На юго-западе штата Вирджиния есть местечко под названием Медоувью. Когда думаешь о нем, то на ум невольно приходят слова из песни: «…Только самолетом можно долететь». Нет, добраться туда можно, конечно, не только на крылатой машине. Рядом проходит федеральная многополосная автострада (или хайвэй) 81, да и «проселки» в Медоувью могут называться таковыми больше по устоявшейся традиции (если в «селе», значит обязательно «проселок»). На самом деле это хоть и не очень широкие – по полторы полосы в каждом направлении – но исключительно качественные дороги, настолько гладкие, что при езде по ним не чиркнул бы днищем об асфальт даже болид «Формулы-1».
Если вы приедете туда летом, то перед вами расстелятся изумрудные, холмистые луга, кое-где пересеченные серыми лентами дорог, леса, покрывающие склоны невысоких гор, и редко разбросанные среди всей этой зелени одно-двухэтажные дома. Некоторые из них сложены из кирпича, но большинство деревянные, глядя на которые невольно вспоминаешь жилища трех поросят (не каменный дом Наф-Нафа, а хижины Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа).
Нередко белого цвета, огромные, просторные, но если постучишь по наружной стене любого из них, то услышишь гулкий звук обычной «вагонки». Впрочем, зачем большее? Ведь зимой температура в Медоувью редко опускается ниже «нуля» по Цельсию, а так в основном + 5 - +10 градусов, да и то лишь 2-3 месяца в году. Остальное время – от бархатного сезона в Крыму весной и осенью до среднеазиатской жары летом. Поэтому зимой Медоувью лишь за счет оголяющихся ветвей деревьев слегка теряет свою «вечнозеленость».
Это типичный сельскохозяйственный район, не имеющий ничего такого, чтобы привлекало бы к нему туристов, или обращало бы на него внимание средств массовой информации. Когда-то туда ходил пассажирский поезд, но уже несколько десятков лет, как его отменили – из-за развития автотранспорта. Теперь шорох листвы и крики птиц Медоувью нарушает лишь перестук колес грузовых составов.
Когда вы проезжаете через «урбанистическую» часть этой местности, то у вас может сложиться впечатление, что время там остановилось. Вдоль дороги стоят мотели и длинные двухэтажные доходные дома, каких вы уже не встретите в «продвинутой» части Америки. Их архитектурный стиль и дизайн вывесок не оставляют сомнений, что они – «гости» их прошлого, отстоящего минимум на полвека от времени нынешнего.
И все же место это особенное и отнюдь не из-за своей архаичности. Каждому, кто захотел бы ощутить дух истинных американцев, не ассоциируемых с обездушенной динамичностью Уолл-стрит, муравьиным ритмом и небоскребами больших городов, или же с грубоватой прямотой героев голливудских фильмов, явно предпочитающих в борьбе за торжество справедливости «кольт» слову, я бы посоветовал поехать в Медоувью. Я открыл для себя эту Америку почти двадцать лет назад, когда впервые поехал на Рождество к своему другу Марку. Путь из Вашингтона предстоял неблизкий – около 570 километров, хотя если по хайвэю, без нарушения скоростного режима и остановок, то по времени – чуть меньше шести часов.
Мир незапертых дверей и честных цен
Марк спросил, когда я приеду. Если до 5-ти вечера, то мы вместе отправились бы в местную Ливанскую объединенную методистскую церковь на рождественскую службу (мое православное вероисповедание в данном случае никакой роли не играло – церковь ведь «объединенная», что означает – она приветствует в своих стенах всех христиан, кто пожелают в нее зайти). Я ответил, что не знаю. С неба покапывал дождь вперемежку со снегом, что обещало отнять от средней скорости километров десять-пятнадцать.
– Ну, если не успеешь, просто зайдешь в дом и подождешь там меня.
– Марк, – это предложение ввело меня в замешательство, – но я не хочу, чтоб ты где-нибудь оставлял ключ, пусть даже в тайнике. Вдруг кто-нибудь найдет его до меня и обчистит твой дом?
– А я и не буду оставлять ключ. Дверь будет открыта.
– А-а-а, понятно. В доме кто-нибудь будет, да?
– Никого не будет.
– Марк! – тут я уже был полностью потерян – Ты что?! Хочешь из-за меня подвергнуть свой дом такому риску?
