Сергей Шаргунов известен как талантливый молодой писатель с активной политической позицией. 32-х летний автор опубликовал несколько книг прозы, печатается в журналах, стал лауреатом независимой премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» и государственной премии Москвы в области литературы и искусства, финалистом премии «Национальный бестселлер».
Сергей родился в семье влиятельного православного богослова и проповедника, протоиерея Александра Шаргунова. В своем последнем романе «Книга без фотографий», он рассказывает о «воспитании в семье священника, юношеском бунте, взлетах и поражениях, поездках на войну в Осетию и в революционную Киргизию, о случайных и неслучайных встречах, судьбах близких и неблизких людей».
Еще во время учебы на факультете журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова в конце 1990-х Шаргунов был помощником депутата Государственной думы РФ от КПРФ Татьяны Астраханкиной, а позднее – помощником депутата от партии «Яблоко» Юрия Щекочихина.
Шаргунов состоял в партии «Родина» и был лидером ее молодежной организации «Союз молодежи 'За Родину!'», а после того, как в 2007 году «Родина» вместе с Российской партией пенсионеров и Российской партией жизни объединились в новую структуру – партию «Справедливая Россия» – он вошел в центральный совет партии и стал лидером движения «Ура!». В том же году Шаргунов вошел в федеральный список кандидатов «эсеров» на выборах в Госдуму под третьим номером, однако, по его словам, в результате мощного давления Кремля, был исключен из федерального списка партии.
В эти дни Шаргунов участвует в Фестивале искусств из России в Нью-Йорке, организованном фондом «Causa Artium», и в программе «Читай Россию» (Read Russia) на открывающейся 4 июня Нью-Йоркской книжной ярмарке, на которую Россия приглашена в качестве почетного гостя. Незадолго до того, как он прибыл в США, он участвовал в московском «марше миллионов» и в «контрольной прогулке писателей».
Сергей Шаргунов ответил на вопросы корреспондента Русскй службы «Голоса Америки».
Михаил Гуткин: В протестном движении в России очень заметна роль писателей и журналистов. Возвращается ли то время, когда поэт вновь становится «больше, чем поэт», а писатели снова становятся «трибунами», способными собирать стадионы?
Сергей Шаргунов: Важно, чтобы это не повредило художественности текстов, как это не раз бывало в истории нашей литературы. В то же время, мне кажется, это хорошо, что фигура автора укрупняется. Я перед отлетом сюда был на «оккупайАрбат» и устроил там встречу с читателями, чтобы наполнить протестное движение некоей начинкой.
Я там общался с людьми, и это было здорово, потому что это был не режим монолога, который, увы, установился у нас в стране, а именно общение, когда мы друг друга слышали. Туда приходят и артисты, там уже разыгрываются спектакли, приходят художники.
Мне кажется также, что сегодня социальность возвращается в прозу и становится объектом именно художественного интереса со стороны писателей.
М.Г.: Что для вас сегодня важнее – писательский труд или публицистика, что-то более сиюминутное?
С.Ш.: Писательский, конечно, и так было, на самом деле, всегда. У меня скоро выходит новый роман. Литература полностью занимает. Но меня волнует, беспокоит, возмущает то, что происходит в стране. И меня, вообще, интересует новейшая история, и есть стремление в ней участвовать и влиять на события. Меня интересует жизнь других людей. Мне кажется, что этот интерес вполне органично сочетается с «одиноким делом художника».
М.Г.: Борис Акунин говорил, что цель «контрольной прогулки писателей» – проверить, могут ли москвичи свободно гулять по своему городу. По мнению столичных властей, «акция доказала, что Москва является открытым и безопасным городом»...
С.Ш.: Ну, посмотрим, что покажет 31-е число на Триумфальной... То есть, не факт, что «контрольная прогулка» – это прецедент. Это очень важное событие, хорошо, что оно случилось, но совершенно не факт, что в следующий раз оно может повториться. Да, прошли писатели, прошли художники, но, тем не менее, вопрос о свободе собраний по-прежнему остается важнейшим и острейшим. Пока эта статья Конституции едва ли соблюдается.
