МОСКВА. Томский телеканал ТВ2 был одним из старейших негосударственных телевизионных медиа в новейшей истории России — он был создан еще на закате СССР в 1991-м году, когда слово «гласность» было одним из ключевых в общественном обиходе. ТВ2 известен своим независимым взглядом на политические события, глубоким погружением в региональные темы и самыми разными проектами — на канале широко выходили программы, связанные с образованием, благотворительностью и вопросами самоуправления. У телеканала — собственное агентство новостей.
Проблемы у ТВ2 начались в 2014 году, когда технические трудности (по мнению многих местных наблюдателей, созданные искусственно) привели к выключению канала из эфира, вслед за чем Роскомнадзор предъявил ТВ2 претензии за якобы нарушенную лицензию. Осенью 2014 года давление продолжилось — областной радиотелевизионный передающий центр (ОРТПЦ) сообщил телеканалу, что договор вещания между ТВ2 и телерадиовещательной сетью на 2015 год не будет продлен.
В Томске прошли митинги в поддержку телеканала и сбор подписей под обращением к президенту России сохранить телеканал. В защиту ТВ2 специальные заявления сделали представитель ОБСЕ по свободе прессы Дунья Миятович и американская правозащитная организация «Freedom House». Тем не менее, 1 января 2015 года телекомпания была отключена от эфира, а 8 февраля — от кабельных сетей.
О причинах того, почему томские и федеральные власти подвергли телеканал репрессиям, «Голосу Америки» рассказал главный редактор ТВ2 Виктор Мучник.
Данила Гальперович: Почему закрыли ТВ2?
Виктор Мучник: Простой ответ – не устраивала редакционная политика компании. Мы никогда не считали компанию оппозиционной, но редакционная политика компании была независимой в том смысле, что нельзя было позвонить мне как редактору и потребовать от меня, чтобы я снял какой-то сюжет с эфира, либо какой-то сюжет поставил. И до поры до времени такая позиция компании была приемлемой для региональных и муниципальных властей.
Она принималась как данность прежней региональной властью: мы могли ругаться, нами бывали недовольны, и очень часто, по разным поводам, но при этом принцип редакционной политики принимался. Мы были средством коммуникации города и власти. А после смены региональной администрации эта позиция перестала быть приемлемой. Да, и, конечно, раздражала местная повестка, ведь мы – компания с местной повесткой, в основном, 95% наших историй – это сугубо местные. Но за любой такой местной историей, которую мы рассказываем, стоит человек, которого ты раздражаешь. В общем, с какого-то момента количество перешло в качество, и нас стали уничтожать с использованием федеральных структур. Наверх отправлялись доносы о нашей нелояльности, с соответствующими примерами.
Д.Г.: А что изменилось в ваших отношениях с региональной властью, как она сама изменилась? Есть ли какое-то серьезное отличие нынешней и прежней региональной власти?
В.М.: Прежний губернатор Виктор Кресс, который управлял областью практически два десятилетия, был человеком, который не раз проходил выборы в 90-е годы, и эти выборы выигрывал, он был местный. Человек небезразличный к тому, что происходит в регионе, у него были успехи, неуспехи, но так или иначе он воспринимал себя как часть этого региона, как часть города. Для него общение с городом было очень важно. В частности, если говорить о телекомпании ТВ-2, то он тоже воспринимал ее как часть городского пространства. Для него была важна коммуникация с томичами. И СМИ он рассматривал как способ коммуникации и, вообще, был человеком достаточно широким. Новый губернатор Сергей Жвачкин — в общем, не сказать, что он в Томске чужой человек.
Мы его знали, когда газовая программа была, когда ему Виктор Кресс помогал в реализации этой газовой программы, но он давно не был в городе - он «газпромовский» человек, человек вертикально организованной структуры. Человек, которого губернатором не выбирали. Соответственно, его представления о мире отличны от представлений прежнего губернатора. И в эти его представления о мире существование такой телекомпании как ТВ2, видимо, никак не укладывается.
Д.Г.: Какими методами власти «душили» телекомпанию?
В.М.: Нас «душили» в несколько приемов. Первая фаза давления была в последний год прежней администрации. Я подозреваю, что инициатива здесь исходила даже не столько от прежней администрации, сколько от каких-то федеральных структур. У нас были сравнительно небольшие, но все-таки совместные проекты с властями. Они поддерживали, например, наш проект по зимнему футболу, съемки документального кино. Были у нас прямые линии с мэром, с губернатором, с разными чиновниками, которые отвечали на вопросы горожан. Все эти проекты возникали, в основном, не по нашей инициативе, но они что-то стоили, мы за них брали деньги.