– Да почему из-за тебя и какому риску? – Марк явно не мог понять – Я ВООБЩЕ свой дом не запираю. Ну, если только уезжаю куда-нибудь на несколько дней.
Думаете, у моего друга из дома нечего было вынести? Как и подавляющее большинство жителей Медоувью, он типичный представитель «среднего классп». Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что Марк приближается к его верхней границе. Тогда он занимал весьма высокую должность в региональном управлении фирмы «Йорк», а сейчас уже региональный менеджер «Джонсон Контрол». Компьютер, бытовая электроника, недешевые вещи – все это уже тогда присутствовало в его доме и могло представлять немалый интерес для воров.
Но… таких в Медоувью нет, а что касается заезжих любителей поживиться чужим добром, то они туда и не суются. Там ведь все друг друга знают, людей и машин мало, плотной застройки по типу городской, в которой легко затеряться, как в лесу среди деревьев, тоже нет. Поэтому любой новый человек, или автомобиль сразу обратят на себя внимание, а это – кошмар для злоумышленника.
А не запирал Марк свой дом для того, чтоб к нему всегда могли зайти его друзья. Прийти вечером после работы и застать одного из них в холле перед экраном телевизора, жующим табак, или чипсы, потягивающим холодное пиво и смотрящим футбольный матч, было для него обычным делом.
Поначалу мир Медоувью не переставал удивлять меня, приехавшего в Соединенные Штаты на учебу из СССР начала 1990-х и живущего в расчетливо-деловом Вашингтоне, по «совместительству» носившем к тому же неофициальный титул «столицы» американской преступности. Однажды, во время одного из визитов в этот «край незапертых дверей», я случайно захлопнул ключи от машины в ее салоне. По счастью, случилось это недалеко от местной станции техобслуживания. Мастер довольно быстро проник внутрь через багажник, который – вот повезло! – оказался не закрытым на замок, и вскоре ключи были у меня в руках. За работу он взял 20 долларов.
Марка в этот момент не было рядом, но когда мы с ним встретились через полчаса, я рассказал ему об этом досадном эпизоде, а заодно – во сколько он мне обошелся. У него вытянулось лицо. У стоящих рядом его друзей была такая же реакция. Марк попросил подождать меня минут 15, сел в свою машину и куда-то уехал. Вернулся, как и обещал, через четверть часа и протянул мне… 10 долларов. Оказывается, он съездил к тому мастеру и забрал у него половину того, что я ему заплатил.
«Та работа стоила ровно вдвое меньше, – объяснил он. – Механик увидел, что ты приезжий и решил тебе ободрать. У нас так не поступают. Кстати, он не местный, работает здесь всего пару месяцев».
Потом, после нескольких лет периодических поездок в Медоувью, я уже перестал удивляться, когда видел, как друзья Марка каждую субботу добровольно и исключительно «за спасибо» объезжали на пикапе дома соседей, брали у них какой-нибудь негабаритный утиль и отвозили на мусоросборную площадку. Не считал необычным то, что житель этой местности в случае возникновения у него какой-либо проблемы почти всегда звонил в первую очередь друзьям-соседям и те тут же бросались ему на помощь. Воспринимал как совершенно естественное явление общую заботу обитателей Медоувью о пожилом мужчине с болезнью Альцгеймера, еще не утратившим способность водить автомобиль. Каждый день он по знакомым с детства дорогам приезжал к кому-нибудь в дом на обед, или на ужин.
Они настолько сроднились со своим краем, что для большинства из них уехать оттуда – все равно, что переселиться на другую планету. Для многих, имеющих вполне «городские» специальности, фермерство – не столько заработок, сколько образ жизни. Работая инженером, строителем, механиком, или продавцом, не ощущаешь физической связи с основой основ – кормящей землей. А они – потомки тех, кто уже два века назад выращивал в Медоувью пшеницу и скот – генетически запрограммированы на то, чтобы чувствовать эту связь.
Земля для них – не просто объект приложения сил, или источник дохода. Это и одна из основ общения. Какой у тебя в этом году урожай кукурузы или овса? Каков удой молока? Не одолжишь ли мне свой трактор? Еду за удобрениями, в кузове моего грузовика хватит места и на твою долю. Привезти? Искренний интерес друг к другу, готовность всегда прийти на помощь, совместное решение каких-то бытовых проблем, как нити сплетаются в прочный канат, связывающий жителей этой местности в одну большую семью.
