рок-концерт – с аппаратурой, собирали со всей Уфы колонки, в Нефтяном институте, из которого вышли многие олигархи потом, а тогда там в профкоме были наши ребята. Мы дали тогда концерт – и после этого нас «прикрыли». И ровно через 40 лет в той же самой Уфе после этого концерта нам тоже запретили «живую» деятельность. То есть, мы в эту воду вошли дважды с перерывом в 40 лет.

Юрий Шевчук – о беседе с полицией после концерта в Уфе

Д.Г.: Тогда тоже стреляли, но стреляли далеко, в Афганистане, сейчас стреляют гораздо ближе. Но из Афганистана тогда тоже в Россию шли цинковые гробы, как и сейчас.

Ю.Ш.: Да, за песню «Не стреляй» я тогда получил… Меня вначале вызвали в отдел культуры обкома партии, потом благополучно выгнали из комсомола, а потом уже были беседы в КГБ. Сейчас мне грозит суд, но тогда тоже мне перед носом махали статьей, я помню - 2-3 года тюрьмы и 2-3 года ссылки. Типа, наши люди в Афганистане строят детские сады, объекты культуры и так далее, а тут «Не стреляй» поешь. Сейчас то же самое произошло – мы спели ту же самую «Не стреляй» через 40 лет.

Д.Г.: Как изменилась жизнь на ваших глазах за эти четыре месяца войны? Как ваша собственная жизнь изменилась?

Ю.Ш.: На нас очень сильно надавили: нам как раз перед Уфой запретили два концерта, в Челябинске и Магнитогорске. Уфу разрешили, но после Уфы я оказался в гримерке среди многочисленных представителей следственных органов. Сразу после концерта! Там за спиной 10 тысяч зрителей орут: «ДДТ, Шевчук, Юра!!!», я иду по коридору в свою гримерную – и тут вдруг справа какой-то омоновец, слева какой-то омоновец, и их как-то все больше и больше. Я думаю: «Ну, может быть, охрана». Открываю дверь гримерки и говорю: «Заходите, давайте быстро сфотографируемся: я весь мокрый, мне надо переодеться». Наткнулся на такие странные ухмылочки: «А мы по другому вопросу», заходят, и час была беседа, подписи каких-то бумаг, чтение протоколов и так далее. Я им хорошую лекцию прочитал о войне и мире. Я им рассказал ту же самую историю про «Не стреляй»: «Ваши коллеги 40 лет назад то же самое мне предъявляли, только за другую войну, а через пару-тройку лет власть-то поменялась в стране. А что вы будете делать, если вдруг власть поменяется? Куда вы пойдете работать?» Они призадумались.

Об изменении жизни вокруг – четыре месяца назад у был шок в феврале, и многие люди просто не понимали, как такое могло быть, большинство граждан были в полной растерянности, в каком-то унынии, депрессии. А сейчас, идя на студию, я вижу очень много веселых людей на улице – в шортиках, на самокатиках, влюбленные пары. Сейчас эта война стала для них «афганской» – это где-то там далеко. Деревенские мальчики и мальчики из рабочих кварталов гибнут на этой войне вместе с младшим и старшим офицерским составом, а в городе мирная жизнь. Наш обыватель, наш гражданин и из-за инстинкта самосохранения, и чтобы не случилось адского когнитивного диссонанса, старается ее выбросить из головы и о ней не думать, а думать о своих семье-работе, и так далее. Я знаю, что во многих компаниях даже достаточно образованные люди говорят: «Только не про войну». Это табу, закрытая тема. Вот что случилось за четыре месяца – вначале шок, ощущение какой-то надвигающейся страшной трагедии, а сейчас это где-то там далеко, какая-то непонятная и никому не интересная, новая «афганская» война.

Д.Г.: Но разница в том, что с афганской войны 15 тысяч гробов шли в Советский Союз 10 лет, а тут столько же или больше, по разным данным, за четыре месяца. И тогда никаких соцсетей не было, а они сейчас полны некрологами и рассказами о том, что «безвременно наш 19-летний сосед…», и так далее. То, что из Украины в Россию идет поток гробов, может повлиять на людей?

