ОНИ БЫЛИ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Виктория Купчинецкая
11 сентября 2001 года я была в Нью-Йорке. Я жила в верхнем Манхэттене, недалеко от Колумбийского университета – в 127 кварталах от Всемирного торгового центра.
Я тогда работала на телеканале RTVi корреспондентом, и на 11 сентября на 9 утра у меня был назначен монтаж в студии. Студия располагалась в нижнем Манхэттене, в пяти кварталах от Всемирного торгового центра. Я обычно ездила туда на метро. За окном была такая яркая, чистая, осенняя нью-йоркская погода. Когда я проснулась, я подумала, что сегодня, наверно, будет очень приятно жить.
Как упали башни, я увидела по телевизору. Позвонила на студию. Главный редактор RTVi Михаил Первушин сказал, что идти на студию не надо, потому что пока я туда дойду 127 кварталов, день закончится. Он сказал мне писать новости из дома. Я стала писать, но что писать – было непонятно.
Во второй половине дня стало понятно, что произошло, и я пошла в больницу рядом с моим домом, чтобы сдать кровь для пострадавших. На улице стояла очередь из таких же ньюйоркцев, которые тоже хотели сдать кровь. Кровь в больнице не принимали, сказали, что ее достаточно. Потом стало понятно, что наша кровь была не нужна – переливать ее было некому, выживших практически не было.
Около 6 часов вечера мимо моего дома, с юга Манхэттена на север, пошли толпы людей. Сотни и тысячи людей. Я такого еще никогда не видела, ни на каких городских парадах. Они шли как беженцы, как погорельцы, как участники какого-то апокалиптического исхода. Некоторые мужчины, по виду бизнесмены, не успели надеть пиджаки, они были в белых рубашках, покрытых очень плотным слоем пепла. Они шли по тротуару и по мостовой, неровными усталыми рядами. Рядом с ними, абсолютно на такой же черепашьей скорости, ехали редкие автомобили. В автомобилях было по 6, 7, 8 пассажиров. Я поняла, что все эти люди идут с работы, из нижнего Манхэттена, с места терактов, идут с самого утра уже весь день, чтобы наконец-то попасть домой, в Вестчестер или в Гарлем. На улице уже стоял такой сильный запах – как будто где-то близко, за углом, долго и медленно жгли огромную кучу спрессованного тряпья, пластмассы и животной плоти. Когда ветер начинал дуть сильнее, запах становился невыносимым. Его приносило их нижнего Манхэттена. Этот запах будет обволакивать мой район еще много недель.
12 сентября я поехала на место терактов. Метро работало, поэтому я доехала до Чайна-тауна, а оттуда кварталов 15 шла пешком. Полиция была так растеряна, что район практически не охраняли, и мой журналистский пропуск мне не понадобился.
Я находилась в пяти кварталах от места падения башен. Небо было светло-голубое и солнечное, а на земле была ядерная зима. Я шла по слою серого пепла толщиной сантиметра в три. Магазины были оставлены владельцами, двери распахнуты, окна разбиты. На тротуаре, у небольшой лавочки, стояли цветы в ведре, выставленные ранее на продажу. От роз и гвоздик остались только серые, полностью покрытые пеплом силуэты. Из припаркованных ранее на мостовой машин взрывная волна сделала слоеный пирог: БМВ на тротуаре, у нее на крыше – «Хонда», на крыше «Хонды» – «Форд». Все три аккуратно и плотно спрессованы друг на друге. О «начинке» этого пирога думать было страшно.
В воздухе летали бумаги – целые стаи белых листов, отпечатанных на принтере документов. Передо мной по улице бегал какой-то человек и пытался эти листы поймать. Он обернулся ко мне и, не дожидаясь вопроса, объяснил: «Это деловые бумаги из упавших зданий. Я их собираю для родственников погибших. Это последние документы, которые, может быть, подписали их родные перед смертью».
По улице проехал грузовик с морскими пехотинцами. Грузовик ехал в сторону огромного, до неба, столба мутного дыма, который в пяти кварталах перманентно висел в воздухе. На месте столба чуть больше суток назад было здание, где работали тысячи людей. За машиной решительным шагом, в сопровождении небольшой делегации, шел губернатор штата Нью-Йорк Джордж Патаки. Собравшиеся на углу прохожие, как и я, вдруг стали этой машине и губернатору аплодировать. Громко и как-то судорожно, но с неожиданным облегчением. Звуки, издаваемые человеческими ладонями, были свидетельством человеческой жизни. Я заплакала.