«Скрытая пружина недовольства»
М.Г.: Вы говорите, что встречались со своими читателями на Арбате и у вас был с ними диалог. Но это ваши читатели, которых вы уже завоевали. Создается впечатление, что круг людей, участвующих в «народных гуляниях», довольно узок. Но, тем не менее, они зачастую представляют дело так, будто за ними стоят широкие массы...
С.Ш.: На мой взгляд, задача российской власти – представить оппозицию, как определенную узкую прослойку и отсечь значительную часть общества от этого естественного протеста.
Протест разнообразен. Я согласен, что в нем участвуют, прежде всего, люди, у которых есть время и возможность вникнуть в политическую ситуацию. Я очень много езжу по стране со своей книгой и был даже на пресловутом «Уралвагонзаводе».
Вы бы слышали, как они костерят действующую российскую власть. Мне кажется, что сегодня недовольством затронуто общество, как таковое. Другое дело, что тех, кто готов выходить на улицы, конечно, не так много. Тем не менее, даже официальные опросы общественного мнения демонстрируют, что недоверие к власти, как таковой, крайне велико.
Очень многие люди пока не соотносят политические вопросы и уровень своей жизни, своей безопасности и, собственно, будущее – свое и своих чад. Они просто не понимают, какое отношение их возможность контролировать власть имеет к тому, как они живут.
М.Г.: В конце прошлого года в интервью газете «Известия» вы предсказали появление «новых героев, способных на сопротивление порядку вещей»: «Это уже не обязательно пацан с отбитыми кулаками, это может быть внешне довольно обеспеченный и презентабельный человек, хипстер, фотограф, веб-мастер». Я не знаю, были ли эти ваши слова провидческими или уже констатацией наметившейся тенденции. Но я хочу спросить, что дало вам основания говорить обо всех этих людях, которые чуть позднее материализовались на улицах Москвы?
С.Ш.: Потому что созрела городская среда. Мне в какой-то момент казалось, что совсем юное поколение, сформировавшееся в нулевые годы, слишком равнодушно в гражданском плане, что это люди, которые просто хотят хорошо зарабатывать.
Даже опросы показывали, что идеал молодого человека – стать менеджером «Газпрома». Тем не менее, как показала жизнь – и я это в какой-то момент почувствовал – в каждом из даже, казалось бы, неплохо устроенных городских людей, есть скрытая пружина недовольства. Люди просто не хотят, чтобы их унижали.
Действительно, выросло уже поколение, которое мыслит совершенно новыми категориями. Такое явление, как гражданская отзывчивость, оказалось совсем не чуждо молодым людям. Это еще вопрос отсутствия возможности нормальной самореализации.
Как кто-то шутит, сегодня социальный лифт – это автозак. Этим молодым людям, на самом деле, есть что терять – они могут заработать в Москве. Кому-то они могут показаться такими «плюшевыми», но жизнь показала, что они смело идут под дубинки. Их загребают в автозаки, но этот протест вдруг, неожиданно оказывается неисчерпаемым.
М.Г.: Некоторые называют это поколение «непоротым»...
С.Ш.: Оно «непоротое», но уже «отдубасенное».
«Власть оказалась беспочвенна»
М.Г.: Вы говорите, что страна изменилась необратимым образом. Почему вы думаете, что при определенном стечении обстоятельств ситуация в России не может вернуться к прежнему статусу-кво – называйте это, как угодно – стабильностью или застоем?
С.Ш.: У нас, к сожалению, стабильность, это псевдоним стагнации. Я очень надеюсь, что произошел серьезный сдвиг. Это связано еще и с тем, что происходит поколенческий конфликт, что власть никак не может понять.
