МОСКВА —
Россия неуклонно сползает назад, в бездну сталинской эпохи. Об этом в эксклюзивном интервью «Голосу Америки» сказала ведущий исследователь Московского центра Карнеги, председатель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Лилия Шевцова.
Виктор Васильев: Лилия Федоровна, о чем на ваш взгляд, говорит история с Леонидом Развозжаемым? Это частный случай или нечто большее?
Лилия Шевцова: Если некоторые оптимисты прежде все же надеялись, что речь идет о выборочных репрессиях, о тактике устрашения, то весь драматический, трагический пример того, что произошло с Развозжаевым, свидетельствует о другом. У нас уже и правоохранительные органы, и политические органы (потому что правоохранительные органы не могли действовать без соответственного политического приказа и политического прикрытия) готовы к жесткой и массированной кампании репрессий против общества и инакомыслия. Собственно, речь идет о перерождении режима. Если раньше мы могли говорить о мягком авторитарном режиме, то теперь речь идет о гораздо более жестком авторитаризме с возможным уклоном в сторону усиления диктаторского насилия в отношении общества. Более того. Наши правоохранительные органы прошли через две чеченские войны, и то, что они сделали с Развозжаевым, они делали постоянно в Чечне. Практика насилия, которая, как казалось, была осуществлена и практиковалась лишь в каком-то сегменте, регионе Российской Федерации, стала теперь распространяться на всю страну. Больше нет иммунитета от политического и совершенно жесткого насилия со стороны государства. То есть, уже можно сказать: мы живем в новой стране, в новую эпоху.
В.В.: Ваш прогноз: чем закончится «дело Развозжаева»?
Л.Ш.: Мы говорим о человеческой драме. О драме, которая может произойти с любым представителем оппозиции. Все они, начиная от Навального и кончая Борисом Немцовым, ходят под этим дамокловым мечем. С ними может произойти то же самое. Предвидеть и предсказать, как будет действовать государство и правоохранительные органы в данном случае, совершенно невозможно. Они пробуют воду. Вот сделали один шаг (в случае с Развозжаевым) – и смотрят на реакцию Запада. Если общество смирится, если люди не будут протестовать, если не выйдут на улицы, не будут пикетировать Следственный комитет, если не будет сформирована мощная волна общественного мнения в России и за рубежом, они сделают следующий шаг. И на скамье подсудимых, в пыточной камере, в подвале Лефортова окажутся и другие люди, уже упомянутые члены Координационного комитета оппозиции. Таким образом, сейчас Развозжаев – своего рода эксперимент, который на нас делает власть. Что может произойти? Может произойти то, что произошло когда-то с Андреем Бабицким в 90-х годах. Спецслужбы взяли его, потом отпустили. Потому что в России тогда был достаточно сильно развит плюрализм и прочее... Сейчас же для правоохранительных органов отпустить Развозжаева – это значит потерять лицо. Более того, власть тогда скажет низшим эшелонам своих преторианцев: мы не можем вас защитить. Следовательно, просто так отпустить Развозжаева они не могут. А захочет ли власть сохранить лицо? Последние события свидетельствуют о том, что ей уже все равно, как на нее смотрит страна и западное общественное мнение. Она не заботится о собственном имидже. Она уже не делает этот цивилизованный мейк ап. Поэтому я опасаюсь, что просто так Развозжаева вытащить из их лап не удастся. Я буду очень рада, если ошибусь относительно этой тенденции.
В.В.: Куда движется Россия?
Л.Ш.: В каком направлении движется страна, ясно. Это стало очевидно уже летом 2012 года, когда Дума по явному указанию Кремля приняла по сути дела репрессивный пакет законодательства, тем самым ввергнув страну в ситуацию чрезвычайного положения. Весь пакет законов, которые направлены против свободы митингов, свободы собраний и свободы самовыражения, свободы прессы и против финансирования неправительственных организаций из-за рубежа, которые включают и расширительное толкование государственной измены и так называемого политического экстремизма, которые позволяют оказаться человеку в тюрьме, в застенках на 7,8, 10, 15 лет, свидетельствует о том, что мы возвращаемся не просто во времена Советского Союза, а во времена 30-х годов, во времена сталинизма. И механизм, и практика репрессирования очень напоминает именно сталинскую традицию 30-х годов.
