Мнения участников прошедшей в Колумбийском университете в Нью-Йорке конференции «Российские и американские СМИ от перестройки до выборов 2012 года» по поводу поставленного организаторами вопроса «Закончилась ли "холодная война"?» разделились.
По словам одной из самых молодых участниц конференции, журналиста радиостанции «Эхо Москвы» и редактора портала Slon.ru Тони Самсоновой, поначалу ей этот вопрос показался странным. Однако после показа по НТВ фильма «Анатомия протеста», в котором, в частности, заявляется, что сотрудники американского посольства в Москве координируют и «курируют» демонстрации протеста, это ощущение исчезло.
Главный редактор Интернет-издания «Кавказский узел» Григорий Шведов заявил, что не считает, что «холодная война» закончилась. Обосновывая свое мнение, он указал на «агрессивное» освещение российскими СМИ встречи американского посла в Москве Майкла Макфола с деятелями оппозиции. Но еще более важным Шведов считает высокий уровень анти-американизма в российском обществе. «Для меня не так важны заявления Путина, – пояснил журналист. – Более существенно то, что многие люди в России по-прежнему считают Соединенные Штаты врагом».
Бывший шеф московского бюро газеты «Нью-Йорк Таймс» Клиффорд Леви рассказал, что по возвращении из России в США был удивлен тем, что многие американцы еще не до конца осознали, что Советского Союза больше нет. «Они по-прежнему думают, что в России сохранились советские порядки, – сказал он. – Например, они считают, что там действует тотальный запрет на любую критику Путина».
Оговорившись, что в российских СМИ существуют некоторые табуированные темы, Леви подчеркнул, как важно донести до американского читателя истинную картину и развеять сложившиеся мифы «холодной войны».
«Та "холодная война", которую мы знаем и любим, закончилась в 1991 году», – констатировал, в свою очередь, автор газеты «Коммерсант» и популярный блогер Олег Кашин. По его мнению, сейчас в России идет «холодная гражданская война», и линия фронта этой новой войны зачастую проходит через редакции медийных организаций, большинство из которых, в той или иной форме, контролируются государством.
Кашин отметил, что в оргкомитете «За честные выборы», занимавшемся организацией протестов в России, из 15-и его членов добрую треть составили журналисты, включая и его самого. Он признал, что это – ненормальная ситуация, так как журналист, входя в подобный орган, лишается права заявлять о своей объективности. Необходимость такого шага Кашин объяснил тем, что «для тысяч людей, вышедших на площадь, Немцов также неприятен, как и Путин».
«Конфликт стиля жизни»
По словам Кашина, на улицы вышла «наша аудитория» – читатели и поклонники таких журналистов, как он сам, Леонид Парфенов, главный редактор журнала «Афиша» Юрий Сапрыкин.
«У этих людей могут быть какие угодно политические взгляды, – уточнил Олег Кашин по просьбе корреспондента Русской службы «Голоса Америки». – Главный конфликт – это конфликт стиля жизни. Если ты принадлежишь к путинскому государственному классу – будь ты чиновник, силовик или кто угодно – значит, ты берешь откаты, взятки, и так далее. В той или иной форме, ты коррумпирован. На улицы выходят люди, которые зарабатывают сами и которых не устраивает то качество услуг, которое предоставляет им государство. Это, действительно, новый средний класс. Но нельзя говорить, что это – бунт зажравшейся Москвы, как это пытаются представить официальные информационные органы. Потому что остальная Россия также относится к государству, как москвичи».
Кашин выразил уверенность в том, что после своей инаугурации в мае Владимир Путин «начнет мстить журналистам», потому что он хорошо понимает их роль в организации недавних протестов.
В определенном смысле, по мнению Кашина, «мы возвращаемся к практике "холодной войны", когда каждый советский человек умел читать газеты "между строк"». Развивая свою мысль, журналист сравнил социальные сети с «разговорами на кухне», где рождался неофициальный дискурс застойного периода.
«Хоть "холодной войны" уж больше нет, – заключил Кашин, - предстоящий период рифмуется с брежневским застоем, и нам придется черпать вдохновение у советских людей».
У советских людей «застойного периода» можно «научиться жить, не замечая государства», пояснил он корреспонденту «Голоса Америки». «Наверное, на самом деле, адекватнее всего жить без президента, жить без Госдумы, – сказал Олег Кашин. – Вот у нас много лет спикером Госдумы был Борис Грызлов. Его все не любили, считали идиотом, но признавали. Сейчас спикер Госдумы – Нарышкин, и всем уже наплевать, его никто не замечает».
«Мы, по сути, живем без милиции, потому что она – только источник преступлений, – продолжил журналист, жестоко избитый осенью 2010 года, по его собственному мнению, активистами прокремлевских молодежных движений. – Относиться к милиции, как к органу защиты – этого нет».