Поэтому всякие попытки задержать, арестовать, «закрыть» лидеров не приводят к желаемому для властей эффекту. В каком-то смысле, это движение без лидеров – и здесь нужно сказать спасибо интернету. Каждый блог – это уже, в сущности, отдельное СМИ. Каждый человек способен сам высказать свое суждение, и здесь в меньшей степени необходимы поводыри.
Технологически все стало легче: люди могут мгновенно перемигнуться и встретиться в нужном месте. В этом смысле участники протестов – как ртуть: их можно где-то пнуть, но они возникают в другой точке.
Что самое главное – это пробуждение человеческого достоинства и гражданской ответственности, понимание того, что часто слышимая на демонстрациях кричалка «Мы здесь власть» – это не пустой звук. Люди, действительно, считают, что они обладают правом контролировать власть и, собственно, самим быть властью. Это очень важно, и чем больше людей в России будут это понимать, тем скорее произойдут, я думаю, здравые перемены.
Сегодня власть оказалась беспочвенна и настолько изолировала себя добровольно от всего разнообразного общества, что это грозит катастрофой. Это проблема, с которой сталкивается вся страна. Это то, что тревожит лично меня. Это вопрос сохранения страны. Надеюсь, что катастрофы не случится, и что беруши выпадут у власти из ушей, и что тем, кто протестует, хватит мужества двигаться дальше.
М.Г.: Вы говорите, что это – поколенческий конфликт. Нечто подобное происходило на Западе, в частности, в Соединенных Штатах, в конце 1960-х годов. Из литературы, кино, из рассказов участников бурных событий того времени здесь я знаю, что тогда в какой-то момент возникло ощущение, что это непобедимая сила, что страна находилась на грани революции. Но, оказалось, что эта революция проявилась более всего в культуре, и то через десятилетие-другое. Может ли случиться, что эффект российского конфликта поколений также будет очевиден лишь в постепенных сдвигах культурного слоя?
С.Ш.: Ваш вопрос звучит резонно. Действительно, прямых последствий протестов мы пока не видим, и вопрос – следует ли их ожидать.
Но мне кажется, последствия все-таки есть: поменялась атмосфера, очень многие люди преодолели страх. Это относится и к тем людям, которые, так или иначе, оказались участниками системы, например, сотрудников государственных СМИ, которые открыто в социальных сетях сообщали, что они пойдут на митинги. Многие люди, которые никогда раньше не выходили на улицы, стали принимать участие в акциях протеста.
Очень важно и то, что сама власть – пускай фальшиво, по-прежнему пост-модернистски и манипулятивно – стала уступать. Действительно увеличилось количество разрешенных тем на телевидении и стало можно ругать лично Путина, чего раньше не было. Мы это все видим своими глазами.
Власть провозгласила фальшивую, но все-таки политическую реформу. Это прямое следствие того, что люди стали выходить на улицы. Именно в этом смысле я говорю, что движение должно продолжаться – потому что, главная задача власти сейчас все это погасить. Но погасить, значит всех сделать бесправными и все решать по-своему – в политике, в экономике, в общественной жизни – все решать так, как это будет выгодно некой группе лиц.
Да, это поколенческий конфликт, потому что речь идет о такой стене, которая вырастает перед огромным числом разных людей, которые лишены пространства для существования. Я думаю, что все-таки там, где возникает конфликт, отвоевывается территория для свободы. В этом смысле, честь и хвала тем, кто ненасильственно, мирно, но продолжает это сопротивление.
На самом деле, они отвоевывают возможность быть услышанными даже для тех граждан России, которые голосуют за власть и слышать ничего не хотят об акциях протеста. Но к их личным проблемам – точечной застройке, мигалке, которая завтра тебя сшибет на улице, беспределу чиновников – можно привлечь внимание только тогда, когда власть начинает считаться с обществом. А это происходит, когда власть видит, что людей выходит много, что они настроены решительно, когда возникает конфликт.
Вот возник конфликт и поэтому писатели, например, смогли спокойно провести прогулку и их не разогнали по автозакам – потому что, какую-то территорию им расчистили те смельчаки, которые выходили перед этим.