Михаил Гуткин
Во вторник, 11 сентября 2001 года, мне не нужно было идти на работу. Проснувшись незадолго до 9 часов утра, я, как обычно, включил радио, настроенное на новостной канал. Ведущий говорил, что в одну из башен Всемирного торгового центра врезался самолет и что в здании начался пожар. Сообщения с каждой минутой становились все более тревожными: огонь распространялся по небоскребу. Я решил подняться на крышу своего шестиэтажного дома, откуда открывался прекрасный вид на нижний Манхэттен.
Действительно, из окон нескольких этажей ВТЦ валил черный дым. На крышу моего здания поднялись еще несколько человек, и вместе с соседями я какое-то время наблюдал за происходящим. Неожиданно рядом с ВТЦ появился пассажирский авиалайнер. Так низко самолет над городом я никогда не видел и никак не мог предположить, что произойдет дальше. Самолет протаранил вторую башню ВТЦ и полностью исчез внутри здания. С расстояния пары километров было видно, как вниз посыпался дождь стекла и прочих обломков, а из того места, где фюзеляж самолета вошел в тело небоскреба, вырвались языки пламени. Я видел это своими глазами, но в тот момент мозг отказывался поверить, что такое возможно.
Кто-то принес на крышу радиоприемник, и вместе с соседями я услышал сообщение о том, что еще один самолет упал на Пентагон, и что, возможно, четвертый лайнер идет на таран Белого дома. Еще по радио говорили, что рядом с Госдепартаментом взорвался начиненный взрывчаткой автомобиль. Это сообщение позднее нигде не упоминалось, но даже если оно не нашло подтверждения, в то утро такая новость только усилила ощущение тревоги.
Вместе с притихшими, пораженными происходящим соседями я наблюдал, как дым валил уже из обеих башен ВТЦ, застилая половину небосвода. Я решил спуститься к себе в квартиру за фотоаппаратом. Вернувшись на крышу, я остолбенел: вместо двух башен ВТЦ возвышалась только одна. Пока я ходил за фотоаппаратом, та башня, в которую врезался первый самолет, рухнула. И опять невозможно было понять, как такое может произойти.
Спустя примерно полчаса я увидел своими глазами, что, да, это возможно. Вторая башня ВТЦ аккуратно (так по крайней мере казалось с безопасного расстояния) сложилась – этаж за этажом – и исчезла в облаке пыли и дыма. В небе послышался гул самолета, явно идущего на бреющем полете. Находящиеся вместе со мной на крыше люди стали опасливо оглядываться по сторонам. Прямо над нами пронеслись три истребителя ВВС США. «Наши», – подумал я и вздохнул с облегчением.
ОНИ БЫЛИ В ВАШИНГТОНЕ
Михаил Зильбер
Рухнувшие башни были далеко от Вашингтона, а протараненный Пентагон вот-вот будет справа. Обычно забитый 395-й хайвэй – был практически пуст. По правую руку от меня – Пентагон. Огромный столб дыма уходит в небо, огонь внутри. Полно пожарных, полиции, врачей, спецслужб и просто военных. Я старался, насколько возможно, ехать медленнее… Полиция подгоняла. Открыл окно, в салон машины ворвался запах гари и ощущение трагедии.
Алекс Кэмбелл
Мирное, сонное, жаркое утро. У меня выходной – еду по вирджинскому пригороду Вашингтона к друзьям, хочу забрать ключи от коттеджа в Оушен-сити, где мы с семьей собираемся провести отпуск. Слушаю по радио забавный стеб о голливудских сплетнях скандального нью-йоркского радиоведущего Говарда Стерна и его верной соратницы Робин Куиверс. Мирное сонное утро. Вдруг Куиверс говорит: кто-то и слушателей только что позвонил в студию и сообщил, что в одну из башен-близнецов врезался самолет, кажется, спортивный. Первая реакция всех – несчастный случай, какой-то лихач или неопытный пилот не справился с управлением. Приехав к друзьям, прошу включить телевизор. Вижу первые кадры кошмара – клубы дыма из зияющей бреши в зеркальной стене небоскреба. Буквально через несколько минут – чувство изумления и настающее ощущение, что происходит что-то ужасное – стремительное скольжение второго лайнера и удар…
Тимур Джин
Вот и настал, наконец, давно ожидаемый день – 11-е сентября 2001 года, первый день моего отпуска. Из дому выехал рано утром, но на этот раз не в редакцию, а к маме, живущей прямо на черте города и штата Вирджиния. Радиоприемник в то утро почему-то не включал. Проезжаю по шоссе, идущему вдоль здания Пентагона в Рослин – пригород Вашингтона, и вдруг, ка-а-а-к шарахнет! Мою машину очень сильно тряхнуло. Движение, и без того в утренний час пик еле плетущееся, встало полностью. Люди высыпали из машин.