С какого-то момента было решено с нами полностью прекратить все сотрудничество по деньгам, и уже при новой администрации это все было доведено до конца вплоть до того, что даже бегущую строку какой-нибудь департамент у нас не мог дать. Нам начали говорить – ну, вот раз у нас есть такие совместные проекты, давайте мы посмотрим вашу новостную повестку, давайте сделаем ее более сбалансированной.
Я всегда на такие предложения отвечал одним: «У нас, ребята, с вами разное представление о балансе. И поскольку я редактор, то у нас в информационной повестке мои представления о балансе важны, а ваши факультативны». По «балансу» мы не договорились, и, соответственно, нас стали от денег отрезать. Это 3 года назад произошло. Я им, правда, говорил, что этим они ничего не добьются, потому что доля в бюджете всех этих государственных денег была сравнительно невелика – 8%, даже меньше – 7,5%. Они нас отрезали – а мы живые. Прошлись по нескольким нашим крупным рекламодателям. Опять же, я всегда объяснял, что компания держится не двумя-тремя рекламодателями — так легко было бы на нее давить — а сотнями мелких. Условно, в каждую парикмахерскую не зайдешь и не объяснишь. Мы все равно выживем.
Д.Г.: И от денег перешли к технике?
В.М.: Да, когда выяснилось, что несмотря на все эти действия, мы живые, тогда началась история более жесткая. Полгода назад у нас просто якобы сломался фидер (кабель, отдающий телевизионный сигнал от передатчика на передающую антенну). И это слово в Томске, да и не только в Томске, а во всей России, стало нарицательным. Я не думаю, что многие знали, что это такое, а сейчас все знают, что «фидер» – это устройство, которое соединяет передатчики с передающей антенной. Этот фидер якобы сломался, а потом после скандала, который мы подняли, который стал всероссийским (а подняли мы его с того момента, как за отсутствие эфирного вещания Роскомнадзор стал угрожать нам лишением лицензии, то есть, одна госструктура заявляла о том, что у нее авария, что она никак не может ее устранить, а другая госструктура угрожала лишить нас лицензии за это) вдруг чудодейственным образом фидер заработал. А в декабре Томский ОРТПЦ заявил, что прекращает с нами отношения, потому что мы скандальные, с января месяца прекращает эфирное вещание.
Д.Г.: Вы, насколько это известно, судитесь с Роскомнадзором и Томским ОРТПЦ. Как вы смотрите на перспективы этого разбирательства?
В.М.: То, что в отношении нас сделано — явное нарушение антимонопольного законодательства. Такова наша позиция в суде, и мы ее будем отстаивать. Думаю, что даже несмотря на все особенности нашей судебной системы и правоприменительной практики, скорее всего, в конце концов, в суде мы сумеем доказать, что это нарушение антимонопольного законодательства. Но, даже если суд что-то решит в нашу пользу, наши оппоненты будут апеллировать к тому, что у них уже нет этой частоты. Роскомнадзор сначала продлил нам лицензию аж на 10 лет, а сейчас они апеллируют к тому, что у нас нет технической возможности продолжать вещание в эфире. Таким образом, Роскомнадзор выполняет роль инструмента по нашему уничтожению.
Д.Г.: Как вы теперь будете существовать как медиа, какие у вас есть стратегии выживания?
В.М.: Путь выживания один – это Интернет. Мы сокращаем телекомпанию, сокращаем сотрудников, суды — судами, а экономика — экономикой. Естественно, у нас нет никакой возможности сохранять коллектив телекомпании, это же не только журналисты, это как громадная фабрика. Если грубо, то из сотни сотрудников телекомпании и связанных с ней структур примерно 80 человек будут сокращены. Мы оставим редакцию информации, которая будет работать в Интернете. Посмотрим, сумеем ли мы в таком виде 15-20 человек сохранить. У нас, на самом деле, интернет-сайт давно существует. Мы постепенно планировали увеличить и долю аудитории в Интернете, и, соответственно, монетизацию Интернета, но мы планировали это все делать эволюционно, постепенно. Сейчас государство нас вытолкнуло в Интернет насильно.
