В числе шести восходящих звезд мировой оперы уроженец Республики Коми Алексей Лавров впервые вышел на сцену Метрополитен-опера в классической постановке «Богемы» Пуччини. 29-летний баритон, родившийся в городе Печора, спел музыканта Шонара в этой версии прославленной оперы, поставленной еще в 1981 году Франко Дзеффирелли. Это самая часто исполняемая опера в Мет, всего она игралась здесь 1260 раз.
С Алексеем Лавровым побеседовал по телефону корреспондент Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Алексей, несколько слов о ваших ощущениях после премьеры.
Алексей Лавров: Легкая амнезия. Я не понимал, что произошло. Просто старался выполнять все указания и советы дирижера, режиссера и всех людей, которые помогали нам на этой постановке. Но ощущение, что случилось чудо, было однозначно. История у этой постановки огромная, и стать хотя бы ее маленькой частицей - это великолепно!
О.С.: Вы употребили слово «чудо». Можете его конкретизировать?
А.Л.: Есть русская поговорка – глаза боятся, а руки делают. Через участие в постановке «Богемы» мне предстояло сделать шаг от ученичества к самостоятельному творчеству. Я очень
благодарен дирижеру и режиссеру за то, что они максимально облегчили эту задачу. У каждого певца есть свои внутренние страхи и сомнения. Но вот ты выходишь на сцену, и происходит чудо: энергия страха превращается в энергию преодоления.
О.С.: У каждого чуда в искусстве есть, видимо, вполне рациональная основа. Репетиции, изучение материалов, вживание в образ. Как вы готовились к роли в «Богеме»?
А.Л.: Метрополитен сообщил, что мне дают эту роль за полгода до премьеры. Я стал усиленно заниматься со всеми педагогами в Мет, кто был в то время доступен. Я очень хотел полностью соответствовать требованиям именно этого театра. Занимался с главным пианистом театра Крейгом Рутенбергом с главным пианистом этой постановки Джонатаном Келли. Этот опыт неоценим. Например, я научился петь свою партию в трех разных темпах. Мы все, молодые певцы, впервые встретились с дирижером Риккардо Фрицци. Мне было очень удобно с ним работать. Позднее в этом же сезоне Мет я должен петь Сильвио в «Паяцах» Леонкавалло.
О.С.: В списке солистов «Богемы» была заявлена еще одна наша соотечественница сопрано Екатерина Щербаченко. Она должна была петь Мими, но на сцену так и не вышла...
А.Л.: Екатерина, к сожалению, заболела, и ей пришлось уехать. Очень обидно. Замечательная певица, прекрасный человек. С ней было очень приятно работать.
О.С.: Вы прошли обучение в молодежной программе Мет (Lindemann Young Artist Development Program). Как вы в нее попали?
А.Л.: До этого я два года занимался в молодежной программе Большого театра. И я немного представлял себе, что будет в Нью-Йорке. Я ездил в разные страны и видел разные молодежные программы. Сюда я ехал практически без языка. Очень плохо говорил по-английски. Сейчас я чувствую себя гораздо увереннее и продолжаю заниматься английским. Я считаю, что в Мет - лучшая в мире молодежная программа. В 2011 году они меня услышали на конкурсе Operalia (ежегодный молодежный конкурс в Лос-Анджелесской опере, созданный Пласидо Доминго). Эксперты Мет услышали меня там, услышали мои записи, которые я им отправил. И взяли меня на заметку.
В марте 2012 года меня пригласили на прослушивание. Меня попросили спеть пять арий. Большое испытание для нервов. Начали со мной интенсивно работать. Со мной занимался Кен Нода, японец, блестящий пианист, музыкальный ассистент маэстро Ливайна, главного дирижера Мет. Программа оплатила мне трехнедельные курсы в Риме по изучению итальянского языка. Я сдал экзамен по актерскому мастерству. Причем перед ним устроили долгое собеседование, на котором вдруг задали вопрос: «Что ты чувствовал, когда твои родители развелись?»
