О перспективах влияния на глобальный рынок энергоносителей и попытке ограничить доход России от экспорта нефти, чтобы лишить ее возможности продолжать агрессивную войну против Украины «Голос Америки» поговорил с Виктором Катона, главой отдела нефтяной аналитики компании Кеплер. (Viktor Katona, Lead Crude Analyst at Kpler).
«Голос Америки»: Насколько реален ввод ограничения цены на покупку российской нефти, к которой призывают ряд европейских государств и США?
Виктор Катона: Мало кто говорит, но практически все в этом уверены, что в тот момент, когда ограничение по цене закупки российской нефти будет введено западными государствами или кем бы то ни было еще, российские компании отреагируют очень простым образом – они сократят режим добычи и так добьются того, что даже при сокращении добычи цена нефти будет настолько высока, что их общий итоговый доход останется прежним или даже выше. Поэтому это реалистично, но контрпродуктивно. Именно по той же причине, собственно, Европейский союз пока не трогает газовые поставки из России. Здесь та же самая логика – не надо урезать то, от чего ты пострадаешь больше, чем, условно, твой противник - в данном случае российское государство.
Г.А.: Можно ли говорить о том что санкции против российского энергетического сектора работают или могут работать?
Для того, чтобы что-то изменилось, нужно время, рынки должны свыкнуться с мыслью, что происходящее сейчас – это надолго.
В.К.: В краткосрочной перспективе они не работают совершенно. Вернее, они работают, но бьют не по государству, они бьют преимущественно по гражданам государства. А по государству это не бьет потому, что ввиду геополитического риска практически по всем сырьевым категориям при наличии базовой цены еще есть определенная надбавка – так называемая премия риска. Для того, чтобы что-то изменилось, нужно время, рынки должны свыкнуться с мыслью, что происходящее сейчас – это надолго. И если кто-то ожидает непосредственного урона или падения российской нефтегазовой отрасли, то эта перспектива будет намного более долгосрочной. Например, запрет на поставки технологий по сжижению газа конкретно бьют по российской нефтегазовой отрасли, потому что собственные разработки есть, но они либо в теории существуют, либо применяются недостаточно. То же самое касается Арктики. Любая добыча в арктических условиях требует технологий, которых нет у российских компаний. Это окажет влияние на российскую нефтегазовую индустрию, но мы увидим это на рынке только через 3-5 лет.
Г.А.: То есть, сейчас Россия продолжает получать нефтегазовые технологии?
В.К.: Да. Практически по всем проектам работает определение «дедушкина оговорка» (Принцип защиты инвестора от изменения законодательства принимающей инвестиции стороны или введения международных санкций или торговых ограничений – Г.А.), то есть контракты, которые были заключены до введения санкций, могут быть доведены до конца, и соответственно запрещается все, что происходит после марта 2022 года. Подобная ситуация сложилась с проектом Новатэка –Арктик СПГ. У них в дельте реки Обь уже полностью установлена первая линия по сжижению газа. Поэтому, по всей видимости, Новатэк запустит эту линию. Однако вторая и третья такие же линии проекта, которые физически сейчас производятся в Китае и в Южной Корее, могут быть изготовлены, но перевезти их уже из Китая в Россию не сможет никто, потому что это полностью подсанкционные товары. Кто-то, конечно, может, но он будет санкционирован. Такие проблемы постоянно будут возникать. Технологически все будет возможно, но сделать это будет намного сложнее. Кроме того, всегда есть вероятность параллельного импорта, и я был удивлен, что правительство России до определенной степени на это рассчитывает. То есть, товары, поставка которых номинально не предполагается на российский рынок, будут туда поступать и там будут использоваться. Никто не понимает до какой степени это может касаться сырьевого рынка.
Г.А.: Это возможно?
В.К.: Да. Ну смотрите, существует, в принципе, неподконтрольная никому граница Китая и России. Здесь во многом все зависит от желания других стран участвовать в этом параллельном импорте.