М.Г.: В последние дни Василий Якименко заговорил о создании некой новой «Партии власти». Как вы думаете, у него получится?
С.Ш.: У меня такое впечатление, что это – очередной фэйковый проект. Странно, что в Кремле не нашли более подходящей персоны для того, чтобы затевать эту историю. Я видел его заявления. Он пытается даже использовать терминологию, близкую протестующим.
Но риторика может быть любой. Чем она революционней, тем, на самом деле, страшнее становится и тем отвратительнее. На самом деле, это такая адская перспектива: вот такая смена растет – после «Единой России» и Путина, следующим президентом будет Якименко.
Один в поле воин
М.Г.: Вы пытались непосредственно участвовать в политической жизни. Чему вас научил этот опыт?
С.Ш.: Я, действительно, будучи юным человеком, пытался собрать в свое движение пишущих людей, музыкантов, журналистов, художников, чтобы привнести нечто творческое и протестное в общественную жизнь в России.
Известно, чем это закончилось: когда я вырвался на финишную прямую, на выборы в Государственную Думу, по приказу из Кремля меня сняли, вычеркнули из бюллетеней. Это ничему меня не научило, кроме того, что нужно быть последовательным и продолжать сопротивление. Это меня не сломало, а, скорее, закалило.
Другое дело, что я понял, что дело не в общественных движениях. Наверное, так еще долго будет в России, где, к сожалению, создание организаций – это пока еще фикция. Сегодня отдельная личность, мне кажется, сильнее и даже опаснее для системы лжи и подавления, которая установилась у нас. Отдельный несломленный человек – это даже сильнее, чем объединение людей.
М.Г.: То есть, это такая старая русская история – «поэт и царь»?
С.Ш.: Да, может быть. Я, кстати, виделся с Медведевым и задавал ему неудобные вопросы, в том числе, по поводу избиения моего товарища Олега Кашина. У многих людей из окружения Медведева лица перекосились, они посчитали это оскорбительным для себя, хотя это были вполне естественные вопросы, которые есть у общества.
Мне кажется, что сейчас под воздействием того, что столько людей стали выходить на улицы, они, по крайней мере, стали готовы к тому, что им будут задавать вопросы. Ведь проблема нулевых – это такая полностью охамевшая власть, которая считает, что как она решит, так оно все и будет.
Меня радует то, что огромное количество новых писателей не остаются в стороне. Мне кажется, что какой-то психологический барьер очень многие люди в России сегодня перешагнули.
Я верю, что это движение не к катастрофе, а к тому, чтобы было больше воздуха. У меня даже так книжка публицистики называлась: «Битва за воздух свободы». Пафосное название дали мне в свое время издатели, но жизнь показывает, что такая битва идет.
Но это история со множеством отдельных эпизодов, и их еще много у нас впереди. Надеюсь быть их участником.
«Попытка докричаться до чего-то серьезного»
М.Г.: Это то, что отличает ваше поколение литераторов от предыдущих: вы не боитесь пафосности, искренности?
С.Ш.: Совершенно верно. Мне кажется, такой поворот был вполне предсказуем. Какие-то вопросы встают в полный рост. Этому поколению свойственен взгляд вполне отчаянный, но трезвый. Хотя, это поколение воистину идущих врозь. Все очень разные, но и их социальность, и искренность, и пафосность, и стремление к чему-то подлинному – все это есть.
Это не фальшивая пафосность, которая сегодня навязывается Россией, в то время как на самом деле, торжествует тотальная профанация. Это попытка докричаться, доглядеться до чего-то серьезного.
Мне кажется, что последние события в России совпадают с этим настроением внутри литературы, потому что есть запрос на честность, на серьезность; есть запрос на то, чтобы вернуть словам, событиям, общественным институтам их вес, их значение – вернуть соль.
Ведь проблема нулевых не просто в неком подавлении, а в том, что все стремилось и продолжает стремиться к нулю. В этом суть нулевых годов – это профанация, торжество пустоты. Мне кажется, что смысл выхода многих людей на улицу и именно поколенческий конфликт состоит в попытке преодоления пустоты.
