ВАШИНГТОН —
Век двадцать первый – технологии обновляются все стремительнее. В том числе и технологии власти.
Подобно всякому ускорению/обновлению, этот процесс ставит иной раз в тупик. В первую очередь – сами власти предержащие. Так, по крайней мере, кажется на первый взгляд.
«Деспотам (наших дней – А.П.) впору… садиться на антидепрессанты», – убежден Дуайт Гарнер, недавно отрецензировавший «умную и захватывающую», по его словам, книгу Уильяма Добсона «Как учатся диктаторы» (William Dobson, Dictator’s Learning Curve).
«Еще никогда диктаторам не приходилось так трудно, как сегодня», – вторит своему рецензенту сам Добсон (в прошлом – главный редактор журнала Foreign Policy, а сегодня – редактор журнала по проблемам внешней политики Slate), 6 декабря выступивший на семинаре, посвященном «новому авторитаризму» в вашингтонском Национальном фонде демократии.
Что же разрушает нервную систему сегодняшних автократов? «Три десятилетия назад, – вспоминает Добсон, – Асад-старший потопил в крови народное восстание. И для всего мира эта трагедия была покрыта мраком. А сегодняшняя Сирия? Что бы там ни происходило, на недостаток информации жаловаться не приходится. Скрыть нельзя ничего. А потому если в восьмидесятые еще можно было вернуть Сирию к уровню… скажем, семидесятых, то сегодня путь назад отрезан».
Социальные сети диктаторам прежних дней не угрожали, с этим не поспоришь. Однако их наследники не хуже, чем противостоящие им демократические и иные оппозиционеры, адаптируются к завоеваниям цивилизации. Что, разумеется, сказывается на положении в подвластных им странах. Судьба которых, по словам другого участника семинара – Кристофера Уокера (Международный форум исследований демократии), далеко не безразлична международному сообществу. В числе прочего – из-за имеющихся там природных ресурсов...
Итак, новые политические технологии. Как констатирует Уильям Добсон – несравненно более тонкие, чем в дни коллективизации и Большого скачка. Вместо Гулага – точечные репрессии. Вольнодумцы в России уже не прислушиваются по ночам к шагам на лестничной клетке. Выборы проводятся с неумолимой регулярностью. Конечно, выборы проводились и при Брежневе, но тогда власть получала более девяноста процентов голосов. Тогда как теперь довольно и семидесяти. «Для друзей – все, для врагов – закон», – так сформулировал это Уго Чавес . Все – в рамках закона. По словам Добсона, не офицер тайной полиции, но налоговый инспектор олицетворяет сегодня государственную машину в глазах диссидентов. Правда, цель все та же – устрашение. Достигаемое зачастую без применения физической силы. Как сказал автору «Успеваемости диктаторов» его собеседник-венесуэлец, «страх не оставляет отпечатков пальцев».
А те, кто способен преодолеть страх? По наблюдениям Уильяма Добсона, они становятся все легче на подъем. Они все более склонны к юмору и креативу («Чавес хочет получить звание «мисс Венесуэла» пожизненно»). Вот только вера в спонтанное действие подводит их, считает Добсон. Твиттером, подчеркивает журналист, долгой и систематической подготовки не заменить. Той подготовки, без которой революция невозможна.
Это – о методах. А результаты? Стипендиат вашингтонского Центра имени Вудро Вильсона Джошуа Стакер (Joshua Stacker) – специалист по Египту. Казалось бы, констатирует аналитик, все приметы «перемен» в данном случае налицо: Мубарак – в тюрьме, Мурси (приверженец движения “Братьев-мусульман”) – в президентском кресле. И все это – в результате выборов, признанных «честными». Но с другой стороны…
В том-то и дело, подчеркивает Стакер, что, так сказать, на глубине сохраняется полная политическая преемственность. Авторитаризм в стране – более сильный и более явный, чем при Мубараке. Насилие применяется в большем объеме, нежели раньше. Пытки стали более частым явлением, чем при прежнем режиме. Войска используются для подавления гражданских беспорядков в разы чаще, чем в годы правления «старого президента».
В чем же тогда смысл произошедших в стране перемен? В том, отмечает Стакер, что египетская оппозиция – это не один, но два совершенно различных явления. Более того – это явления, никак между собой не связанные. Во-первых – массовая, уличная оппозиция. А во-вторых – недовольные представители египетской элиты.
Именно отсутствие контактов между этими оппозиционными потоками и позволило вклиниться военным. Т.е. тем, кто, как напоминает Стакер, на протяжении десятилетий управлял Египтом. И кто теперь, отстранив утратившего силу лидера, сохранил основные рычаги господства.
Итак, вместо анонсированной демократии – обновление авторитаризма? Принимающее разные обличья в зависимости от национальной специфики? Как охарактеризовать процессы, разворачивающиеся сегодня в Эфиопии, Руанде, Эритрее, России?
Главная характеристика современного мира – изменчивость, убежден Уильям Добсон. А потому не следует спешить с выводами. Тем более, что, как вновь напоминает аналитик, исторический опыт действительно не проходит бесследно.
Не случайно Владимир Путин, едва вступив в должность президента, сказал журналистам, ссылаясь на свой дрезденский опыт, что режим, имеющий в основании стену (подобную берлинской) не может быть устойчивым. Как не случайно, по словам Добсона, и то, что российский лидер оказался способен осуществить централизацию власти, но – без массового насилия. Итоги? Да? Сегодняшняя Госдума – не более чем продолжение Кремля. Общественная палата, однако, существует. И в ее составе есть – среди прочих – и настоящие политики. «В общем, – сказал Добсон, – я бы не сказал, что тоталитаризм сегодня находится на подъеме».