Г.А.: Как возможно это контролировать?
Вторичные санкции — это вариант, но это очень сложный вариант, это фактически геополитический молоток, которым можно ударить.
В.К.: В том то и дело, что никак. Высокопоставленные европейские политики очень правильно говорят, что санкции будут работать только в том случае, если они будут общие и все будут играть по одним и тем же условным правилам. Но когда практически по всему миру инфляция составляет 10, 15, 20%, когда каждый пытается что-то сделать, чтобы не влезть в пучину стагфляции, сейчас, наверное, худшее время ожидать, что государства будут санкции поддерживать. Каждый подотчетен перед своими избирателями. Например, правительство Индии, которое российскую нефть не покупало никогда, начало покупать российскую нефть на 30 долларов дешевле, чем ее рыночная цена. Это удобный способ как-то контролировать инфляцию. То же самое сейчас пытается делать Бразилия и якобы (президент Бразилии Жаир) Болсонару договаривается о покупке российских нефтепродуктов, чего они не делали никогда. Единственная причина в том, что российские нефтепродукты по умолчанию продаются со скидкой, ниже рыночной цены. Иными словами, свои нефтепродукты они могут сбывать где-то в других местах по рыночной цене, а из России импортировать их со скидкой. И с этим сложно что-то сделать. Все эти государства преследуют одну цель –минимизировать риски рецессии, дружбы с Россией здесь очень мало. Это относится ко всем российским нефтегазовым компаниям, то есть, они вроде бы под санкциями, но внезапно возникает спрос в новых местах.
Г.А.: Что может в такой ситуации сделать Запад?
В.К.: Самый очевидный ответ – ввести вторичные санкции в отношении всех, кто непосредственно покупает российскую нефть, газ или другое сырье. Но с геополитической точки зрения это практически невозможно, потому что возникнет невероятная волна возмущения. И российские власти, кстати, тоже могут на этом сыграть… Но в случае ограничения цены, как предлагают американцы – покупка нефти не больше чем за 60 долларов за баррель – у России остается значительное количество денег, потому что у них есть наземный экспорт нефти в Китай, условно миллион баррелей в день по трубопроводам через систему Транснефти. С этими трубопроводами никогда ничего не произойдет, потому что ни Роснефть, ни китайская CNPC (Китайская национальная нефтегазовая корпорация – Г.А.) не заинтересованы в том, чтобы это каким-то образом ограничивать. Поэтому у России все равно остаются экспортные потоки, пусть и небольшие в глобальном масштабе, но с которыми никто ничего не может сделать. Кроме того, на мировом уровне Москва может просто урезать все то, что шло, например, в Европу. Поэтому вторичные санкции — это вариант, но это очень сложный вариант, это фактически геополитический молоток, которым можно ударить. Наиболее безболезненным для (участников санкций) мне кажется вариант оставить санкции в максимально длительной перспективе, то есть обеспечить максимальный нажим, ограничить экспорт технологий, ограничивать экспорт всего того, чего в России нет. В России на самом деле довольно развитая нефтегазовая отрасль, существует невероятная школа, а Менделеев придумал концепт нефтепровода. Не в обиду сказано, это не какое-то неразвитое центральноафриканское государство, но у нее есть недостатки. Недостатки – это СПГ, разработка нефти в Арктике, геологически сложные проекты и сланцы, которые в России так и никто и не начал по-хорошему разрабатывать - несмотря на большое количество разработок, никогда не было никакого крупного коммерческого запуска. И если продолжать давить в этих направлениях, все запретить, то лет через 5 - 10 придут результаты. Потому что та ресурсная база, которая в России есть сейчас, к тому времени уже начнет увядать и постепенно начнет падать то, что считается классическим советским наследием нефтегаза, а нового ничего не будет появляться. Это наименее экстремальный и безболезненный вариант давления. А экстремальным вариантом давления будут вторичные санкции в отношении тех, кто взаимодействует с Россией.
Г.А.: То есть, в нынешних условиях невозможно быстро ограничить доходы России от продажи энергоносителей?