Терроризм, тот самый, о котором вещали в эфире столько лет, добрался и до меня, но не в виде новости с телетайпа, а в виде ужасного зрелища с разрушенным зданием и клубами черного дыма!.. Вскоре полностью прервалась сотовая связь, невозможно стало связаться ни с домашними, ни с работой, где в тот день меня уже не ждали. Направился все-таки в редакцию, благо был всего в минутах пяти езды, да и дороги не успели еще заблокировать.
Отпуск был потерян… Но главное: в то утро сентября 2001-го для меня и для десятков миллионов граждан моей страны потеряно было нечто многим более важное, чем рутинный досуг и плавный ход ежедневности. Потеряна была жизнь, жизнь, которую мы знали и которая нам, может быть, нравилась… Начался новый отсчет времени: до и после…
Юлия Аппел
11 сентября 2001 года – это был вторник – я вернулась с утренних занятий в аспирантуре. Включила телевизор на утреннюю программу NBC. Показывают: горит одна из башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Я подумала: ну надо же, какой сильный пожар. Вдруг кричат ведущие программы: о боже, второй самолет! Во вторую башню врезается самолет, все это – на экране, на глазах у всей страны. Понимаю, что это – не просто пожар. Ужасные кадры: огонь, дым, люди выпрыгивают из окон в надежде спастись...
Чуть позже узнаем, что третий самолет врезался в Пентагон, что есть и четвертый – он упал в Пенсильвании. Новый ужас: обрушились обе башни ВТЦ, под обломками погребены тысячи людей. По всем каналам показывают улицы Нью-Йорка, люди в панике бегут. В Вашингтоне – по крайней мере в районе Джорджтауна, где мы тогда жили, – необычно пусто и тихо. Через Потомак виден черный дым – это горит Пентагон.
Самое страшное – неизвестность. Что будет дальше? Будет ли еще пятый самолет, шестой? Что это – война?
В те дни поражал невероятный подъем патриотизма, прилив чувства гордости за свою страну, героизм пожарных, спасателей. Да и просто на улице – прохожие, водители – все были более вежливы друг с другом. Как будто поняли, насколько хрупка жизнь, насколько мы все уязвимы, и насколько многое находится за пределами нашего контроля.
Алексей Пименов
В тот день – в 9 часов утра – у меня началась лекция в Университете Джорджа Мэйсона. По русской истории. Тема: русские старообрядцы. Не желающие примириться с властями и уходящие в скиты. Сжигающие себя в сосновых гробах. И вот, рассказав американским студентам о раскольничьих гарях, приезжаю домой, и жена рассказывает мне об ударах по башням-близнецам и Пентагону. Хорошо помню мое первое чувство: что-то жуткое, давно дремавшее, вырвалось на поверхность. Выстрелило! И второе: контраст между мирными, даже сонными, улицами – и тем, что случилось. И с чем теперь придется жить.
Почти сразу же к нам приехали жившие по соседству друзья – и начался разговор… точь-в-точь как на московской кухне. Что будет? Война? С кем? И как она изменит все вокруг? Как все-таки, скажем помягче, наивен, оказался Фукуяма с его мыслью о конце истории…
А боль пришла потом. И неудивительно: ведь реальность – это смерть одного. А гибель тысяч – уже абстракция. Лишь постепенно наполняющаяся ощущением смерти.
И еще: никогда мне не забыть контраста между опереточной физиономией Бин Ладена и пугающей грандиозностью случившегося. Тогда еще непонятой. Боюсь, непонятой и сегодня…
Алекс Григорьев
11 сентября – был мой второй день работы на новом месте, в одном из вашингтонских «мозговых центров». В офисе я обнаружил, что все мои новые коллеги стоят у телевизоров и смотрят, затаив дыхание, как горит Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. Начальство предложило всем разойтись по домам, но почти никто не ушел. Все были уверены, что началась война. Не было лишь понятно, кто напал на Америку.
