«Приговор чрезмерно суровый»: адвокат Саши Скочиленко о 7 годах колонии за антивоенные ценники

На Сашу Скочиленко завели уголовное дело после того, как в марте 2022 она разместила в магазине «Перекресток» антивоенные наклейки, имитирующие ценники. В них, помимо призыва остановить войну, говорилось об обстрелах школы в Мариуполе, об отправке в Украину срочников, о гибели тысяч российских солдат в первые дни российского вторжения.

«Голос Америки»: Как вы оцениваете приговор, который вынесли Саше, и что думаете о сути обвинения?

Дмитрий Герасимов: Приговор чрезмерно строгий и суровый. Учитывая, что санкция статьи предусматривает наказание от пяти лет, а также предусмотрено альтернативное наказание вообще в виде штрафа, то ранее не судимой девушке с рядом хронических заболеваний семь лет, конечно, это очень чрезмерно, сурово и строго.

Что касается самой сути предъявленного обвинения и вынесенного по нему приговора, то мы его считаем незаконным и необоснованным. Диспозиция (статьи) звучит так: «Распространение заведомо ложных сведений о действиях Вооруженных Сил». Это означает, что человек распространяет какие-то сведения, и он уверен, что они ложные, и тем не менее он их распространяет. Те же тексты, которые разместила Александра... из пяти текстов только в одном упоминались вооруженные силы. Более того, по каждому тезису из этих текстов нами был предоставлен талмуд распечаток из разных независимых от российской власти СМИ, которые подтверждали те тезисы, которые были указаны на ценниках. И Александра и на стадии предварительного следствия, и в суде все время повторяла: «Я читала эти СМИ, я общалась со своими знакомыми в Украине, и поэтому размещенная мною информация воспринималась как правда, и я была в ней уверена, поэтому я ее и размещала».

Если бы диспозиция статьи звучала так: «распространение сведений, не соответствующих официальным показаниям, выступлениям, брифингам официальных лиц Российской Федерации» – тогда да, другое. Вот мы говорим информацию, отличную от того, что сообщает нам Министерство обороны, тогда да, можно было бы ей, скажем, вменить уголовную ответственность, но статья-то говорит о заведомой ложности.

Мотив, субъективная сторона не установлена. Мы не знаем, почему судья приняла одни доводы и не приняла другие. Нами было предоставлено большое количество заключений специалистов, лингвистов, психологов, политологов, которые все как один говорили, что в ее действиях нет никаких сведений, которые либо дискредитировали вооруженные силы или говорили бы о заведомой ложности. Понятие заведомой ложности (ее установление) – это вообще прерогатива суда или следствия. У нас, как это ни смешно было, лингвистическая экспертиза установила заведомую ложность.

Г.А.: Лингвистическая экспертиза была главным доказательством вины. Что вы думаете по поводу этой экспертизы?

Д.Г.: Да, действительно, это было самым главным доказательством, и прокурор ссылался в своих выступлениях на него. Но согласно разъяснениям Верховного суда Российской Федерации, а также Министерства юстиции, эксперты-лингвисты не вправе устанавливать заведомую ложность или незаведомую ложность. Это исключительно прерогатива правоприменителя.

И нами на следственную лингвистическую экспертизу было предоставлено три заключения независимых специалистов, которые были привлечены стороной защиты. Светлана Друговейко-Должанская – очень известный лингвист в Санкт-Петербурге, Жарков Игорь, (Ирина) Левинская. И все они выступали в суде и критиковали обоснованно, с научной точки зрения, почему нельзя экспертизу воспринимать как доказательство.

Г.А.: Многие называли условия судебного процесса «пыткой». Можете рассказать про нарушения, которые происходили?