О.С.: Странно, а какое это имеет отношение к обучению?
А.Л.: Они меня, мою биографию, настолько изучили, что я был просто поражен.
О.С.: Зачем им это, как вы думаете?
А.Л.: Они смотрят, какой ты, как ты воспринимаешь своих коллег, как реагируешь на разного рода вещи.
О.С.: Вам это не кажется вторжением в личную жизнь?
А.Л.: Моя профессия предполагает полную публичность, вторжение в мою личную жизнь. Я как могу ограждаюсь, конечно. Но я у всех на виду. Если моя карьера будет развиваться хорошо, то внимание ко мне только усилится. Я это понимаю.
О.С.: Вы еще очень молоды. И все-таки – какие вехи в вашей карьере для вас были самыми значительными?
А.Л.: Во-первых, первый учитель. Опера была трудным выбором. В нашей семье нет музыкантов и любителей музыки. Я любил футбол, любил плавать, добивался в спорте хороших результатов. Родился в городе Печора в Республике Коми, учился в Сыктывкаре. Мой первый педагог Марат Козлов увлек, заразил меня любовью к оперной музыке. Он мне очень многое дал в плане технической певческой подготовки, в плане настроя на преодоление трудностей.
О.С.: Вы пели на оперных сценах, участвовали в конкурсах в европейских странах, в России и США. Что, по вашим ощущениям, характерно для американской оперной практики, что ее отличает?
А.Л.: Давайте я сравню два театра – Большой и Метрополитен. Во-первых, в Большом все еще действует бесконтрактная система. Есть штатные исполнители. Солисты со стороны приглашаются очень редко. Разница с Мет – колоссальная! Мет приглашает солистов из многих стран, любых мировых звезд – дирижеров, режиссеров, сценографов, музыкантов, певцов. Здесь конкуренция огромная, тебе дышат в затылок десятки, сотни лучших профессионалов. Во-вторых, в Америке как будто нет градации «хорошо-плохо», здесь все «фантастик». Здесь тебе никто не скажет «очень плохо», это бы означало просто уничтожить человека. В России, когда
тебе говорят «ужасно», ты не паникуешь, понимаешь, надо еще поработать.
О.С.: Так что лучше для артиста – ложь во спасение или суровая правда?
А.Л.: Я счастливый человек – я и то пригубил, и это успел попробовать. Полагаю, когда артист делает первые шаги, более приемлем американский подход, более гуманный и щадящий. Когда же получен опыт и есть профессиональное понимание, желательно говорить артисту как есть, жестко объясняя, почему что-то не удалось и как сделать, чтобы получилось.
О.С.: А общие наблюдения есть? Я имею в виду сравнение Америки с Россией.
А.Л.: В России мало кто улыбается при встрече. Здесь улыбаются все. Я редко-редко встречаю хмурое лицо. В Нью-Йорке, где я живу третий год, очень мало людей курят и пьют на улице, неся алкоголь в пакете, что разрешается. Это проявление культуры, я считаю. Я здесь себя чувствую как в теплице, вернее, как на солнышке в хорошую погоду. Я хожу в Нью-Йорке по улицам – мне нравится. Я захожу в театр – мне нравится все. Я уверен: мне здесь хотят только добра.
О.С.: Сегодня артистам, деятелям культуры часто задают вопросы о текущей политике, об их симпатиях в острых конфликтах. Вы готовы отвечать на такие вопросы?
А.Л.: Музыка, опера не имеют ничего общего с политикой. Мы на сцене. Я плотно работаю с англичанином, человеком из Ямайки и американцем. За пультом стоит итальянец. Полная сценическая команда американцев. И я такой счастливый человек, что с ними работаю, что могу у них чему-то научиться. Хотите знать мой жизненный принцип? Я взял эту древнюю мудрость у Николая Рериха: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек - Учитель».