Ю.Ш.: Может, но поток гробов не затрагивает самую активную городскую часть населения страны, где люди – наиболее образованные, рефлексирующие по поводу времени и того, что происходит. Гробы в Питер и Москву не приходят, они приходят в деревню. В Бурятии вой стоит на всю бурятскую степь, но этого никто не показывает по телевизору, и получается, что трагедия происходит локально, она зашторенная, про нее мало кто знает. Конечно, узнать может каждый, но он опять же из-за инстинкта самосохранения пытается этого всего не видеть, не читать, не размышлять над этим. И наши власти тоже научились из этого не делать какого-то информационного мощного повода, слово «погибают» исключено так же, как слово «война». Эти два слова под запретом. Но важное, огромное обстоятельство, что все-таки у нас, россиян, не было родственников и друзей в Афганистане, это немаловажный фактор. А сейчас примерно у трети страны есть друзья и родственники в Украине. Это, конечно, меняет ситуацию, и может поменять ее очень сильно. Очень серьезно работают именно внутренние человеческие связи, они могут поменять ситуацию.

Д.Г.: Для многих россиян тот уровень страшного, что Россия делает в Украине, стал новым. Те, у кого есть доступ к независимым медиа, увидели, что с Мариуполем сделали, но мы с вами эту картину уже видели в Грозном 27 лет назад. Вы в своих песнях все время разбираетесь с русской душой, пытаетесь ее через слова выявить, улучшить, достучаться. Почему через 27 лет Россия повторяет то же самое?

Ю.Ш.: Эти собаки идеологические глубоко зарыты, им уже сотни лет. Русофилы писали, что Россия в пленении у Европы, и пора бы нам уже освободиться от этого европейского пленения. Все дугины и прохановы растут оттуда. Эта идеология долго капала на мозги и Кремлю, и подсовывались эти книжки – Ильин, Киреевский, Аксаков и так далее. Я думаю, что простой работяга об этом не думает, но у власть имущих складывалось все это. Теперь все пришло в такую точку, где все сложилось, и случилась война между братскими народами. Главное, что мы на них напали – а это вообще чудовищно! Я думаю, что процентов 20-30 наших людей очень серьезно это переживают, остальные молчат и думают – чья возьмет? Есть и процентов двадцать в России, которые совершенные ястребы, желают за этот особый путь сгореть буквально в горниле даже ядерной войны, им не страшно. А Чечня – это те же имперские мысли у того же Ельцина, они тоже там ночевали. Он же был партийный секретарь, он на этом воспитывался так же, как все остальные. Многие тогда были против этой войны, и это была моя первая война, я еще тогда совершенно был не подготовлен к тому, что я увижу. Я, конечно, переживал это потом очень долго. И сделал для себя главные выводы – я стал фактически убежденным пацифистом.

Юрий Шевчук о разделенности российского общества по поводу войны с Украиной

Д.Г.: Вы думали об отъезде из России после того, как все началось?

Ю.Ш.: Нет. Меня об этом спрашивали и заставляли задумываться, но я, честно говоря, просто не вижу себя нигде, кроме России. А что я там буду делать? Мы можем приехать с концертами и, наверное, приедем, но я люблю свою родину. Я в этом смысле патриот, может быть, другого рода - государство обвинило мою любовь в измене, ну, до меня были люди, и после меня будут, которых будут обвинять, но моя любовь-то от этого никуда не делась. Я считаю, что мы должны петь о мире здесь, в нашей стране, потому что в Европе и Америке есть кому об этом говорить и петь, а вот в России мало. Вот это очень важно! И когда нам обрубили концерты здесь, конечно, я страшно расстроился. Мы сыграли в десяти городах, и везде я говорил о войне и мире. Я даже в залах устраивал голосование, соцопрос, в пику нашим официальным соцопросам – кто за мир и кто за войну с Украиной, поднимите руки. И все залы были за мир. Это было очень важно и для меня, и для людей, потому что они в феврале заходили в зал – мрак такой, ситуация висит психологически очень сложная. И они вдруг видят, что они все вместе, что их много, что их не мало, и потом какие-то окрыленные глаза в конце концерта. Незнакомые люди обнимаются, чувствуют родственные души, а это очень важно людям знать в России. Поэтому, я считаю, что наша группа сейчас как никогда нужна родине. Мы сейчас пишем новый альбом. Я написал новые песни - они исполнены боли, они выросли из боли. Может быть, кого-то эта боль тронет, потому что это очень важно для меня. Я буду драться до последнего. Если уж, конечно, мне устроят совершенно невыносимые условия, то тогда уже, да, буду думать. Может быть, сейчас нас не бомбят, но то, что мы сейчас переживаем – это, может быть, страшнее. Из нас делают пушечное мясо и нелюдей, из нас выбивают душу, в нас ломают принципы, в нас ломают, как в тех лагерях, дух, личность. А это, мне кажется, даже пострашнее, чем когда пули свистят.