Единение церковью
А одной из этих нитей является церковь. Та самая Ливанская объединенная методистская церковь (Lebanon United Methodist Church), о которой я уже упоминал. С виду обычный, стоящий на берегу быстрого ручья, ничем не примечательный фермерский дом белого цвета с треугольной крышей. И лишь примкнувшая к этому зданию маленькая башенка с крестом говорит о его предназначении.
Внутренняя скромность церкви – под стать наружной. Стены солнечно-песочного цвета, ряды некрашеных скамеек, цветные витражи в окнах, в торцевой части зала – ниша, внутри которой висит простой крест. В спинках скамеек сделаны что-то вроде полок, в которых лежат библии, чтоб избавить прихожан от необходимости приносить увесистые фолианты. В правом дальнем углу стоит орган. На нем прихожанка Линда всякий раз аккомпанирует церковным песнопениям, которые исполняют все пришедшие на службу. Вот, пожалуй, и вся «роскошь», если не считать какого-то особого тепла, излучаемого церковными стенами, «намагниченными» человечностью и добротой людей, сюда приходящих.
В конце службы, как правило, занятия по изучению Библии, которые ведет кто-нибудь из прихожан. Нередко в церкви устраиваются общие обеды, или ужины, как повод собраться и обсудить дела церковные, или мирские. А еще прихожане делают удивительно вкусный яблочный джем-пюре, который продается под эгидой «Ливанской объединенной» и все вырученные средства, как нетрудно догадаться, идут на ее содержание.
Думаю, теперь читатели понимают, почему я попросил настоятеля именно этой церкви – пастора Пола – высказаться по поводу Pussy Riot. Он – «микрокосм» патриархальной, искренне верящей в Бога Америки, сохранившей первозданные чистоту и наивность души Нового Света. А потому реакция этой души на панк-молебен в храме Христа Спасителя лучше любого «официального» кардинала, или представителя Госдепартамента отразит отношение «истинной» американской нации к происшествию в главном соборе России.
С пастором Полом мы знакомы уже несколько лет. Поскольку сейчас нас разделяет океан, то я попросил все того же Марка достать адрес его электронной почты. Марк просьбу выполнил, но при этом дал дружеский совет: на всякий случай не использовать в разговоре с пастором словосочетание Pussy Riot. «Если он никогда ничего не слышал об этих девушках, то лучше сказать «популярная женская группа». Название Pussy Riot звучит чересчур вульгарно и может шокировать его», – предупредил он.
Как оказалось, Пол слышал о Pussy Riot, но выяснилось это тогда, когда я в разговоре с ним уже деликатно спрятал название данного коллектива за аббревиатурой PR. Поэтому, думаю, не отступлю от совета Марка, если в интервью буду использовать словосочетание, под которым данная группа уже оставила свой след в современной истории непростых отношений РПЦ и российского общества.
Истина в искренности
Юрий Караш: Если бы Pussy Riot вошли в своей одежде, с гитарами в Ливанскую объединенную методистскую церковь, стали бы там вести себя так же, как в храме Христа Спасителя, распевая при этом: «Богородица, прогони Обаму!», какова была бы реакция на это у вас и у прихожан?
Пастор Пол: Ответ на этот вопрос лежит в плоскости теологии. Какую цель преследовали члены этой группы: возвеличить Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, или же совершить святотатство, возведя на него хулу? Каков был дух этого поступка – искренность, или паясничество?
Тут затрагивается еще и свобода слова. Даже в Америке она ограничена. Недавно пастор в Калифорнии был арестован на 10 дней за то, что проводил занятия по изучению Библии не в церкви, а у себя дома. Мы уже больше не являемся носителями святости, как это было в начале формирования американской нации. Борьба между добром и злом продолжается и не закончится до Второго Пришествия.
Другой вопрос – был ли поступок Pussy Riot оправдан церковью? Насколько я знаю, храм Христа Спасителя был восстановлен в 1990 году и является символом религиозной свободы – того, что большевики пытались уничтожить. Но с учетом истории, действия девушек могли быть расценены как бестактные или вызывающие по отношению к церкви.
Что же касается реакции прихожан «Ливанской объединенной», то наиболее консервативные из них, если бы увидели нечто подобное, были бы весьма сконфужены, если не сказать большего. Конечно, я не могу говорить за весь приход, но полагаю, что такого рода поступок не был бы хорошо воспринят в святых стенах.
