Ксения Туркова: Почему в России победило «обнуление»? Ведь почти во всех странах победили слова, связанные с коронавирусом. А у нас все не как у людей…
Михаил Эпштейн: Во-первых, в России всегда люди больше травмированы внутренними событиями, что говорит о геополитической самоизоляции (не медицинской!). Во-вторых, конечно, имеется в виду прежде всего политическое явление — обнуление президентских сроков. Но если вдуматься, обнуление — это слово, пожалуй, самое емкое по отношению ко всему, что происходило в этом году. Действительно, коронавирус, пандемия и прочие слова уступили обнулению именно в силу того, что главное событие — пандемия — распалось на несколько слов (ковид, самоизоляция, удаленка и так далее). Но, по сути, все эти явления — тоже форма обнуления. Обнулилась, то есть оборвалась из-за коронавируса чья-то жизнь; обнулилась общественная жизнь, обнулились бизнесы, работы, судьбы, романтические отношения, дружеские отношения, процесс обучения. Обнуление оказалось могущественным символом уходящего года. Осталось только пожелать, чтобы сам этот год поскорее обнулился. Большой ноль — это знак 2020 года.
Андрей Архангельский: «Обнуление» как раз отражает «специфику года», оно включает в себя и физическое — в связи с пандемией – замирание жизни, ее новый отсчет; и, одновременно – наше внутреннее, политическое отмирание-обнуление, которое притворяется единицей жизни.
Впрочем, следующие по списку слова-призеры совокупно навёрстывают актуальную повестку: коронавирус, ковид, самоизоляция, удалёнка, пандемия… Все эти слова тоже в своем роде — обнуление нашего повседневного словаря. Но при этом мы понимаем, что новые слова связаны с ситуативными ограничениями – и являются временными. А вот обнуление (в значении самовоспроизводство, самоповтор) политической конструкции – то, что будет определять нашу жизнь минимум еще на десятилетие. Кстати, где еще в российском информационном поле сегодня встретишь упоминание о поправках в конституцию, которые, как еще в марте нам говорили, – «давно назрели»? Показательно, что официальные медиа о них уже забыли, словно и не было ничего. То, что важнейшее событие политической жизни оказалось теперь намеренно забытым, – также напоминает нам об обнулении общества, обнулении нравов и самой этики.
К.Т.: Какие слова, связанные непосредственно с пандемией, кажутся вам особенно значимыми? Если говорить именно о тех словах, которые фигурировали в российском медийном и интернет-пространстве.
М.Э.: Тут не так много оригинального. Конечно, это слова «зум», «зумиться», связанные с особенностями нынешней коммуникации. Интересное слово «наружа». Весь мир за пределами дома — это наружа. Это слово появилось благодаря Масяне — героине мультфильмов Олега Куваева.
А.А.: Если говорить о России, то мне кажется очень важным слово «самоизоляция», оно вошло в обиход. Раньше у нас его не было вовсе. Слово «самоизоляция» удивительным образом коррелирует с нынешним внешнеполитическим поведением России. Ведь в политическом смысле Россия тоже самоизолировалась, и далеко не в 2020 году. Это решение, которое принято самой страной, в первую очередь истеблишментом, властью. В этом смысле самоизоляция от пандемии — это внешний контур. А на внутреннем контуре мы давно движемся к самоизоляции от мира.
К.Т.: В номинации «Фраза года» тоже не совсем обычный победитель. Российской фразой года стало белорусское «Жыве Беларусь»!
М.Э.: Да, обычно фразы года замкнуты на внутрироссийском пространстве или отвечают каким-то общемировым трендам. В данном случае, на первый план вышло проявление сочувствия стране, которая находится во власти, я не знаю, какой-то новой формы фашизма. Россиян часто обвиняют в недостатке этого сочувствия, но эксперты конкурса «Слово года» выразили его достаточно явно, поставив это выражение на первое место. Интересное словосочетание «новая этика», о котором раньше практически никто не слышал. Речь идет о том, как соблюдать этические нормы по отношению к другим: к тем, кто отличается расой, гендером и так далее. Это словосочетание, безусловно, стало одним из маркеров года.
Я бы отметил еще выражение «Жизнь отымела смысл». Отымела — в том смысле, что больше его не имеет, и в том, что жизнь надругалась над здравым смыслом, изнасиловала его.
К.Т.: Кстати о надругательстве над смыслом. В российском конкурсе есть номинация «Антиязык» — язык лжи, ненависти, пропаганды, а также штампы — пошлые, уродливые, избитые выражения. Почему важно выбирать еще и антислова?