В.К.: Я считаю, что нет, потому что слишком волатильное время сейчас, чтобы ждать от мира какого-то объединения вокруг этой темы. Это классическое столкновение реальной политики и политики либерально-идеалистической. Реальная политика преобладает, потому что каждый обеспокоен перевыборами, каждый обеспокоен тем, чтобы не произошел крах (экономики) в своем государстве, которое должно каким-то образом выжить или сохранить экономический рост. В такие эпохи очень сложно сплачивать единым фронтом континенты или страны.
Г.А.: Что могут США и другие западные европейские развитые страны предложить Китаю или Индии, чтобы они отказались от покупки российской нефти и российского газа?
В.К.: Я бы Европу даже исключил из этого, потому что она более всех страдает от происходящего. Соединенные Штаты могут урегулировать иранскую проблему, и тогда, конечно, это не заменит полностью российский нефтяной экспорт, но может способствовать тому, чтобы рынок не чувствовал недостатка добычи дешевой нефти, как в течение последнего года. Это справедливо и в отношении Венесуэлы. Политика санкционирования геополитически неудобных противников хороша до той поры, пока не приходится с кем-то договариваться. Венесуэла и Иран – нефтедобывающие страны, и в принципе в течение двух-трех лет можно было бы нарастить экспорт нефти оттуда на дополнительные 2 млн баррелей в день, у них есть ресурсная база. Но вопрос в том, есть ли у американского истеблишмента желание договариваться с этими странами. Но они бы, безусловно, могли помочь, особенно Иран, потому что иранская нефть по своим качественным характеристикам практически идентична российской. Например, НПЗ в Средиземноморье конфигурированы под иранскую нефть, которая практически одинакова с российским брендом сорта Urals. Это фактически одна нефть, дающая примерно одинаковый выход нефтепродуктов. Любой нефтеперерабатывающий завод ориентирован на определенное качество нефти для того, чтобы получать желаемую линейку нефтепродуктов. Иранская нефть могла бы восполнить европейским потребителям отсутствие российской нефти.
Г.А.: Сейчас Иран уже столкнулся с демпингом цен на нефть со стороны России и вынужден конкурировать с Россией на том небольшом рынке, который у них из-за санкций существует. Насколько Россия может манипулировать этим процессом?
Иранская нефть – вторая самая дешевая в мире сразу после российской.
В.К.: Действительно у них непосредственная конкуренция за рынки, в меньшей степени это относится к Индии. Российский экспорт нефти в Индию сейчас около миллиона баррелей в день. Иран поставлял довольно серьезные объемы нефти в Индию, но после санкций экспорт прекратился. Интереснее ситуация с Китаем: вопрос в том начнет ли Россия поставлять еще больше нефти в Китай. Пока с 24 февраля и по текущий день Россия не очень нарастила экспорт в Китай, где-то на 200 000 баррелей в день. А вот в Индию Россия начала поставлять нефть с нуля до одного миллиона баррелей в день. Но если Китай начнет покупать больше российской нефти, то фактически там будет столкновение иранских и российских интересов по экспорту нефти. Это не означает, что они не могут уживаться в одном месте. Но если не принимать во внимание стоимость венесуэльской нефти, а она очень плохая по качеству – фактически битум, асфальт – то сейчас российская нефть дешевле чем иранская. Иранская нефть – вторая самая дешевая в мире сразу после российской. Для китайских покупателей – НПЗ и других компаний – было бы логично покупать максимальное количество нефти из России и из Ирана и отказываться от ближневосточной нефти. В Китае Россия и Иран соревнуются с Саудовской Аравией, Ираком и прочими государствами. Но саудовская нефть никогда не продается со скидкой. И сравните это с российской, где дисконт минус 30 долларов, или иранской, где дисконт 15–20 долларов соответственно. И вопрос в том, как будет реагировать Китай на