Ю.К.: Расценили бы вы действия Pussy Riot как оскорбление церкви или религии? Как известно, девушки не сказали ничего плохого ни о Боге, ни о церкви как институте. Они резко высказались в адрес патриарха Кирилла за то, что тот использовал свой сан и авторитет для поддержки в то время фактического, а ныне реального главы государства Владимира Путина.
П.П.: Опять же, это зависело бы от духа данного поступка и целей, которые ставили перед собой эти девушки. В современной рок-музыке есть немало обращений к Господу. Если группа была абсолютно искренна, то я поддерживаю ее участниц. Однако, если это было сделано, чтобы привлечь к себе внимание, то это уже совсем другое дело.
Ю.К.: Попытались бы прихожане силой вывести Pussy Riot из церкви или вызвали бы полицию?
П.П.: Зависело бы от обстоятельств и мотивации поступка девушек. Нет, полицию бы вызывать не стали и решили бы вопрос в «своем кругу».
Ю.К.: Есть ли в штате Вирджиния закон, который нарушили бы Pussy Riot, если бы позволили так вести себя в «Ливанской объединенной»? Если да, то какое было бы минимальное/максимальное наказание за такой поступок?
П.П.: Такого закона, насколько я знаю, нет. Однако если б пастор или кто-нибудь из присутствовавших в церкви почувствовал бы себя оскорбленными или ощутил бы какую-нибудь угрозу со стороны девушек, то мог бы подать на них в суд. После этого девушки могли быть привлечены к ответственности за психологическую агрессию (harassment), проявленную по отношению к истцу, или же за акт вандализма, если бы такой сопровождал их поступок.
Ю.К.: Попыталась бы церковь оказать влияние на ход следствия или судебного разбирательства по делу Pussy Riot, например, попросить о смягчении наказания, если б приговор оказался чересчур суровым, или наоборот – о его ужесточении, если б суд вынес слишком мягкий вердикт?
П.П.: Если есть такое явление, как великодушие, то оно должно проявляться именно в таких обстоятельствах. Если бы мы с прихожанами почувствовали себя оскорбленными поступком девушек, то просто попросили бы их больше не приходить в «Ливанскую объединенную».
Ю.К.: Каковы взаимоотношения между церковью и государством в Соединенных Штатах? Случалось ли когда-нибудь в американской истории, чтоб какой-либо высший церковный иерарх публично поддержал уже действующего политика или намерения какого-либо человека стать конгрессменом, сенатором, губернатором или президентом?
П.П.: Хороший вопрос. Как вы знаете, в Америке соблюдается принцип «церковь отделена от государства». На практике это означает, что государство не вмешивается в дела церкви, а церковь не пытается указывать государству, какую политику проводить. Но при этом возникает очень важный вопрос: какие обязательства есть у христианина перед государством? Как сказал апостол Павел в своем Послании к римлянам 13:1-2: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение».
Однако очевидно, что если государство идет против Бога, то мы должны оставаться с Богом, даже если это будет грозить нам смертью, но если государство защищает святость церкви, то у него есть право делать это.
Есть ряд непростых вопросов, на которые мне трудно ответить, поскольку я не был свидетелем поступка Pussy Riot. Было ли это актом гражданского неповиновения, выраженного в такой воинственной форме, что форма затмила содержание? Но если они были искренне в своем поступке, или, как они его сами назвали – молебне, и сейчас наказаны за него, то они могут гордиться своим деянием, и Господь вознаградит их за это. Однако, если все, что они хотели сделать – это проявить недоброжелательство к церкви и государству, то не потому ли Господь позволил наказать их, что они этого заслужили?
Я знаю, каким было в прошлом отношение в вашей стране к религиозной свободе. Может быть, то, что увидел священник в храме в лице Pussy Riot, оживило в его памяти действия советского «Союза воинствующих безбожников», включая разгромы церквей и убийства священнослужителей? Тогда я понимаю неприятие акций подобных той, которую устроили девушки. В конечном итоге, эту ситуацию разрешит Господь.