Д.Г.: У нас достаточно долго по времени шли судебные заседания. Например, начинались они, бывало, в два часа дня, а заканчивались в девять-десять вечера. И поскольку Александра страдает рядом хронических заболеваний, то ей необходим перерыв: воды выпить – потому что ей воды с собой не давали – таблетки выпить, в уборную сходить, и судья просто отказывала в этих перерывах часто. Назначала судебные заседания каждый день. На некоторые дни назначала судебные заседания, заведомо зная о том, что к Александре в СИЗО должны прийти врачи, чтобы оказать ей медицинскую помощь. Такие, скажем так, мелкие пакости – по-другому я назвать не могу – со стороны суда в адрес Александры проявлялись.

Г.А.: Вы как-то это объясняете? Это какое-то психологическое давление?

Д.Г.: Я бы не сказал, что это психологическое давление. Это просто какое-то проявление элементарно нечеловечности.

Г.А.: Можете подробнее рассказать про ее проблемы со здоровьем, и в каком она сейчас состоянии?

Д.Г.: Самое главное – у нее врожденное заболевание, целиакия. Это значит, что ей надо соблюдать все время строгую безглютеновую диету. В условиях СИЗО ее сложно соблюдать, и изначально она вообще не соблюдалась. А потом уже под давлением общественности, с помощью ее друзей, уполномоченного по правам человека нам удалось добиться в СИЗО, чтобы для нее была безглютеновая диета. Но в то же время, когда она приезжала в суды, то выдавали сухой паек. А сухой паек не содержал безглютеновую диету. Там обычная еда была. И вот эти судебные заседания для Саши были мукой, поскольку она не могла взять с собой еду, которую, согласно своей диете, она должна была принимать. Также у нее врожденный порок сердца. У нее психологическое заболевание. Состояние Саши... Она человек позитивный, ко всему была готова. Я не заметил, чтобы она после приговора как-то поникла.

Г.А.: Сообщалось, что были случаи, когда за такие же акции с антивоенными ценниками судили и других россиян, но им назначали штрафы. Почему такая большая разница в наказаниях?

Д.Г.: Совершенно верно. В частности, мне известно, что в Удмуртии, в Ижевске, девушка выступила точно с такой же, так назовем ее, «акцией» и с такими же ценниками, где даже ряд текстов переплетались, которые были у Александры. Ей вменили административное правонарушение по статье «дискредитация Вооруженных Сил», и был штраф всего 30 тысяч рублей. Мы знали об этом решении, хотели его приобщить к нашему делу, заявили ходатайство показать судье: «Смотрите, мол, в другом регионе точно такие же деяния, но не уголовное дело, а административное правонарушение». Но нам было отказано. Ссылка на то, что у нас не романо-германская система права, не прецедентное право, что у них в Ижевске – это у них, а у нас здесь вот так вот. Вот такая несправедливость: одному человеку за одни и те же деяния – штраф 30 тысяч рублей, а другому – семь лет лишения свободы. Повторюсь, это просто парадоксально.

Г.А.: Я так понимаю, вы собираетесь подавать апелляцию?

Д.Г.: Безусловно, будем подавать апелляцию, поскольку мы считаем приговор незаконным, несправедливым, а кроме того, чрезмерно суровым. Даже если откинуть в сторону все, как говорится, виновата Александра, не виновата, есть в ее действиях преступление или нет... Но санкция статьи позволяет назначить меньше, чем семь лет – шесть, пять, в конце концов, штраф. (По статье) предусмотрен штраф от 3 до 5 миллионов рублей, либо от 5 до 10 лет лишения свободы. Я не понимаю, почему такой со всех сторон положительно охарактеризованной девушке... Нами было предоставлено большое количество характеристик с ее разных мест работы, всяких писем, с кем она сотрудничала... И такой большой срок – это, конечно, удивительно. И самое главное – бывает, по этим статьям судят людей, и они свой суд используют как какую-то политическую трибуну. Это какие-то политические активисты или еще кто-то. Но Александра далека от политики, она никакой не политический активист. Она обычный человек, который высказал так свою позицию. То есть она не говорила: «власть плохая, власть хорошая, Путин плохой, Путин хороший», она просто высказала свою позицию, и основной ее мотив был направлен на то, чтобы остановить боевые действия, и все.