присутствие двух таких мощных производителей нефти. И там и там есть большие скидки, и там и там есть геополитические риски. Для любой нефтегазовой компании главное — прибыль. И с точки зрения капиталиста без души, Китай должен нарастить закупку нефти из Ирана и из Китая и урезать часть импорта нефти из Саудовской Аравии. Трудно сказать, до какой степени Китай к этому готов и захочет ли он конфронтации с Соединенными Штатами. Пока мне кажется, что Китай боится делать это открыто, хотя ряд моментов указывает на то, что китайцы заинтересованы в этом. Индия также стала покупать намного больше угля из России, чем она это делала прежде. Здесь такая же история – уголь продается со скидкой. Россиянам его некуда сбывать, а Индия является огромным рынком. И Индия покупает уголь у России за юани, через китайские банки. Причем делается это через российское представительство угольной компании в Дубае, и представительство индийской компании там же. Ни Европы, ни США эта транзакция совершенно не касается, они ее практически не видят, потому что между российской и индийской компаниями перевод происходит в китайских юанях, что выгодно Китаю. Чем больше масштаб использования юаня на мировых рынках, особенно на сырьевых, тем лучше для китайской экономики. Таким образом даже инфляцию можно сбить, если иностранная компания покупает юань для собственных целей. Поэтому интерес есть, но они будут очень осторожны.
Г.А.: Какие инструменты имеются у России и как они могут противостоять давлению санкций?
В.К.: Они могут сократить добычу или придумывать всякие предлоги, почему они не могут использовать тот или иной терминал. Административное дело было заведено на Каспийский трубопроводный консорциум (КТК) (Морской терминал компании расположен в поселке Южная Озереевка в районе города Новороссийск – Г.А.) из-за разлива нефти и нарушений каких-то легитимных норм, что стало причиной закрытия терминала на 30 дней. (Через этот терминал на мировой рынок экспортируется большая часть нефти из Западного Казахстана – Г.А.) Это самый настоящий административный произвол, еще больше которого мы можем увидеть в будущем. Другой вопрос, что подобное России не с кем проделывать, кроме Казахстана. Азербайджан не зависит от России, он качает свою нефть через Турцию. Единственная страна, которая зависит от России в качестве транзитера своей нефти или других ресурсов – Казахстан. Это один вариант, или Транснефть скажет, что, например, в порту Приморска (крупнейший российский нефтеналивной порт на Балтийском море – Г.А.) шторм что-то уничтожил, и ремонт придется делать три недели или что-то еще. То есть Россия может использовать такую тактику мелкого административного фола, или, что серьезнее, сокращать добычу для снижения предложения на рынке нефти.
Г.А.: Может ли Россия влиять на своих союзников в Сирии или Ливии, чтобы они тоже сократили добычу нефти?
Китай не будет идти на эшафот ради какой-то непонятной геополитической авантюры.
Китай не будет идти на эшафот ради какой-то непонятной геополитической авантюры.
В.К.: В Сирии нефтедобычи практически нет, и та, которая есть, находится под американцами. Точно, почти на сто процентов, может повлиять на генерала Хафтара в Ливии, потому что там идет игра на выживание, и той и другой стороне все равно, что государственная казна практически ничего не получает от экспорта нефти. Им самое главное – дожать соперника и объединить страну под собственным началом. Что касается Ирана, то он не подчиняется ничьей логике, несмотря на то что у Ирана очень хорошие отношения с Россией, у них есть свои собственные цели. Китай не будет идти на эшафот ради какой-то непонятной геополитической авантюры. Главная цель Китая — чтобы население было довольно, сыто и не бунтовало. Крупные игроки на нефтяном рынке не слушают Кремль в этом плане.
Г.А.: Можно ли говорить о том, что энергетический рынок России мало уязвим?
