Виктор Шендерович узнал о нападении на Олега Кашина, журналиста ИД «КоммерсантЪ», находясь в США на гастролях.
Публицист, сатирик и общественный деятель Виктор Шендерович знает Олега Кашина лично. Корреспонденты «Голоса Америки» побеседовали с ним о нападении на Кашина, о свободе слова в России и о переменах в российском обществе.
«Голос Америки»: Как вы думаете, почему нападение на журналиста Олега Кашина так активно освещается в российских СМИ?
Виктор Шендерович: Это, безусловно, проявление политики, это политическое решение президента Медведева. Замечено, что государственные каналы освещают это нападение гораздо серьезнее, чем они освещали убийство Анны Политковской, произошедшее в разгар путинского правления. Это симптоматика того, чтобы мы живем в какое-то сложное, «межеумочное» время. Трифонов говорил: «История – многожильный провод». В сегодняшней истории тянутся разнонаправленные провода. Потом, когда история закаменевает, как гипс, остается некий суммарный вектор. Сейчас мы находимся в некоторой точке перелома, мы не знаем, какой вектор победит. Но сейчас ясно, что в отличие от 2005-го, 2006-го, 2007-го годов, таких холодных, ледяных, хамских – не побоюсь этого слова– путинских годов, что-то меняется в интонации власти. А возвращаясь к истории с Кашиным – история банальная для современной России. При всей разнице профессиональной и человеческой между Политковской и Олегом – дай бог ему здоровья – при всей разнице этих фигур, журналист в России – самая опасная профессия.
Г.А.: Вы Кашина знали лично?
В.Ш.: Знал и знаю, и буду знать. Сказать, что мы друзья, – сильно погрешить против истины. Я с ним неоднократно полемизировал, и очень жестко. Но все это не имеет никакого отношения к тому контексту, в котором сегодня его имя упоминается.
Г.А.: Вот вы сказали, что в России что-то меняется. На каком уровне – в самых высоких эшелонах власти или во всех слоях общества?
В.Ш.: Понимаете, общество начинает помаленьку мутить от путинского десятилетия. Это заметно. И то, про что раньше говорили я и еще человек 5-7, сегодня стало общим местом в смысле оценки путинского десятилетия. Этой пресловутой вертикали власти, этого «отрезать, чтобы не выросло», «замучитесь пыль глотать», мюнхенской речи… Хамство нашей внешней политики прямо пропорционально цене на нефть. В сытые хамские годы 140 долларов за баррель это хамство было радостно поддержано, был такой поросячий визг. Это называлось «Россия встает с колен». Но теперь щука в проруби сдохла, цена на баррель рухнула в два раза, и хотя она сейчас все равно в три раза больше, чем могли об этом мечтать Гайдар с Черномырдиным, халява заканчивается. И в связи с этим меняется властная риторика. Что касается общества, оно наелось этого хамства.
Г.А.: Олег Кашин не был оппозиционным журналистом, это признают многие. Вообще, один из самых важных и сложных вопросов для журналиста, наверное, – это вопрос о том, до какой степени он согласен идти на компромисс…
В.Ш.: Прогибаться или нет – это каждый человек решает сам. И прогибается настолько, насколько считает для себя возможным. Все равно каждый из нас живет в компромиссе. Как Бродский говорил: «Ходишь в булочную – ты уже сотрудничаешь с режимом». В этой шутке есть только доля шутки. Меру компромисса каждый человек определяет для себя сам, исходя из своих приоритетов.
Г.А.: А что, по вашему мнению, совсем нет свободы слова в российской прессе? Вообще ни о чем писать нельзя?
В.Ш.: Почему же, есть. Есть Интернет. Есть такие «гетто». Чем авторитарный режим отличается от тоталитарного – в тоталитарном автор просто выслеживается и уничтожается физически. Здесь – пожалуйста, пиши в Интернете, в блогах сколько угодно высказывайся. Нам выделены загончики, причем довольно существенные, вплоть до «Эха Москвы», у которого аудитория в миллион. Но аудитория в миллион была бы критической в Финляндии для того, чтобы повлиять на выборы. В Андорре это просто решило бы судьбу страны на много лет вперед. В 140-миллионной России – это как что-то, что происходит где-то в песочнице, это не влияет на результаты ближайших выборов. Когда я работал на телекомпании НТВ, вещавшей на 80 миллионов россиян, – вот при том НТВ Путина-президента быть бы не могло. Потому что либо президент Путин, либо свободные СМИ с таким диапазоном вещания. Мы должны точно понимать, где мы находимся – мы не в Узбекистане, но мы и не в Польше, я уже о Норвегии не говорю. Мы где-то там, валандаемся посередочке.
Г.А.: Должен ли Запад требовать от России большего соответствия международным нормам соблюдения прав человека и свободы слова?
В.Ш.: Довольно странно нам, россиянам, упрекать Запад в недостаточно жесткой позиции. У президента Обамы есть обязательства перед американским народом, обязательств перед российским народом он никаких на себя не брал. Он не Папа Римский и не мать Тереза. Мы видели при предыдущем президенте Буше, как после 11 сентября за предоставление среднеазиатских военных баз, за неподдержку бин Ладена немедленно были прощены НТВ, Ходорковский, и полный карт-бланш был дан Путину на все, что он хочет сделать. Политика – это такая довольно подловатая штука. Время таких идеологических политиков, как Рейган и Тэтчер, прошло. Нам, конечно, хотелось бы, чтобы Америка и начала заниматься правами человека в России – убийством журналистов, беспределом судов и так далее. Не будет. У Америки свои головные боли, не дай бог никому.
Г.А.: Ну и потом, наверное, никто, кроме самой России, эти проблему разрешать не может и не должен…
В.Ш.: Да, есть, как раз, американская поговорка – можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее напиться. Что иногда делает американская администрация – она высказывает такую дежурную озабоченность. Избили Кашина – выразили дежурную озабоченность. Дадут пожизненное Ходорковскому – выскажут дежурную озабоченность. Предполагать, что в связи с этим серьезно изменится политика – вряд ли.