Коллега пригласил меня подняться на крышу – почему-то всем казалось, что трудно дышать. С собой у нас был маленький радиоприемник. С крыши я увидел, как какой-то самолет, подлетавший, как мне казалось, к аэропорту Рональда Рейгана, как-то резко пошел на снижение и исчез из виду. Через несколько секунд послышался странный звук (я не могу его описать) и вдалеке поднялся столб черного дыма. Мы не поняли, что произошло, решили, что это авиакатастрофа. Но через минут десять по радио сообщили, что самолет врезался в Пентагон.
До моих родителей в России, которые сходили с ума от ужаса, я смог дозвониться лишь часа через три. Как я понял, линии связи были перегружены.
Марк Белл
В то утро, после взрыва в Пентагоне, мне позвонили из Москвы – из редакции российской радиостанции, которая тогда транслировала программы «Голоса Америки». У нас состоялся такой диалог: «Скажите, как выглядит Вашингтон? – Как обычно. Я смотрю из окна – светит солнце, бродят туристы, им явно не сообщили, что происходит. – Значит, никакой паники? А у нас по телику говорят – еще один захваченный самолет летит к Вашингтону и может врезаться в Капитолий или Белый дом. Вы далеко от них? – Мы в 150-ти метрах от Капитолия. – Тогда, если что – мы вам позвоним и дадим прямое включение. Вы сможете вести репортаж? – Вряд ли. Если что, от “Голоса Америки” останутся воспоминания».
ОНИ БЫЛИ В ДРУГИХ ГОРОДАХ И СТРАНАХ
Вадим Массальский
В России это был уже конец рабочего дня. Я хорошо помню, что, будучи директором городской телекомпании, я проводил планерку – мы обсуждали план съемок на завтра. Телевизор в кабинете работал, только звук был приглушен.
И вдруг мы, не сговариваясь, все как завороженные уставились на экран. По всем каналам – и российским, и зарубежным – как в калейдоскопе пошли крутиться знаменитые кадры, когда один, а затем второй авиалайнер врезаются в башни-близнецы. От этого ужасного зрелища невозможно было оторваться. Оно гипнотизировало похлеще, чем любой фильм катастроф.
А потом пошли комментарии и соболезнования со всех уголков мира. Но мне запомнились не они, а кадры с Ближнего Востока, где люди на улице веселились и радовались чужому горю, как будто шумно праздновали победу в футбольном матче. Для меня это был шок, куда больший, чем сама картина нью-йоркской трагедии.
Разумеется, мы тоже сразу провели на улице блиц-опрос жителей нашего города. Я уже не помню, что конкретно говорили люди. Говорили разное. В том числе заявляли, что трагедия стала следствием агрессивной политики Америки на Ближнем Востоке. Но ни у кого на лицах не было и тени той злой радости, что запомнилась мне в показанных накануне ближневосточных новостях.
Игорь Рискин
В сентябре 2001-го я, в ту пору московский корреспондент информационной службы одной из российских телекомпаний, взял отпуск. Вышел, своего рода, экспромт – еще недавно и не помышлял ни о каком отдыхе и вдруг буквально за несколько дней собрался и улетел в Адлер. Отдыхал я в частном пансионате неподалеку от Мацесты. Расслаблялся и наслаждался так, как и положено расслабляться и наслаждаться в отпуске на море, когда тебе неполных 23 года и, в общем, все у тебя хорошо. 11 сентября в Мацесте было солнечно и тепло. Как и в Нью-Йорке, где, к тому времени, я еще ни разу не успел побывать. И, соответственно, не видел своими глазами башни Всемирного торгового центра. И не думал, что никогда их не увижу...
Я, что вполне естественно, вообще не думал о Нью-Йорке, загорая на мацестинском диком пляже. В 2001 году Америка была для меня чем-то вроде другой планеты в недоступной галактике. Меня не кольнуло никакое журналистское предчувствие. Я беззаботно вернулся в пансионат. И тут увидел соседей, толпящихся в холле перед телевизором. У них были испуганные лица. Они переговаривались шепотом. И, не отрываясь, смотрели на экран. Следующие несколько дней я тоже буду постоянно смотреть трансляции и репортажи из Нью-Йорка, забыв о пляже и море.