Сергей родился в семье влиятельного православного богослова и проповедника, протоиерея Александра Шаргунова. В своем последнем романе «Книга без фотографий», он рассказывает о «воспитании в семье священника, юношеском бунте, взлетах и поражениях, поездках на войну в Осетию и в революционную Киргизию, о случайных и неслучайных встречах, судьбах близких и неблизких людей».
Еще во время учебы на факультете журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова в конце 1990-х Шаргунов был помощником депутата Государственной думы РФ от КПРФ Татьяны Астраханкиной, а позднее – помощником депутата от партии «Яблоко» Юрия Щекочихина.
Шаргунов состоял в партии «Родина» и был лидером ее молодежной организации «Союз молодежи 'За Родину!'», а после того, как в 2007 году «Родина» вместе с Российской партией пенсионеров и Российской партией жизни объединились в новую структуру – партию «Справедливая Россия» – он вошел в центральный совет партии и стал лидером движения «Ура!». В том же году Шаргунов вошел в федеральный список кандидатов «эсеров» на выборах в Госдуму под третьим номером, однако, по его словам, в результате мощного давления Кремля, был исключен из федерального списка партии.
В эти дни Шаргунов участвует в Фестивале искусств из России в Нью-Йорке, организованном фондом «Causa Artium», и в программе «Читай Россию» (Read Russia) на открывающейся 4 июня Нью-Йоркской книжной ярмарке, на которую Россия приглашена в качестве почетного гостя. Незадолго до того, как он прибыл в США, он участвовал в московском «марше миллионов» и в «контрольной прогулке писателей».
Сергей Шаргунов ответил на вопросы корреспондента Русскй службы «Голоса Америки».
Михаил Гуткин: В протестном движении в России очень заметна роль писателей и журналистов. Возвращается ли то время, когда поэт вновь становится «больше, чем поэт», а писатели снова становятся «трибунами», способными собирать стадионы?
Сергей Шаргунов: Важно, чтобы это не повредило художественности текстов, как это не раз бывало в истории нашей литературы. В то же время, мне кажется, это хорошо, что фигура автора укрупняется. Я перед отлетом сюда был на «оккупайАрбат» и устроил там встречу с читателями, чтобы наполнить протестное движение некоей начинкой.
Я там общался с людьми, и это было здорово, потому что это был не режим монолога, который, увы, установился у нас в стране, а именно общение, когда мы друг друга слышали. Туда приходят и артисты, там уже разыгрываются спектакли, приходят художники.
Мне кажется также, что сегодня социальность возвращается в прозу и становится объектом именно художественного интереса со стороны писателей.
М.Г.: Что для вас сегодня важнее – писательский труд или публицистика, что-то более сиюминутное?
С.Ш.: Писательский, конечно, и так было, на самом деле, всегда. У меня скоро выходит новый роман. Литература полностью занимает. Но меня волнует, беспокоит, возмущает то, что происходит в стране. И меня, вообще, интересует новейшая история, и есть стремление в ней участвовать и влиять на события. Меня интересует жизнь других людей. Мне кажется, что этот интерес вполне органично сочетается с «одиноким делом художника».
М.Г.: Борис Акунин говорил, что цель «контрольной прогулки писателей» – проверить, могут ли москвичи свободно гулять по своему городу. По мнению столичных властей, «акция доказала, что Москва является открытым и безопасным городом»...
С.Ш.: Ну, посмотрим, что покажет 31-е число на Триумфальной... То есть, не факт, что «контрольная прогулка» – это прецедент. Это очень важное событие, хорошо, что оно случилось, но совершенно не факт, что в следующий раз оно может повториться. Да, прошли писатели, прошли художники, но, тем не менее, вопрос о свободе собраний по-прежнему остается важнейшим и острейшим. Пока эта статья Конституции едва ли соблюдается.
