3 августа год назад умер великий русский писатель, лауреат Нобелевской премии Александр Исаевич Солженицын. Более тридцати лет с автором «Архипелага» дружил Никита Струве, заслуженный профессор Сорбонны, литературовед, переводчик, глава издательств «ИМКА-пресс» и «Русский путь». Струве был первым, кто издал Солженицына за рубежом. Спустя год после смерти Солженицына Никита Струве отвечает на вопросы Русской службы «Голоса Америки».
Сергей Москалев: Никита Алексеевич, многие считают, что личность Солженицына производила ошеломляющее впечатление, если да, чем это объяснить?
Никита Струве: Это можно объяснить его судьбой: он прошел через столько испытаний, выжил и сохранял огромную творческую, жизненную силу – примеров таких мало. Солженицын целиком исполнил свою судьбу и всегда говорил, что жизнь его – это не просто личная судьба, но что ведом он был провидением.
С.М.: В чем, по-вашему, главная причина, того, что не случилось у Солженицына, так сказать, большой взаимной любви с Западом, хотя прожил он в Штатах, в эмиграции, почти 20 лет?
Н.С.: Тут много причин. Он жил Россией. Россия в ХХ веке пережила такую страшную трагедию, в которой он участвовал целиком. Солженицын не эмигрировал – его выслали. Он жил в Америке отшельником, в лесу, в Вермонте, далеко от всякого крупного населенного пункта, и жил он исполнением своих творческих планов, а планы заключались в том, чтобы одолеть эпопею русской революции – «Красное колесо». Это одна из главных причин.
Я с ним ездил по Франции. Францию он очень полюбил, даже было хотел в ней оставаться, но Франция тогда переживала политически смутное время: коммунистические идеи были очень распространены, и Солженицын предпочел уединиться в Северной Америке.
С.М.: А почему так получилось, что именно во Франции он наиболее широко напечатан и прочтен, в чем причина?
Н.С.: Причина двоякая. Во-первых, Франция – одна из самых культурных стран по тому времени. Во-вторых, Франция нуждалась в том, чего ей не хватало. В-третьих, к сожалению, французская интеллигенция соблазнилась серьезно коммунизмом, и Солженицын освободил ее от этого завораживающего влияния. Он действительно привлек французов, французскую интеллигенцию к настоящим ценностям.
С.М.: Говорят, был один самый важный урок, который Солженицын взял с собой, возвратившись в Россию – местное самоуправление в Америке. Почему это было так важно для него?
Н.С.: Потому что Россия «немножко» пострадала от власти сверху, ему казалось, что демократия начинается не сверху, а снизу. Он, кстати, демократию наблюдал и в Швейцарии – местное самоуправление в Швейцарии очень развито. А в России в советское время оно было фактически уничтожено, хотя до революции развивалось успешно. Состоялось ли местное управление в современной России? Это уже другой вопрос.
С.М.: По возвращению в Россию, после эмиграции, у Солженицына были все шансы принять активное участие в политической жизни страны, ведь он всегда был очень политизированным человеком. Почему он этого не сделал?
Н.С.: Да потому что он не был политизированным человеком. Он просидел в Гулаге, он прошел войну, но это не значит, что он был политизированным человеком. Солженицын воевал с советской властью, но он совершенно не намеревался входить в политическую жизнь. Его задача была, как ему казалось, возвещать правильные направления. Он хотел иметь влияние на политическую жизнь, но влияние мыслителя, писателя, творца, я бы даже сказал, пророка.
С.М.: На похоронах Солженицына год назад можно было видеть людей ельцинского призыва: отставные министры, функционеры, литераторы. Было много чиновников из действующей администрации, включая самых высокопоставленных и самых влиятельных: Сурков был, например. И, как известно, приехал, буквально протиснулся сквозь народную толпу президент Медведев. Как вам кажется, действительно ли власть искренна по отношению к памяти писателя, или причины столь пристального внимания к его имени в чем-то ином?
Н.С.: Надо спросить каждого в отдельности, потому что люди во власти тоже имеют свои мнения, свои эмоции. Я думаю, что у многих это искренне, они понимают, что Солженицын – явление мирового значения, воздать ему должное с их стороны, даже политически – это искренно, а может быть, для многих из них это было и по причине личного уважения. Мне кажется, что тут преднамеренной фальши нет.
С.М.: Какие перспективы восприятия личности Солженицына в России?
Н.С.: На этот вопрос трудно ответить. Я глубоко убежден, что Александр Исаевич Солженицын – крупнейшее явление второй половины ХХ века – одновременно политическое, общественное, а главное – литературное и творческое. Так что, несомненно, он останется. Как разовьется его посмертная жизнь? Я думаю, что он будет присутствовать, присутствовать тем, что он сделал. Будут его широко читать или не очень? Наверное, будут разные эпохи. Скажем, сейчас, во Франции Достоевского, например, молодежь не очень читает, увы. Но для меня, я глубоко убежден, что посмертная жизнь Солженицына началась, и это жизнь – на многие, многие годы, если не на века.
Интервью об Александре Солженицыне с историком и писателем Александром Яновым читайте здесь.