В беспечной сентябрьской Мацесте я тогда думал, а, вернее, не столько думал, сколько ощущал, что мира, каким я его знал и в каком до тех пор жил, больше нет. 11 сентября 2001 года он исчез. И тот, что возник в этот же день на его месте, будет хуже и страшнее. Хотя и тот, старый, мягко говоря, не был подарком. Но к нему мы, во всяком случае, привыкли. А к этому надо было привыкать заново. Кстати, в России к тому времени успели взорвать дома в Москве, Волгодонске и Буйнакске. Это не говоря о терактах помельче. Не упоминая Чечню. Гибли сотни людей. Убитые соотечественники превращались из людей в статистику. Но ни у меня, ни у моих родных, друзей и знакомых, при всем ужасе, который мы тогда видели и переживали, не было ощущения, что рушится мир. А 11 сентября это чувствовали и понимали очень и очень многие, хотя все происходило за тысячи километров от нас и, казалось бы, не имело к нам непосредственного отношения.
Алиса Крутовская
11 сентября 2001 года я находилась у родителей в Калифорнии. К тому моменту я закончила учебу в университете и, проработав год в Сан-Франсиско, собиралась переехать в Нью-Йорк.
Утром 11 сентября мы с мамой включили новости и увидели все это. Мы буквально потеряли дар речи и решили, что идет трансляция какого-то боевика. Мы начали судорожно переключать каналы и по всем – без исключения – шла прямая трансляция событий…
Я кинулась к телефону. Одна моя подруга, которая как раз и ждала моего приезда, работала на Уолл-Стрит – в здании по соседству с башнями Всемирного торгового центра. Никто не отвечал… Нам начали звонить родственники из России: они испугались за нас, потому что мы находились в стране, где могло произойти ТАКОЕ! Вечером мама сказала мне: «Вот ты собралась в Нью-Йорк – видишь, как там опасно?»…
Дарья Кутковая
11 сентября 2001 года я училась в 11-м классе средней школы №15 в Подмосковье. О терактах мы узнали в конце учебного дня, когда нас собрали в классах, где были телевизоры, и мы смотрели новости, где сообщали, что за первым самолетом в башни-близнецы врезался еще один, что третий самолет упал на Пентагон. Создавалось впечатление, что происходит что-то нереальное, что это кадры из фильма. Америка тогда казалась невероятно далекой страной, сильного шока поначалу эти сообщения не вызвали.
Понимание пришло на следующий день, когда мы осознали, что все случилось по-настоящему. На меня сильно впечатление произвели кадры падения зданий, то, как отчаявшиеся люди выпрыгивали из окон верхних этажей. Я представляла себе, о чем они думали в последние минуты жизни, представляла их семьи, которые утром 11 сентября, как обычно, проводили своих мужей, жен, детей, родителей на работу. Я много думала о минутах непосредственно перед столкновением, о том, что могло происходить в сознании людей, которые, выглянув из окна своего кабинета, увидели надвигающийся на них самолет.
Потом появилось чувство страха, сменившееся ужасом. Пришло понимание, что в этом мире что-то переломилось, сломалось, и починить это невозможно, мы переступили какую-то ужасную черту, и пути назад нет.
Ульяна Сапронова
11 сентября 2001 года я находилась в Москве. Я вернулась домой уже вечером, включила телевизор, где все каналы транслировали репортажи о терактах. Я помню, как меня потрясли масштабы всего происходящего, особенно было трудно поверить в то, что это не фильм ужасов, а реальность. Атаки были осуждены российскими средствами массовой информации, и все мои друзья и знакомые выражали сочувствие американскому народу. На следующий день на лекции по современным международным отношениям в МГИМО мои сокурсники спорили о политических последствиях террористического акта и о том, как это изменит ход современной истории.
Эрика Марат
В этот день я находилась в командировке в Варшаве. В гостиничном номере было всего несколько телеканалов – пара музыкальных и несколько новостных. Все – на польском языке. Репортаж по одному из каналов про атаку на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке я всерьез не восприняла, поскольку польский, хоть и близок к русскому, но понять его сложно. Мне показалось, что это трейлер к фильму или какой-то военный эксперимент. И только когда в прямом эфире я увидела, как второй самолет врезался во вторую башню, меня вдруг охватило странное чувство – перед моими глазами происходят серьезные перемены, а я нахожусь в незнакомой стране и ничего не могу понять. Хотелось выбежать на улицу и спросить у прохожих – что же происходит?