«Скрытая пружина недовольства»
М.Г.: Вы говорите, что встречались со своими читателями на Арбате и у вас был с ними диалог. Но это ваши читатели, которых вы уже завоевали. Создается впечатление, что круг людей, участвующих в «народных гуляниях», довольно узок. Но, тем не менее, они зачастую представляют дело так, будто за ними стоят широкие массы...
С.Ш.: На мой взгляд, задача российской власти – представить оппозицию, как определенную узкую прослойку и отсечь значительную часть общества от этого естественного протеста.
Протест разнообразен. Я согласен, что в нем участвуют, прежде всего, люди, у которых есть время и возможность вникнуть в политическую ситуацию. Я очень много езжу по стране со своей книгой и был даже на пресловутом «Уралвагонзаводе».
Вы бы слышали, как они костерят действующую российскую власть. Мне кажется, что сегодня недовольством затронуто общество, как таковое. Другое дело, что тех, кто готов выходить на улицы, конечно, не так много. Тем не менее, даже официальные опросы общественного мнения демонстрируют, что недоверие к власти, как таковой, крайне велико.
Очень многие люди пока не соотносят политические вопросы и уровень своей жизни, своей безопасности и, собственно, будущее – свое и своих чад. Они просто не понимают, какое отношение их возможность контролировать власть имеет к тому, как они живут.
М.Г.: В конце прошлого года в интервью газете «Известия» вы предсказали появление «новых героев, способных на сопротивление порядку вещей»: «Это уже не обязательно пацан с отбитыми кулаками, это может быть внешне довольно обеспеченный и презентабельный человек, хипстер, фотограф, веб-мастер». Я не знаю, были ли эти ваши слова провидческими или уже констатацией наметившейся тенденции. Но я хочу спросить, что дало вам основания говорить обо всех этих людях, которые чуть позднее материализовались на улицах Москвы?
С.Ш.: Потому что созрела городская среда. Мне в какой-то момент казалось, что совсем юное поколение, сформировавшееся в нулевые годы, слишком равнодушно в гражданском плане, что это люди, которые просто хотят хорошо зарабатывать.
Даже опросы показывали, что идеал молодого человека – стать менеджером «Газпрома». Тем не менее, как показала жизнь – и я это в какой-то момент почувствовал – в каждом из даже, казалось бы, неплохо устроенных городских людей, есть скрытая пружина недовольства. Люди просто не хотят, чтобы их унижали.
Действительно, выросло уже поколение, которое мыслит совершенно новыми категориями. Такое явление, как гражданская отзывчивость, оказалось совсем не чуждо молодым людям. Это еще вопрос отсутствия возможности нормальной самореализации.
Как кто-то шутит, сегодня социальный лифт – это автозак. Этим молодым людям, на самом деле, есть что терять – они могут заработать в Москве. Кому-то они могут показаться такими «плюшевыми», но жизнь показала, что они смело идут под дубинки. Их загребают в автозаки, но этот протест вдруг, неожиданно оказывается неисчерпаемым.
М.Г.: Некоторые называют это поколение «непоротым»...
С.Ш.: Оно «непоротое», но уже «отдубасенное».
«Власть оказалась беспочвенна»
М.Г.: Вы говорите, что страна изменилась необратимым образом. Почему вы думаете, что при определенном стечении обстоятельств ситуация в России не может вернуться к прежнему статусу-кво – называйте это, как угодно – стабильностью или застоем?
С.Ш.: У нас, к сожалению, стабильность, это псевдоним стагнации. Я очень надеюсь, что произошел серьезный сдвиг. Это связано еще и с тем, что происходит поколенческий конфликт, что власть никак не может понять.
Поэтому всякие попытки задержать, арестовать, «закрыть» лидеров не приводят к желаемому для властей эффекту. В каком-то смысле, это движение без лидеров – и здесь нужно сказать спасибо интернету. Каждый блог – это уже, в сущности, отдельное СМИ. Каждый человек способен сам высказать свое суждение, и здесь в меньшей степени необходимы поводыри.
