В России внимание к Первой мировой войне несравнимо меньше, чем в остальном мире, считает российский историк Андрей Зубов. На его взгляд, это объясняется советским наследием и сложившимися стереотипами, которые укладываются и в нынешнюю государственную логику.
Этот вопрос – один из тех, что историк затронул в эксклюзивном интервью Русской службе «Голоса Америки».
Виктор Владимиров: Андрей Борисович, не кажется ли вам, что в России интерес к Столетию окончания Первой мировой войны и вообще к этой вселенской трагедии значительно ниже, чем, скажем в Западной Европе?
Андрей Зубов: Да, Россия стоит тут как бы «на обочине» или особняком. Это особенно контрастирует с тем, что весь мир отмечает завершение Первой мировой очень торжественно, об этом много пишут, каждый момент, связанный с этим событием, фиксируется, начиная с отречения (немецкого) императора Вильгельма. И это неудивительно. Ведь сто лет назад закончилась ужасная мясорубка, которая унесла бесчисленное количество жизней. Пожалуй, вы не найдете в Европе страны, в которой нет кладбищ людей, не вернувшихся с войны. Для Европы это, безусловно, была трагедия. То же самое, по идее, должно быть и для России. Потому что она понесла на фронтах Первой мировой огромные потери, домой вернулось бессчетное количество калек. (По данным западных источников, к моменту выхода из войны общие потери Русской императорской армии составили 1,7 миллиона убитыми и умершими от ран, около пяти миллионов получили ранения, примерно 2,5 миллиона оказались в плену – В.В.). И горе, конечно, тоже вошло в каждую деревню, в каждый русский город. Но ничего похожего на то, что происходит в Европе, у нас нет и в помине. Более того, если посмотреть новостные канала, газеты, телевидение, интернет за последние дни, вы почти не найдете упоминания о столетии окончания Первой мировой. Вы скорее там найдете рассуждения, будет ли Путин встречаться с Трампом в Париже по случаю столетия ее окончания.
В.В.: Почему так происходит?
А.З.: Думаю, что здесь, конечно, во многом отдается дань советскому прошлому. Вообще, мир, по-моему, до конца не осознает, в какой степени мы, россияне, остались советскими. У нас едва ли в каждом городе есть памятник Ленину на главной площади, а улицы названы в честь большевиков, запятнавших совесть кровавыми преступлениями против народа. Советская пропаганда всегда старалась полностью изгладить память о Первой мировой. Из старых учебников даже толком не было понятно, когда она закончилась. О Компьене тогда особо не говорили. Предпочитали больше говорить о революции, о большевиках, о гражданской войне в России. Я помню, когда вышла книга (Николая) Яковлева «1 августа 1914» (издана в 1974 году и, по мнению некоторых критиков, в пику солженицынскому «Августу 14-го» – В.В.). Книга очень поверхностная, но о ней все заговорили, поскольку она была посвящена участию России в Первой мировой, что стало откровением для широкого русского читателя.
В.В.: В чем, по-вашему, причины этой тенденции?
А.З.: Во-первых, память о той войне замалчивалась потому, что в ней участвовала Россия императорская, которая, разумеется, напрочь отвергалась коммунистами, особенно в смысле умения вести победоносные войны (за исключением Отечественной 1812года). К тому же вскоре после октябрьского переворота 1917 года Россия благодаря большевикам вышла из войны, заключив позорный Брестский мир, – сам Ленин называл его «похабным». И об этом тоже лучше не вспоминать. Так что эта война, ее герои были забыты намеренно. На какой-то короткий момент во время Второй мировой их «реабилитировали», даже где-то в 1944-1945 годах разрешили носить георгиевские кресты старым солдатам, и на обложках журналов появились седоусые воины с наградами периода Первой мировой. Но потом «амнистия» закончилась. Первая война так и осталась забытой. Поэтому у нас и не отмечают надлежащим образом связанные с нею события. Нет ни традиции, ни пропагандисткой целесообразности.
В.В.: Трудно выставить проигранную войну как победную?
А.З.: Ту Россию, которую представляет Путин, безусловно, в любом случае нельзя представить наследницей старой царской империи, даже если бы она оказалась победительницей в Первой мировой. Но здесь есть нюансы. Как известно, белое русское движение действовало в союзе с Антантой. Именно как продолжение войны с Германией и большевиками зарождалось это движение под началом сначала Корнилова, потом Деникина и Колчака. И на Версальской мирной конференции (1919-1920 г.г. – В.В.) Россия была представлена послом временного правительства в Париже Василием Маклаковым и министром иностранных дел императорского правительства Сергеем Сазоновым. Да, к России тогда относились снисходительно, если не пренебрежительно. Тем не менее, ее никто не считал проигравшей стороной. Она не была среди поверженных стран. Среди поверженных стран оказалась большевистская Россия, которая вместе с Германией потерпели поражение в этой войне. Наоборот, большевики всегда пытались показать, что именно они вышли из Первой мировой победителями. И это, конечно, один из самых хитрых их трюков.
В.В.: По случаю открытия в 2014 году памятника героям Первой мировой войны на Поклонной горе Владимир Путин сказал, что между Первой и Второй мировыми войнами нет разницы. Как можно трактовать его тезис?
А.З.: Я не понимаю даже контекста, в котором были сказаны эти слова. Разумеется, любое историческое явление неповторимо, и это каждому известно. Первая мировая отличается от всех предшествующих ей и последующих войн. И этих отличий много. Первая мировая ознаменовалась тем, что правила войны в ходе ее грубо нарушались, но по отношению к военнопленным традиции все-таки соблюдались. Что касается Второй мировой, то там, безусловно, был совершенно иной геополитический расклад. Гитлер, особенно после «Хрустальной ночи», когда (в Германии) произошли массовые еврейские погромы, стал для всего мирового культурного сообщества олицетворением мерзости. Такой же мерзостью в глазах цивилизованных людей были и большевики во главе со Сталиным, который совершал страшные преступления против своего народа и тех народов, на которых распространялась его власть. И в этом смысле прав был Уинстон Черчилль, когда объяснял в парламенте необходимость вступить в союз с СССР после 22 июня 1941 года. Он говорил, что не заблуждается насчет природы коммунизма, который отличается от нацизма как Северный полюс – от Южного, но подчеркнул, что враг моего врага – мой союзник. Кстати, в США эта формулировка прочно вошла в обиход по отношению к Советскому Союзу. Никогда в Вашингтоне не считали СССР полноценным союзником. Так что во Второй мировой воевали, пусть и составе разных конфигураций, страны, которые сохраняли приверженность к демократии и свободам, и страна, которая уничтожала даже своих собственных граждан либо по классовому признаку, либо просто без особых причин, а только ради того, чтобы запугать других. Это, конечно, отличает Первую мировую от Второй очень существенно.