Виктор Васильев: Лилия Федоровна, о чем на ваш взгляд, говорит история с Леонидом Развозжаемым? Это частный случай или нечто большее?
Лилия Шевцова: Если некоторые оптимисты прежде все же надеялись, что речь идет о выборочных репрессиях, о тактике устрашения, то весь драматический, трагический пример того, что произошло с Развозжаевым, свидетельствует о другом. У нас уже и правоохранительные органы, и политические органы (потому что правоохранительные органы не могли действовать без соответственного политического приказа и политического прикрытия) готовы к жесткой и массированной кампании репрессий против общества и инакомыслия. Собственно, речь идет о перерождении режима. Если раньше мы могли говорить о мягком авторитарном режиме, то теперь речь идет о гораздо более жестком авторитаризме с возможным уклоном в сторону усиления диктаторского насилия в отношении общества. Более того. Наши правоохранительные органы прошли через две чеченские войны, и то, что они сделали с Развозжаевым, они делали постоянно в Чечне. Практика насилия, которая, как казалось, была осуществлена и практиковалась лишь в каком-то сегменте, регионе Российской Федерации, стала теперь распространяться на всю страну. Больше нет иммунитета от политического и совершенно жесткого насилия со стороны государства. То есть, уже можно сказать: мы живем в новой стране, в новую эпоху.
В.В.: Ваш прогноз: чем закончится «дело Развозжаева»?
Л.Ш.: Мы говорим о человеческой драме. О драме, которая может произойти с любым представителем оппозиции. Все они, начиная от Навального и кончая Борисом Немцовым, ходят под этим дамокловым мечем. С ними может произойти то же самое. Предвидеть и предсказать, как будет действовать государство и правоохранительные органы в данном случае, совершенно невозможно. Они пробуют воду. Вот сделали один шаг (в случае с Развозжаевым) – и смотрят на реакцию Запада. Если общество смирится, если люди не будут протестовать, если не выйдут на улицы, не будут пикетировать Следственный комитет, если не будет сформирована мощная волна общественного мнения в России и за рубежом, они сделают следующий шаг. И на скамье подсудимых, в пыточной камере, в подвале Лефортова окажутся и другие люди, уже упомянутые члены Координационного комитета оппозиции. Таким образом, сейчас Развозжаев – своего рода эксперимент, который на нас делает власть. Что может произойти? Может произойти то, что произошло когда-то с Андреем Бабицким в 90-х годах. Спецслужбы взяли его, потом отпустили. Потому что в России тогда был достаточно сильно развит плюрализм и прочее... Сейчас же для правоохранительных органов отпустить Развозжаева – это значит потерять лицо. Более того, власть тогда скажет низшим эшелонам своих преторианцев: мы не можем вас защитить. Следовательно, просто так отпустить Развозжаева они не могут. А захочет ли власть сохранить лицо? Последние события свидетельствуют о том, что ей уже все равно, как на нее смотрит страна и западное общественное мнение. Она не заботится о собственном имидже. Она уже не делает этот цивилизованный мейк ап. Поэтому я опасаюсь, что просто так Развозжаева вытащить из их лап не удастся. Я буду очень рада, если ошибусь относительно этой тенденции.
В.В.: Куда движется Россия?
Л.Ш.: В каком направлении движется страна, ясно. Это стало очевидно уже летом 2012 года, когда Дума по явному указанию Кремля приняла по сути дела репрессивный пакет законодательства, тем самым ввергнув страну в ситуацию чрезвычайного положения. Весь пакет законов, которые направлены против свободы митингов, свободы собраний и свободы самовыражения, свободы прессы и против финансирования неправительственных организаций из-за рубежа, которые включают и расширительное толкование государственной измены и так называемого политического экстремизма, которые позволяют оказаться человеку в тюрьме, в застенках на 7,8, 10, 15 лет, свидетельствует о том, что мы возвращаемся не просто во времена Советского Союза, а во времена 30-х годов, во времена сталинизма. И механизм, и практика репрессирования очень напоминает именно сталинскую традицию 30-х годов.