После просмотра выступления девушек в храме Христа Спасителя (на YouTube), у меня сложилось впечатление, что их самый большой проступок заключался в неуважительном поведении. Но я точно не увидел ничего такого, что побудило властей вынести им столь суровый приговор. Может быть, если б они заявили, что их действия не являются проявлением неуважения к церкви, не направлены против Господа или нашей веры в Него, то их приговор мог бы быть смягчен. В Америке они вообще не были бы подвергнуты никакому уголовному преследованию. Максимум, что им грозило бы – это административное наказание в виде штрафа. Я буду молиться за них.
Если вы приедете туда летом, то перед вами расстелятся изумрудные, холмистые луга, кое-где пересеченные серыми лентами дорог, леса, покрывающие склоны невысоких гор, и редко разбросанные среди всей этой зелени одно-двухэтажные дома. Некоторые из них сложены из кирпича, но большинство деревянные, глядя на которые невольно вспоминаешь жилища трех поросят (не каменный дом Наф-Нафа, а хижины Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа).
Нередко белого цвета, огромные, просторные, но если постучишь по наружной стене любого из них, то услышишь гулкий звук обычной «вагонки». Впрочем, зачем большее? Ведь зимой температура в Медоувью редко опускается ниже «нуля» по Цельсию, а так в основном + 5 - +10 градусов, да и то лишь 2-3 месяца в году. Остальное время – от бархатного сезона в Крыму весной и осенью до среднеазиатской жары летом. Поэтому зимой Медоувью лишь за счет оголяющихся ветвей деревьев слегка теряет свою «вечнозеленость».
Это типичный сельскохозяйственный район, не имеющий ничего такого, чтобы привлекало бы к нему туристов, или обращало бы на него внимание средств массовой информации. Когда-то туда ходил пассажирский поезд, но уже несколько десятков лет, как его отменили – из-за развития автотранспорта. Теперь шорох листвы и крики птиц Медоувью нарушает лишь перестук колес грузовых составов.
Когда вы проезжаете через «урбанистическую» часть этой местности, то у вас может сложиться впечатление, что время там остановилось. Вдоль дороги стоят мотели и длинные двухэтажные доходные дома, каких вы уже не встретите в «продвинутой» части Америки. Их архитектурный стиль и дизайн вывесок не оставляют сомнений, что они – «гости» их прошлого, отстоящего минимум на полвека от времени нынешнего.
И все же место это особенное и отнюдь не из-за своей архаичности. Каждому, кто захотел бы ощутить дух истинных американцев, не ассоциируемых с обездушенной динамичностью Уолл-стрит, муравьиным ритмом и небоскребами больших городов, или же с грубоватой прямотой героев голливудских фильмов, явно предпочитающих в борьбе за торжество справедливости «кольт» слову, я бы посоветовал поехать в Медоувью. Я открыл для себя эту Америку почти двадцать лет назад, когда впервые поехал на Рождество к своему другу Марку. Путь из Вашингтона предстоял неблизкий – около 570 километров, хотя если по хайвэю, без нарушения скоростного режима и остановок, то по времени – чуть меньше шести часов.
Мир незапертых дверей и честных цен
Марк спросил, когда я приеду. Если до 5-ти вечера, то мы вместе отправились бы в местную Ливанскую объединенную методистскую церковь на рождественскую службу (мое православное вероисповедание в данном случае никакой роли не играло – церковь ведь «объединенная», что означает – она приветствует в своих стенах всех христиан, кто пожелают в нее зайти). Я ответил, что не знаю. С неба покапывал дождь вперемежку со снегом, что обещало отнять от средней скорости километров десять-пятнадцать.
– Ну, если не успеешь, просто зайдешь в дом и подождешь там меня.
– Марк, – это предложение ввело меня в замешательство, – но я не хочу, чтоб ты где-нибудь оставлял ключ, пусть даже в тайнике. Вдруг кто-нибудь найдет его до меня и обчистит твой дом?
– А я и не буду оставлять ключ. Дверь будет открыта.
– А-а-а, понятно. В доме кто-нибудь будет, да?
– Никого не будет.
– Марк! – тут я уже был полностью потерян – Ты что?! Хочешь из-за меня подвергнуть свой дом такому риску?
– Да почему из-за тебя и какому риску? – Марк явно не мог понять – Я ВООБЩЕ свой дом не запираю. Ну, если только уезжаю куда-нибудь на несколько дней.