В то же время, Кашин указал и на ряд различий между диссидентами советского времени и теми, кто протестует в России сегодня. «Во-первых, они не могли выезжать из страны – современные россияне могут, – сказал он. – У них не было интернета – у нас он есть. Конечно, нам сейчас гораздо проще. Может быть, даже оскорбительно для истории сравнивать себя с диссидентами тех лет. Людей тогда сажали на годы, а сейчас – максимум на 15 суток, и это кажется нам каким-то ужасным страданием. Поэтому, наверное, можно сказать, что история у нас повторяется в виде фарса. Но этот фарс, все равно, очень грустный».
Освещавший конференцию в Колумбийском университете корреспондент «Голоса Америки» попросил и других ее участников ответить на вопрос «Чем отличаются россияне, протестующие сегодня, от советских диссидентов?». Их ответы приведены ниже без комментариев.
Катрина ванден Хувел, главный редактор и совладелец журнала The Nation
Мне кажется, советские диссиденты, жившие при более авторитарном строе, были сфокусированы на правах человека. Они не могли выезжать из страны, у них не было интернета, хотя у них был «самиздат». Мне представляется, что протестное движение сегодня – это коалиционное движение, спектр которого простирается от неолибералов до экстремальных националистов. Большинство из них требуют свободных выборов, хотя определенная часть стремится дестабилизировать режим в формате «оранжевой революции».
Я думаю, что борьба диссидентов была более четко сфокусирована. Сегодня протестующими движет некое чувство неудовлетворенности, непризнание легитимности системы. Они верят в то, что у людей должен быть голос. Возможно, со временем, у них появятся более четкие цели.
Интересно, что несколько дней назад некоторые оппозиционеры, включая Бориса Немцова, Гарри Каспарова, Алексея Навального поддержали отмену поправки Джексона-Вэника. И на следующий день ветераны диссидентского движения – Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Людмила Алексеева – выступили против. Для них поправка Джексона-Вэника была ключевым инструментом в борьбе за права человека. Но сегодня, когда многие русские евреи живут в Израиле, а некоторые возвращаются в Россию, эта поправка является анахронизмом.
Но, возможно, Олег Кашин был прав, когда сказал, что у диссидентов есть, чему поучиться. Если протестующие в России сегодня добиваются уважения к себе и соблюдения экономических, гражданских и социальных прав граждан, им есть, чему поучиться у диссидентов.
Интересно, что диссиденты, за некоторыми исключениями, ратовали за реформы. Они были сторонниками эволюционных перемен. Андрей Сахаров и Людмила Алексеева не стремились к революционной смене режима. В начале они просто хотели быть свободными в существовавшей системе, реформировать ее. Можно даже утверждать, что именно они проложили путь Михаилу Горбачеву, который тоже был реформатором, а не революционером.
Это очень интересный вопрос, над которым стоит подумать. Я думаю, что Кашин прав: россияне сегодня могут не только черпать вдохновение у советских диссидентов, но, мне кажется, был бы полезен диалог поколений.
Джонатан Сэндерс, бывший корреспондент CBS в Москве, профессор Фордхэмского университета
Во-первых, советские диссиденты были очень храбрыми людьми. Одно дело – выйти на площадь одной, как Лариса Богораз, и оказаться один на один с громилами, и совсем другое – присоединиться к большой толпе... Те, кто протестует сегодня, имели возможность побывать на Западе, посмотреть, как там живут. Диссиденты могли только прочитать об этом. Благодаря современной технологии, протестующие сегодня могут снять, как их бьют, и выложить эту запись в интернете.
Хотя, можно сказать, что как в свое время лишь небольшой круг людей читал «самиздат», так и сегодня небольшое число людей увидит эти видеоклипы. Если известные деятели культуры, музыканты начинают критиковать систему, то это приобретает более широкий резонанс и выходит за пределы узкого круга интересующихся политикой интеллигенции, как это было с Булатом Окуджавой или Владимиром Высоцким.
Я поднимаю тост за их безнадежное и неблагодарное дело! Потому что, если их задача – свергнуть Путина, это безнадежно. Удачи им! Если Путин будет поставлен перед выбором – или потерять власть, или пролить кровь на улицах – он пристрелит их, как собак. Посмотрите, как он разделался с Шамилем Басаевым! Операция в Беслане была кровавой, жестокой и эффективной. Способен ли Путин повторить нечто подобное? Конечно! Хочет ли он этого? Нет – он не так глуп.
Клиффорд Леви, бывший шеф московского бюро газеты«Нью-Йорк Таймс»
Мне кажется, некорректно называть тех, кто протестует в России сегодня, диссидентами. Диссидентов в Советском Союзе сажали в тюрьмы или в психушки, высылали из страны или даже убивали. Тут нет никакого сравнения. Те, кто называет протестующих сегодня диссидентами, не понимают, как изменилась Россия.