М.Э. : Антиязык — это такие слова, которые нормальный мыслящий человек поставит в кавычки. Зачем выбирать все эти слова? Это кривое зеркало языка, которое позволяет легче увидеть настоящее лицо. Это то, что порядочный человек не будет произносить. На первом месте оказались слова Путина, прозвучавшие в разговоре с Макроном: «Навальный мог сам себя отравить». На втором месте — «государствообразующий народ», как сказано в поправках к Конституции. А на третьем месте — «изменения в КонституциЮ» (хотя правильно «в КонституциИ»).
В пятерку вошли также информационные эвфемизмы. «Слабенькие» слова, которые употребляются на месте сильных: вместо «взрыва» — «хлопок», вместо «пожара» — «задымление», вместо «наводнения» — «подтопление», а если рубль падает — это «отрицательный рост». А еще я заметил, что вместо глагола «запретить» теперь используется глагол «ограничить», хотя «ограничить» — это, все-таки, запретить только частично.
Сюда же попала фраза Никиты Михалкова из его разговора с Путиным: «Искренне предан без лести». Это чистая аракчеевщина, потому что именно этот лозунг был написан на гербе Аракчеева — военного министра при Александре I.
А.А.: Антиязык – это то, что с языка сорвалось. Слетело. В другой стране бы не заметили – ну, оговорочка. Но не в нашей. У нас только оговорочка и выдает истинные намерения. Дело тут даже не в Фрейде с его бессознательным. Тут все просто. В России нет политического – и языка, в том числе. Государство есть, власть есть – а политики нет. Политика запрещена, потому что она есть вещь непредсказуемая, она есть вещь творческая, живая. Там могут рождаться новые идеи, новые слова и новые лидеры. Понятно, что сама эта мысль смертельно опасна. Если бы в России была политика – в ее европейском, американском изводе – язык чиновника бы не спотыкался каждую минуту о внутренний запрет. А когда запрет въелся в кожу, въелся в мозг, в саму природу говорящего – ничего иного, кроме кафкианского («государство не просило вас рожать», «макарошки везде стоят одинаково») наружу не выходит. Антиязык – это результат сдавленных, загнанных на самое дно естественных человеческих инстинктов, которые там от тесноты, от духоты слиплись, сгнили, перепутались – и мы видим и слышим в итоге только остатки человеческого. Антиязык – это то, что осталось от человеческого.
К.Т. В этом году Оксфордский словарь вообще отказался от выбора одного слова. С чем это связано? Почему не «коронавирус», например?
А.А.: Вы знаете, ведь молчание — это тоже попытка ответа, форма ответа. Возможно, это такой ход Оксфордского словаря — они не могут выразить свои чувства, не могут описать год одним словом. И поскольку все хотят избежать банальностей, принимаются такие решения. Но мне кажется, банальности как раз бояться не нужно. История этого года в словесном смысле очень интересна. Мне кажется, что как раз этим словом могла бы стать «банальность» или «нормальность». Особенно с учетом того, что в США на выборах победил Байден. Байден — это человек, который должен вернуть Америке нормальность. Но главное — это банальность наших ежедневных усилий: мыть руки, мыть лицо, надевать маски. Это же скучно, кажется, что это не имеет смысла. Но вот это постоянное усилие нормальности-тире-банальности совершаемых действий — оно как раз в каком-то смысле и есть символ этого года.
К.Т.: Зачем вообще выбирать слова года?
А.А.: Для того, чтобы сохранить самих себя. Сохранить эту жизнь в стиле модернити, сохранить современность. Показать, что никакие внешние обстоятельства не могут изменить нашего устройства. Нам нужно это, чтобы сохранить себя в качестве размышляющей личности. Важно продолжать мыслить, продолжать говорить. Выполняй ту работу, которую ты всегда делал — в этом и есть героизм нынешнего времени — и этим ты выполнишь свою миссию.
М.Э.: Кстати, я бы сказал, что этот год был очень хорошим, плодотворным для языка, несмотря на то что журнал Time назвал 2020 «худшим в истории». Мы попытались артикулировать, осознать травму пандемии и вынести ее в язык.
К.Т.: А чего все-таки больше в словаре этого года — травмы или оптимизма?
М.Э.: Травмы, конечно. Оптимизм — это слова «вакцина» и «вакцинация», но таких оптимистических слов очень мало, если не считать, что смех, пародия, карикатура — это тоже форма оптимизма, а такого в этом году было много. Можно сказать, что каждое слово приближает выход, потому что оно формирует активную социальную реакцию. Чем больше выбор слов — тем больше мы люди.