Технологически все стало легче: люди могут мгновенно перемигнуться и встретиться в нужном месте. В этом смысле участники протестов – как ртуть: их можно где-то пнуть, но они возникают в другой точке.
Что самое главное – это пробуждение человеческого достоинства и гражданской ответственности, понимание того, что часто слышимая на демонстрациях кричалка «Мы здесь власть» – это не пустой звук. Люди, действительно, считают, что они обладают правом контролировать власть и, собственно, самим быть властью. Это очень важно, и чем больше людей в России будут это понимать, тем скорее произойдут, я думаю, здравые перемены.
Сегодня власть оказалась беспочвенна и настолько изолировала себя добровольно от всего разнообразного общества, что это грозит катастрофой. Это проблема, с которой сталкивается вся страна. Это то, что тревожит лично меня. Это вопрос сохранения страны. Надеюсь, что катастрофы не случится, и что беруши выпадут у власти из ушей, и что тем, кто протестует, хватит мужества двигаться дальше.
М.Г.: Вы говорите, что это – поколенческий конфликт. Нечто подобное происходило на Западе, в частности, в Соединенных Штатах, в конце 1960-х годов. Из литературы, кино, из рассказов участников бурных событий того времени здесь я знаю, что тогда в какой-то момент возникло ощущение, что это непобедимая сила, что страна находилась на грани революции. Но, оказалось, что эта революция проявилась более всего в культуре, и то через десятилетие-другое. Может ли случиться, что эффект российского конфликта поколений также будет очевиден лишь в постепенных сдвигах культурного слоя?
С.Ш.: Ваш вопрос звучит резонно. Действительно, прямых последствий протестов мы пока не видим, и вопрос – следует ли их ожидать.
Но мне кажется, последствия все-таки есть: поменялась атмосфера, очень многие люди преодолели страх. Это относится и к тем людям, которые, так или иначе, оказались участниками системы, например, сотрудников государственных СМИ, которые открыто в социальных сетях сообщали, что они пойдут на митинги. Многие люди, которые никогда раньше не выходили на улицы, стали принимать участие в акциях протеста.
Очень важно и то, что сама власть – пускай фальшиво, по-прежнему пост-модернистски и манипулятивно – стала уступать. Действительно увеличилось количество разрешенных тем на телевидении и стало можно ругать лично Путина, чего раньше не было. Мы это все видим своими глазами.
Власть провозгласила фальшивую, но все-таки политическую реформу. Это прямое следствие того, что люди стали выходить на улицы. Именно в этом смысле я говорю, что движение должно продолжаться – потому что, главная задача власти сейчас все это погасить. Но погасить, значит всех сделать бесправными и все решать по-своему – в политике, в экономике, в общественной жизни – все решать так, как это будет выгодно некой группе лиц.
Да, это поколенческий конфликт, потому что речь идет о такой стене, которая вырастает перед огромным числом разных людей, которые лишены пространства для существования. Я думаю, что все-таки там, где возникает конфликт, отвоевывается территория для свободы. В этом смысле, честь и хвала тем, кто ненасильственно, мирно, но продолжает это сопротивление.
На самом деле, они отвоевывают возможность быть услышанными даже для тех граждан России, которые голосуют за власть и слышать ничего не хотят об акциях протеста. Но к их личным проблемам – точечной застройке, мигалке, которая завтра тебя сшибет на улице, беспределу чиновников – можно привлечь внимание только тогда, когда власть начинает считаться с обществом. А это происходит, когда власть видит, что людей выходит много, что они настроены решительно, когда возникает конфликт.
Вот возник конфликт и поэтому писатели, например, смогли спокойно провести прогулку и их не разогнали по автозакам – потому что, какую-то территорию им расчистили те смельчаки, которые выходили перед этим.
М.Г.: В последние дни Василий Якименко заговорил о создании некой новой «Партии власти». Как вы думаете, у него получится?