Это не значит, что на «несогласных» сегодня не оказывается давление: они могут быть арестованы или подвергнуться административному давлению. Однако в общем и целом, их неприятности не идут ни в какое сравнение с тем, что испытывали советские диссиденты в классическом смысле этого слова.
Надежда Ажгихина, секретарь Союза журналистов России
Разница колоссальная. Во-первых, диссидентов было мало по сравнению с теми, кто сегодня выходит на улицы городов – их огромное количество по всей России. У подавляющего большинства диссидентов была четкая повестка дня, и они были люди артикулированные – и не только потому, что среди них было много писателей, творческих людей. Для диссидентов было важно слово. Для этой части интеллигентского класса слово обладает материальной силой – и так оно и было. Несколько человек на Красной площади изменили эпоху. Сегодня тысячи выходят, и вроде бы ничего не меняется. И не только потому, что они лишены артикуляции. Вектор их движения не ясен – он разнонаправлен. Среди протестующих много разных людей, которые друг с другом не согласны.
Я бы сравнила сегодняшние протесты с 1991 годом. Внешнее сходство присутствует, но разница большая. Во-первых, это было всенародное движение – люди разных классов, представители разных регионов были объединены. Сейчас этого нет – налицо разрыв поколенческий и информационный.
Александр Генис, американский русский писатель, эссеист, литературовед, критик, радиоведущий
Забавно, что задали такой вопрос, потому что буквально несколько часов назад я поставил точку под большим эссе, которое называется «Диссидент». Оно как раз на эту тему и посвящено 200-летию Герцена.
Думаю, что диссиденты были вместо политики, потому что политика в России была запрещена... Нынешнее протестное движение – это люди, которым предстоит создать политику. Это протоплазма политики, будущее политики. Оттуда выкристаллизуются политические партии, появятся политические деятели, которых мы еще не знаем, будущие президенты. Это та протоплазма, которая чрезвычайно похожа на американскую политическую систему. Я в Америке уже шестого президента застал. И каждый раз я не понимаю, откуда они берутся. Я не знаю, как Обама взялся. Ну, как? – не было, не было, и вдруг появился. Я никогда не могу угадать, откуда берутся эти люди. Но каким-то образом они конденсируются, как снег или дождь. Вот висит облако, а потом идет дождь. Это облако и называется, собственно говоря, политикой.
Диссиденты боролись с системой. Эти люди (сегодня – М. Г.) хотят ее построить. Когда-то мы с Петей Вайлем писали книжку «Шестидесятые». Для этой книги мы брали интервью у всех значительных людей шестидесятых годов. Там были 30 или 40 интервью с интереснейшими людьми. Все эти пленки пропали, потому что мы не знали, что они не вечные – пленки просто рассыпались в прах, что очень жалко.
Забавно, что эти люди не любят, когда их называют диссидентами. Это как импрессионисты, которые сами себя тоже никогда не называли импрессионистами. Когда мы их спрашивали, чего они хотели в 1960-е годы, они точно знали, что хотели свободы слова. Но когда речь заходила о политике, они терялись. «Может, колхозы распустить? А может, и не надо...» Ну откуда Владимиру Войновичу знать, что следует сделать с колхозами?
Но эта неопределенность никогда не была проблемой. Проблема была одна: свобода слова.
Посмотрите, какую реакцию вызвал фильм НТВ («Анатомия протеста» - М. Г.). Какое бешенство вызывает то, что вот так манипулируют сознанием...
Я могу вам сказать, что дальше произойдет. Темп перемен в России будет прямо пропорционален скорости распространения интернета. У меня есть теория по этому поводу. Я ее назвал «прикосновение Мидаса», потому что все, к чему прикасался Мидас (герой одного из древнегреческих мифов – М. Г.), превращалось в золото. Все, к чему прикасается власть, превращается в анти-золото, или, иначе говоря, в дерьмо. Они захватили телевидение, но посмотрите, что происходит: его никто не хочет смотреть. Конечно, пока нет альтернативы.
Но в советское время ведь телевидение тоже было захвачено государством, и оно существовало, чтобы показывать хоккей. Я работал на Гостелерадио. Вот скажите, есть ли хоть один человек в мире, который смотрел передачу «Экран социалистического соревнования»? А ведь ее делали, писали, снимали каждый божий день – я знаю, я программы писал...
Сегодняшние протестующие, в отличие от диссидентов – это просто-напросто, будущее России. Я не знаю, каким оно будет – хорошим или плохим. Но то, что оно будет другим, это точно. Характерно, что оставшиеся еще диссиденты не очень знают, что с этим делать. Этим людям еще не найдено слово – я бы назвал их политиками.