Нефти мало. Это одна из главных основных реалий пост-ковидного мира
В.К.: Да, спрос на нефть превышает предложение. Нефти мало. Это одна из главных основных реалий пост-ковидного мира, потому что многие посчитали, что спрос будет возвращаться постепенно, а он просто взорвался в 2021 году и с тех пор продолжает нарастать. Даже когда все предполагают, что из-за высоких цен на бензин в США спрос будет падать, он не падает. Спрос по всему миру очень высокий. Лучшее, что можно сделать для противостояния России – это сделать так, чтобы все могли добывать. И тогда цена на нефть упадет, потому что предложение нефти на рынке будет выше. А при условном возвращении на глобальный рынок нефти из Ирана и Венесуэлы, сразу появится больше возможностей для покупателей. Но для этого надо договариваться с этими государствами и каким-то образом нормализовать отношения. И самое главное, необходимо вкладываться в энергетику. Если посмотреть на общий уровень вложенных денег в нефтегазовые проекты, то очевидно, что после 2015 года он везде значительно сократился. Сейчас уровень вложений в эту сферу в 2020 году примерно половина того, который был в 2014 году. Компании бояться вкладываться в нефтегазовые проекты, потому что опасаются, что «зеленые» инвесторы и активисты-экологи их просто уничтожат, начав давить на рыночную стоимость акций, говоря, что это кампания загрязняет планету. Есть такая атмосфера страха у крупных нефтегазовых проектов. России это в меньшей степени касается, но в Европе или в США есть много территорий, где могли бы добывать нефть, но не делают этого, потому что в США боятся сопротивления со стороны местных жителей, а в Европе просто боятся нефти и газа. Практически все страны Европы запретили добычу сланцевой нефти из опасений, что такая добыча нефти приводит к землетрясениям и чревата последствиями.
Г.А.: Возможен ли переход к «зеленой энергетике», и когда изменится подход к добыче углеводородов?
В.К.: В долгосрочной перспективе да, хотя и с оговоркой. Необходим какой-то непеременчивый источник энергии. В Европе, наверное, самый очевидный вариант базового источника – это ядерная энергетика и как надстройка – энергетика солнечная или ветряная. Но без базового источника энергии ничего не получится. Классический пример: Германия вывела из эксплуатации все свои ядерные реакторы и сейчас у них просто полный крах. Например, в сентябре 2021 года в Северном море и в северной части Германии 14 дней подряд не было ветра, и это привело к невероятному росту цен на электроэнергию. В принципе можно с такой волатильностью жить, но тогда людям и рынку нужно свыкнуться с тем, что «зеленая» энергетика подразумевает более высокие цены на электроэнергию, потому что всегда будут перепады между непродуктивными и продуктивными днями, когда есть очень сильный ветер, очень яркое солнце и достаточно воды для эффективной работы ГРЭС. Газ относительно чист и существует инфраструктура, но проблема в том, что стран, где есть природный газ, не так много. Крупные экспортеры газа – Россия, Катар, Иран.
Г.А.: Но ведь газ возможно добывать попутно с нефтью, и те, кто добывает нефть, могут добывать и газ?
Добыча газа попутно с нефтью возможна, но это не во всех случаях работает.
В.К.: Не обязательно. Есть две разные категории газа – попутный газ и природный газ. Попутный газ, как правило, закачивают обратно в пласт при нефтедобыче для того, чтобы повышать давление, а вот, например, на Ямале, где добывает Газпром на газоконденсатных месторождениях, нефти нет. Добыча газа попутно с нефтью возможна, но это не во всех случаях работает.
Г.А.: Возможно ли что-то сделать в энергетическом секторе, чтобы России было сложно продолжать войну в Украине?
Если представить, что мировая экономика – некий организм, то это будет как отрезать бензопилой гангрену вместе с рукой.