Думаете, у моего друга из дома нечего было вынести? Как и подавляющее большинство жителей Медоувью, он типичный представитель «среднего классп». Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что Марк приближается к его верхней границе. Тогда он занимал весьма высокую должность в региональном управлении фирмы «Йорк», а сейчас уже региональный менеджер «Джонсон Контрол». Компьютер, бытовая электроника, недешевые вещи – все это уже тогда присутствовало в его доме и могло представлять немалый интерес для воров.
Но… таких в Медоувью нет, а что касается заезжих любителей поживиться чужим добром, то они туда и не суются. Там ведь все друг друга знают, людей и машин мало, плотной застройки по типу городской, в которой легко затеряться, как в лесу среди деревьев, тоже нет. Поэтому любой новый человек, или автомобиль сразу обратят на себя внимание, а это – кошмар для злоумышленника.
А не запирал Марк свой дом для того, чтоб к нему всегда могли зайти его друзья. Прийти вечером после работы и застать одного из них в холле перед экраном телевизора, жующим табак, или чипсы, потягивающим холодное пиво и смотрящим футбольный матч, было для него обычным делом.
Поначалу мир Медоувью не переставал удивлять меня, приехавшего в Соединенные Штаты на учебу из СССР начала 1990-х и живущего в расчетливо-деловом Вашингтоне, по «совместительству» носившем к тому же неофициальный титул «столицы» американской преступности. Однажды, во время одного из визитов в этот «край незапертых дверей», я случайно захлопнул ключи от машины в ее салоне. По счастью, случилось это недалеко от местной станции техобслуживания. Мастер довольно быстро проник внутрь через багажник, который – вот повезло! – оказался не закрытым на замок, и вскоре ключи были у меня в руках. За работу он взял 20 долларов.
Марка в этот момент не было рядом, но когда мы с ним встретились через полчаса, я рассказал ему об этом досадном эпизоде, а заодно – во сколько он мне обошелся. У него вытянулось лицо. У стоящих рядом его друзей была такая же реакция. Марк попросил подождать меня минут 15, сел в свою машину и куда-то уехал. Вернулся, как и обещал, через четверть часа и протянул мне… 10 долларов. Оказывается, он съездил к тому мастеру и забрал у него половину того, что я ему заплатил.
«Та работа стоила ровно вдвое меньше, – объяснил он. – Механик увидел, что ты приезжий и решил тебе ободрать. У нас так не поступают. Кстати, он не местный, работает здесь всего пару месяцев».
Потом, после нескольких лет периодических поездок в Медоувью, я уже перестал удивляться, когда видел, как друзья Марка каждую субботу добровольно и исключительно «за спасибо» объезжали на пикапе дома соседей, брали у них какой-нибудь негабаритный утиль и отвозили на мусоросборную площадку. Не считал необычным то, что житель этой местности в случае возникновения у него какой-либо проблемы почти всегда звонил в первую очередь друзьям-соседям и те тут же бросались ему на помощь. Воспринимал как совершенно естественное явление общую заботу обитателей Медоувью о пожилом мужчине с болезнью Альцгеймера, еще не утратившим способность водить автомобиль. Каждый день он по знакомым с детства дорогам приезжал к кому-нибудь в дом на обед, или на ужин.
Они настолько сроднились со своим краем, что для большинства из них уехать оттуда – все равно, что переселиться на другую планету. Для многих, имеющих вполне «городские» специальности, фермерство – не столько заработок, сколько образ жизни. Работая инженером, строителем, механиком, или продавцом, не ощущаешь физической связи с основой основ – кормящей землей. А они – потомки тех, кто уже два века назад выращивал в Медоувью пшеницу и скот – генетически запрограммированы на то, чтобы чувствовать эту связь.
Земля для них – не просто объект приложения сил, или источник дохода. Это и одна из основ общения. Какой у тебя в этом году урожай кукурузы или овса? Каков удой молока? Не одолжишь ли мне свой трактор? Еду за удобрениями, в кузове моего грузовика хватит места и на твою долю. Привезти? Искренний интерес друг к другу, готовность всегда прийти на помощь, совместное решение каких-то бытовых проблем, как нити сплетаются в прочный канат, связывающий жителей этой местности в одну большую семью.
Единение церковью
А одной из этих нитей является церковь. Та самая Ливанская объединенная методистская церковь (Lebanon United Methodist Church), о которой я уже упоминал. С виду обычный, стоящий на берегу быстрого ручья, ничем не примечательный фермерский дом белого цвета с треугольной крышей. И лишь примкнувшая к этому зданию маленькая башенка с крестом говорит о его предназначении.