Юрий Шевчук: из нас делают пушечное мясо и нелюдей

Д.Г.: Вы сказали, что моральный выбор, давление и темнота вокруг очень тяжелы, но все-таки вы, наверное, чувствуете, что это не месяц в подвале без воды и тепла. Украину сейчас мучают страшно. Насколько ощущение того, что там живые люди мучатся и гибнут, проникает в Россию?

Ю.Ш.: Да, каждую секунду там гибнут люди. Еще один пласт мы не обсудили – военных, которых у меня очень много в друзьях. Ни один из них каким-то зверем не был ни в одном конфликте, мне все говорили: «Служил родине, больше некому». Со многими я разругался, с но некоторыми до сих пор поддерживаю отношения, потому что они так же, как и я, против того, что творится. Их слова для меня очень дороги, потому что они военные, и они говорят: «Мы против этой войны». Я не буду называть имена, конечно, но, с другой стороны, их немало. Но немало и тех моих друзей-военных, которые говорят: «Да, мы за мир, но пацанов жалко, надо нам их поддерживать. Юра, и тебе надо поддерживать пацанов, которые сейчас гибнут». А когда ты своему другу говоришь, что пацанов-то сейчас убивает не ВСУ, а их убивает наше кремлевское правительство, которое их туда отправило, он этого не слышит просто. Он не слышит, хоть бейся головой о стенку, и все тут. Таких тоже немало. С некоторыми мы это просто не обсуждаем, чтобы сохранить какие-то… по крайней мере, поздравить друг друга с Новым годом, а с некоторыми я вдрызг разошелся, и все.

Д.Г.: Но есть люди, которые с вами на одних сценах выступали, и которые сейчас просто топят за войну. Как вы к ним относитесь?

Ю.Ш.: У меня есть информация, что в России опросили 100 популярных рок-групп, и что из них согласились, по-моему, от 4 до 6 играть под «Z», а остальные все отказались. О чем это говорит? А те люди, которые играют не рок-музыку, а просто играют на электрогитарах, мы их считать не будем, они просто играют на электрогитарах, это не рок-музыка.

Д.Г.: Вы говорили о новых песнях, они очень важны. Перед этим интервью мы говорили, как давно знакомые люди, и вы сказали, что в одной из них будет строчка: «Родина, вернись домой!». Ваше авторство этой фразы теперь вами зафиксировано в нашем интервью, это важные слова.

Ю.Ш.: Да, это новая песня. Мы сейчас над ней работаем. Мне кажется, сейчас это самые главные слова. Сейчас надо разговаривать и даже думать о том, что будет после – любая война заканчивается, и какие люди вернутся отовсюду. Я об этом тоже начинаю думать - как бы не было еще хуже.

Д.Г.: При этом тяготы в России, о которых вы говорили, только начинаются – из нее сейчас уходят все передовые мировые компании, предстоит, по многим прогнозам, обеднение и развал экономики.

Ю.Ш.: Да, это только начало, это мы все видим и чувствуем. С другой стороны, сейчас каждому из нас нужно делать то, что должно – и будь, что будет. Все, что я могу, что в моих силах. Я знаю, что я должен делать, чтобы это все как можно скорее закончилось. Я и моя группа будем за это биться. Если бы каждый человек так попробовал поступить, может быть, оно бы к концу нашей беседы все и закончилось.