С.Ш.: У меня такое впечатление, что это – очередной фэйковый проект. Странно, что в Кремле не нашли более подходящей персоны для того, чтобы затевать эту историю. Я видел его заявления. Он пытается даже использовать терминологию, близкую протестующим.
Но риторика может быть любой. Чем она революционней, тем, на самом деле, страшнее становится и тем отвратительнее. На самом деле, это такая адская перспектива: вот такая смена растет – после «Единой России» и Путина, следующим президентом будет Якименко.
Один в поле воин
М.Г.: Вы пытались непосредственно участвовать в политической жизни. Чему вас научил этот опыт?
С.Ш.: Я, действительно, будучи юным человеком, пытался собрать в свое движение пишущих людей, музыкантов, журналистов, художников, чтобы привнести нечто творческое и протестное в общественную жизнь в России.
Известно, чем это закончилось: когда я вырвался на финишную прямую, на выборы в Государственную Думу, по приказу из Кремля меня сняли, вычеркнули из бюллетеней. Это ничему меня не научило, кроме того, что нужно быть последовательным и продолжать сопротивление. Это меня не сломало, а, скорее, закалило.
Другое дело, что я понял, что дело не в общественных движениях. Наверное, так еще долго будет в России, где, к сожалению, создание организаций – это пока еще фикция. Сегодня отдельная личность, мне кажется, сильнее и даже опаснее для системы лжи и подавления, которая установилась у нас. Отдельный несломленный человек – это даже сильнее, чем объединение людей.
М.Г.: То есть, это такая старая русская история – «поэт и царь»?
С.Ш.: Да, может быть. Я, кстати, виделся с Медведевым и задавал ему неудобные вопросы, в том числе, по поводу избиения моего товарища Олега Кашина. У многих людей из окружения Медведева лица перекосились, они посчитали это оскорбительным для себя, хотя это были вполне естественные вопросы, которые есть у общества.
Мне кажется, что сейчас под воздействием того, что столько людей стали выходить на улицы, они, по крайней мере, стали готовы к тому, что им будут задавать вопросы. Ведь проблема нулевых – это такая полностью охамевшая власть, которая считает, что как она решит, так оно все и будет.
Меня радует то, что огромное количество новых писателей не остаются в стороне. Мне кажется, что какой-то психологический барьер очень многие люди в России сегодня перешагнули.
Я верю, что это движение не к катастрофе, а к тому, чтобы было больше воздуха. У меня даже так книжка публицистики называлась: «Битва за воздух свободы». Пафосное название дали мне в свое время издатели, но жизнь показывает, что такая битва идет.
Но это история со множеством отдельных эпизодов, и их еще много у нас впереди. Надеюсь быть их участником.
«Попытка докричаться до чего-то серьезного»
М.Г.: Это то, что отличает ваше поколение литераторов от предыдущих: вы не боитесь пафосности, искренности?
С.Ш.: Совершенно верно. Мне кажется, такой поворот был вполне предсказуем. Какие-то вопросы встают в полный рост. Этому поколению свойственен взгляд вполне отчаянный, но трезвый. Хотя, это поколение воистину идущих врозь. Все очень разные, но и их социальность, и искренность, и пафосность, и стремление к чему-то подлинному – все это есть.
Это не фальшивая пафосность, которая сегодня навязывается Россией, в то время как на самом деле, торжествует тотальная профанация. Это попытка докричаться, доглядеться до чего-то серьезного.
Мне кажется, что последние события в России совпадают с этим настроением внутри литературы, потому что есть запрос на честность, на серьезность; есть запрос на то, чтобы вернуть словам, событиям, общественным институтам их вес, их значение – вернуть соль.
Ведь проблема нулевых не просто в неком подавлении, а в том, что все стремилось и продолжает стремиться к нулю. В этом суть нулевых годов – это профанация, торжество пустоты. Мне кажется, что смысл выхода многих людей на улицу и именно поколенческий конфликт состоит в попытке преодоления пустоты.