В.К.: Это возможно сделать, но это будет очень опасно и очень больно. Если представить, что мировая экономика – некий организм, то это будет как отрезать бензопилой гангрену вместе с рукой. Мне кажется, жизненно необходимо восстановление ядерной энергетики, потому что мы слишком долго живем в мифе о том, что человечество может существовать исключительно на возобновляемых источниках энергии. Для этого нам нужны совершенно другие технологии хранения энергии. Даже лучшая батарея Siemens сохраняет эту энергию на день или два, но будет ли она хранить энергию в течение года? - Таких батарей просто нет! Наши электромобили имеют запас хода на одной зарядке максимум на 800 километров, а не на 5 или 6 тысяч. Проблема решается только возвращением ядерной энергетики. Понятно, что это не везде возможно, но вот в Германии землетрясений не было никогда, и я не вижу причин, почему она там не должна существовать. Невозможно верить в то, что мы слезем с углеводородной иглы, на которой мы сидим, и все решится в нашу пользу. - Нет, не решится. Европа страдает как никогда. В США, например, простой бытовой газ по сравнению с Европой дешевле в 7-8 раз. А европейские политики не могут решить эту проблему последние 20 лет.
Невозможно верить в то, что мы слезем с углеводородной иглы, на которой мы сидим, и все решится в нашу пользу.
Г.А.: Способна ли рецессия повлиять на спрос на нефть?
В.К.: Должна произойти катастрофическая рецессия, чтобы спрос по всему миру упал, тогда и цена на нефть автоматически упадет до того уровня, который уже будет неподъемным для России даже при сохранении скидок. Но это все равно не решает проблему отсутствия баланса между спросом и предложением. Буквально две недели назад было резкое падение стоимости нефти на бирже. Это был один из худших дней, нефть марки Brent в течение одного дня подешевела на 12 долларов. Это ушли с рынка спекулянты, но после того, как спекулянты уходят с рынка, остаются люди, которые все равно от этой нефти зависят. И до тех пор, пока спрос превышает предложение, они будут платить огромные суммы на покупку нефти. Лучшее, что можно сделать – обеспечить максимальное количество нефти на рынках по всему миру. Это очень плохо с точки зрения «защитников климата», это трудно сделать, особенно в США, где довольно сильное сопротивление против того, чтобы качать нефть, например, на Аляске, где есть огромные запасы нефти. Правительство США опасается проблем с коренным населением и с экологами, проекты там не развиваются. Но если начать добывать больше нефти, то ее стоимость неизбежно упадет.
Г.А.: США два года назад были крупнейшим в мире экспортером нефти в мире, но сейчас законсервированные скважины не открывают и не разрабатывают новые. Почему это происходит?
Лучшее, что можно сделать – обеспечить максимальное количество нефти на рынках по всему миру.
В.К.: Должен быть четкий политический сигнал, что добыча – это нормально. Компании опасаются. С начала 2010-х огромное количество денег вкладывалось в добычу сланцевой нефти, но прибыли было мало, и сейчас уже второй год нефтедобывающие компании наконец-то начали получать реальную прибыль. Если компании начнут добывать больше, на рынке появится больше нефти и ее стоимость упадет. Это столкновение реализма с идеализмом. Компании стараются не делать лишних движений, потому что при цене, например, в 100 долларов за баррель, прибыль компании около 50 долларов за баррель. И тогда долги банкам, институциональным инвесторам и вообще всем, кто вкладывался наконец-то, можно заплатить, закрыть дивиденды, поднять качество и сделать из своей нефтяной компании конфетку. Но чтобы компании что-то меняли, нужно сказать: мы вас трогать не будем. Например, пообещать десять лет свободного развития нефтегазовой индустрии, сохранить все те положения или нормы, которые действуют в отношении них, но заявить, что государство не будет субсидировать другие отрасли им в ущерб, не будет поднимать налоговую ставку из-за высокой рентабельности, и тогда компании свыкнутся с мыслью, что вообще-то с этой администрацией можно работать. Мне кажется, администрация Байдена в первые месяцы нахождения у власти объявила, что не будет ориентироваться на нефтегаз, не будет выдавать разрешений на разработку месторождений на федеральных землях. Такие сигналы в принципе ничего не значат, но у людей появляется определенное отношение, которое необходимо изменить. Как можно доверять кому-то, кто обещал урезать воздух, обещал не давать возможности добывать больше.