Внутренняя скромность церкви – под стать наружной. Стены солнечно-песочного цвета, ряды некрашеных скамеек, цветные витражи в окнах, в торцевой части зала – ниша, внутри которой висит простой крест. В спинках скамеек сделаны что-то вроде полок, в которых лежат библии, чтоб избавить прихожан от необходимости приносить увесистые фолианты. В правом дальнем углу стоит орган. На нем прихожанка Линда всякий раз аккомпанирует церковным песнопениям, которые исполняют все пришедшие на службу. Вот, пожалуй, и вся «роскошь», если не считать какого-то особого тепла, излучаемого церковными стенами, «намагниченными» человечностью и добротой людей, сюда приходящих.
В конце службы, как правило, занятия по изучению Библии, которые ведет кто-нибудь из прихожан. Нередко в церкви устраиваются общие обеды, или ужины, как повод собраться и обсудить дела церковные, или мирские. А еще прихожане делают удивительно вкусный яблочный джем-пюре, который продается под эгидой «Ливанской объединенной» и все вырученные средства, как нетрудно догадаться, идут на ее содержание.
Думаю, теперь читатели понимают, почему я попросил настоятеля именно этой церкви – пастора Пола – высказаться по поводу Pussy Riot. Он – «микрокосм» патриархальной, искренне верящей в Бога Америки, сохранившей первозданные чистоту и наивность души Нового Света. А потому реакция этой души на панк-молебен в храме Христа Спасителя лучше любого «официального» кардинала, или представителя Госдепартамента отразит отношение «истинной» американской нации к происшествию в главном соборе России.
С пастором Полом мы знакомы уже несколько лет. Поскольку сейчас нас разделяет океан, то я попросил все того же Марка достать адрес его электронной почты. Марк просьбу выполнил, но при этом дал дружеский совет: на всякий случай не использовать в разговоре с пастором словосочетание Pussy Riot. «Если он никогда ничего не слышал об этих девушках, то лучше сказать «популярная женская группа». Название Pussy Riot звучит чересчур вульгарно и может шокировать его», – предупредил он.
Как оказалось, Пол слышал о Pussy Riot, но выяснилось это тогда, когда я в разговоре с ним уже деликатно спрятал название данного коллектива за аббревиатурой PR. Поэтому, думаю, не отступлю от совета Марка, если в интервью буду использовать словосочетание, под которым данная группа уже оставила свой след в современной истории непростых отношений РПЦ и российского общества.
Истина в искренности
Юрий Караш: Если бы Pussy Riot вошли в своей одежде, с гитарами в Ливанскую объединенную методистскую церковь, стали бы там вести себя так же, как в храме Христа Спасителя, распевая при этом: «Богородица, прогони Обаму!», какова была бы реакция на это у вас и у прихожан?
Пастор Пол: Ответ на этот вопрос лежит в плоскости теологии. Какую цель преследовали члены этой группы: возвеличить Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, или же совершить святотатство, возведя на него хулу? Каков был дух этого поступка – искренность, или паясничество?
Тут затрагивается еще и свобода слова. Даже в Америке она ограничена. Недавно пастор в Калифорнии был арестован на 10 дней за то, что проводил занятия по изучению Библии не в церкви, а у себя дома. Мы уже больше не являемся носителями святости, как это было в начале формирования американской нации. Борьба между добром и злом продолжается и не закончится до Второго Пришествия.
Другой вопрос – был ли поступок Pussy Riot оправдан церковью? Насколько я знаю, храм Христа Спасителя был восстановлен в 1990 году и является символом религиозной свободы – того, что большевики пытались уничтожить. Но с учетом истории, действия девушек могли быть расценены как бестактные или вызывающие по отношению к церкви.
Что же касается реакции прихожан «Ливанской объединенной», то наиболее консервативные из них, если бы увидели нечто подобное, были бы весьма сконфужены, если не сказать большего. Конечно, я не могу говорить за весь приход, но полагаю, что такого рода поступок не был бы хорошо воспринят в святых стенах.
Ю.К.: Расценили бы вы действия Pussy Riot как оскорбление церкви или религии? Как известно, девушки не сказали ничего плохого ни о Боге, ни о церкви как институте. Они резко высказались в адрес патриарха Кирилла за то, что тот использовал свой сан и авторитет для поддержки в то время фактического, а ныне реального главы государства Владимира Путина.
П.П.: Опять же, это зависело бы от духа данного поступка и целей, которые ставили перед собой эти девушки. В современной рок-музыке есть немало обращений к Господу. Если группа была абсолютно искренна, то я поддерживаю ее участниц. Однако, если это было сделано, чтобы привлечь к себе внимание, то это уже совсем другое дело.
Ю.К.: Попытались бы прихожане силой вывести Pussy Riot из церкви или вызвали бы полицию?
П.П.: Зависело бы от обстоятельств и мотивации поступка девушек. Нет, полицию бы вызывать не стали и решили бы вопрос в «своем кругу».
Ю.К.: Есть ли в штате Вирджиния закон, который нарушили бы Pussy Riot, если бы позволили так вести себя в «Ливанской объединенной»? Если да, то какое было бы минимальное/максимальное наказание за такой поступок?
П.П.: Такого закона, насколько я знаю, нет. Однако если б пастор или кто-нибудь из присутствовавших в церкви почувствовал бы себя оскорбленными или ощутил бы какую-нибудь угрозу со стороны девушек, то мог бы подать на них в суд. После этого девушки могли быть привлечены к ответственности за психологическую агрессию (harassment), проявленную по отношению к истцу, или же за акт вандализма, если бы такой сопровождал их поступок.
Ю.К.: Попыталась бы церковь оказать влияние на ход следствия или судебного разбирательства по делу Pussy Riot, например, попросить о смягчении наказания, если б приговор оказался чересчур суровым, или наоборот – о его ужесточении, если б суд вынес слишком мягкий вердикт?
П.П.: Если есть такое явление, как великодушие, то оно должно проявляться именно в таких обстоятельствах. Если бы мы с прихожанами почувствовали себя оскорбленными поступком девушек, то просто попросили бы их больше не приходить в «Ливанскую объединенную».
Ю.К.: Каковы взаимоотношения между церковью и государством в Соединенных Штатах? Случалось ли когда-нибудь в американской истории, чтоб какой-либо высший церковный иерарх публично поддержал уже действующего политика или намерения какого-либо человека стать конгрессменом, сенатором, губернатором или президентом?
П.П.: Хороший вопрос. Как вы знаете, в Америке соблюдается принцип «церковь отделена от государства». На практике это означает, что государство не вмешивается в дела церкви, а церковь не пытается указывать государству, какую политику проводить. Но при этом возникает очень важный вопрос: какие обязательства есть у христианина перед государством? Как сказал апостол Павел в своем Послании к римлянам 13:1-2: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение».
Однако очевидно, что если государство идет против Бога, то мы должны оставаться с Богом, даже если это будет грозить нам смертью, но если государство защищает святость церкви, то у него есть право делать это.
Есть ряд непростых вопросов, на которые мне трудно ответить, поскольку я не был свидетелем поступка Pussy Riot. Было ли это актом гражданского неповиновения, выраженного в такой воинственной форме, что форма затмила содержание? Но если они были искренне в своем поступке, или, как они его сами назвали – молебне, и сейчас наказаны за него, то они могут гордиться своим деянием, и Господь вознаградит их за это. Однако, если все, что они хотели сделать – это проявить недоброжелательство к церкви и государству, то не потому ли Господь позволил наказать их, что они этого заслужили?
Я знаю, каким было в прошлом отношение в вашей стране к религиозной свободе. Может быть, то, что увидел священник в храме в лице Pussy Riot, оживило в его памяти действия советского «Союза воинствующих безбожников», включая разгромы церквей и убийства священнослужителей? Тогда я понимаю неприятие акций подобных той, которую устроили девушки. В конечном итоге, эту ситуацию разрешит Господь.
После просмотра выступления девушек в храме Христа Спасителя (на YouTube), у меня сложилось впечатление, что их самый большой проступок заключался в неуважительном поведении. Но я точно не увидел ничего такого, что побудило властей вынести им столь суровый приговор. Может быть, если б они заявили, что их действия не являются проявлением неуважения к церкви, не направлены против Господа или нашей веры в Него, то их приговор мог бы быть смягчен. В Америке они вообще не были бы подвергнуты никакому уголовному преследованию. Максимум, что им грозило бы – это административное наказание в виде штрафа. Я буду молиться за них.