Спор о терминах? Нет, считает проживающий в Бостоне российский историк Ирина Павлова, ведь термины отражают реальность – лучше или хуже. «Для меня, – сказала Павлова в беседе с корреспондентом Русской службы “Голоса Америки”, – появление книги Добсона – отрадное явление, потому что всего лишь несколько лет назад в отношении России западные политологи предпочитали рассуждать об «имитационной демократии» или в лучшем случае о патримониальном авторитаризме. Мало кто отваживался называть разросшуюся до гигантских масштабов власть ее настоящим именем – диктатурой. Да, это новый вид диктатуры, диктатуры постмодернистского типа, которая не только украшает свой фасад западными институтами – от парламента до НКО, но и искусно использует все современные технологии. Очень важно, что Добсон видит в этом новом типе диктатуры серьезный вызов для современного Запада, особенно в таких неблагоприятных для него экономических условиях, как сегодня».
Так в чем же новизна явления? «В том, в частности, – считает историк, – что, открываясь глобальному миру своим фасадом, диктатура нового типа прячет механизм своей власти, ее инфраструктуру под непроницаемой завесой секретности. Добсон показывает это на примере Китая. То же мы видим и на примере России. Даже сталинская власть была более открытой – тогда, по крайней мере, был известен формальный состав ее Политбюро. Самое удивительное, что даже сегодняшние оппозиционеры из тех, кто ранее был в этой власти, не рассказали буквально ничего о том, как она устроена».
Подобно всякому ускорению/обновлению, этот процесс ставит иной раз в тупик. В первую очередь – сами власти предержащие. Так, по крайней мере, кажется на первый взгляд.
«Деспотам (наших дней – А.П.) впору… садиться на антидепрессанты», – убежден Дуайт Гарнер, недавно отрецензировавший «умную и захватывающую», по его словам, книгу Уильяма Добсона «Как учатся диктаторы» (William Dobson, Dictator’s Learning Curve).
«Еще никогда диктаторам не приходилось так трудно, как сегодня», – вторит своему рецензенту сам Добсон (в прошлом – главный редактор журнала Foreign Policy, а сегодня – редактор журнала по проблемам внешней политики Slate), 6 декабря выступивший на семинаре, посвященном «новому авторитаризму» в вашингтонском Национальном фонде демократии.
Что же разрушает нервную систему сегодняшних автократов? «Три десятилетия назад, – вспоминает Добсон, – Асад-старший потопил в крови народное восстание. И для всего мира эта трагедия была покрыта мраком. А сегодняшняя Сирия? Что бы там ни происходило, на недостаток информации жаловаться не приходится. Скрыть нельзя ничего. А потому если в восьмидесятые еще можно было вернуть Сирию к уровню… скажем, семидесятых, то сегодня путь назад отрезан».
Социальные сети диктаторам прежних дней не угрожали, с этим не поспоришь. Однако их наследники не хуже, чем противостоящие им демократические и иные оппозиционеры, адаптируются к завоеваниям цивилизации. Что, разумеется, сказывается на положении в подвластных им странах. Судьба которых, по словам другого участника семинара – Кристофера Уокера (Международный форум исследований демократии), далеко не безразлична международному сообществу. В числе прочего – из-за имеющихся там природных ресурсов...
Итак, новые политические технологии. Как констатирует Уильям Добсон – несравненно более тонкие, чем в дни коллективизации и Большого скачка. Вместо Гулага – точечные репрессии. Вольнодумцы в России уже не прислушиваются по ночам к шагам на лестничной клетке. Выборы проводятся с неумолимой регулярностью. Конечно, выборы проводились и при Брежневе, но тогда власть получала более девяноста процентов голосов. Тогда как теперь довольно и семидесяти. «Для друзей – все, для врагов – закон», – так сформулировал это Уго Чавес . Все – в рамках закона. По словам Добсона, не офицер тайной полиции, но налоговый инспектор олицетворяет сегодня государственную машину в глазах диссидентов. Правда, цель все та же – устрашение. Достигаемое зачастую без применения физической силы. Как сказал автору «Успеваемости диктаторов» его собеседник-венесуэлец, «страх не оставляет отпечатков пальцев».
А те, кто способен преодолеть страх? По наблюдениям Уильяма Добсона, они становятся все легче на подъем. Они все более склонны к юмору и креативу («Чавес хочет получить звание «мисс Венесуэла» пожизненно»). Вот только вера в спонтанное действие подводит их, считает Добсон. Твиттером, подчеркивает журналист, долгой и систематической подготовки не заменить. Той подготовки, без которой революция невозможна.
Это – о методах. А результаты? Стипендиат вашингтонского Центра имени Вудро Вильсона Джошуа Стакер (Joshua Stacker) – специалист по Египту. Казалось бы, констатирует аналитик, все приметы «перемен» в данном случае налицо: Мубарак – в тюрьме, Мурси (приверженец движения “Братьев-мусульман”) – в президентском кресле. И все это – в результате выборов, признанных «честными». Но с другой стороны…
В том-то и дело, подчеркивает Стакер, что, так сказать, на глубине сохраняется полная политическая преемственность. Авторитаризм в стране – более сильный и более явный, чем при Мубараке. Насилие применяется в большем объеме, нежели раньше. Пытки стали более частым явлением, чем при прежнем режиме. Войска используются для подавления гражданских беспорядков в разы чаще, чем в годы правления «старого президента».
В чем же тогда смысл произошедших в стране перемен? В том, отмечает Стакер, что египетская оппозиция – это не один, но два совершенно различных явления. Более того – это явления, никак между собой не связанные. Во-первых – массовая, уличная оппозиция. А во-вторых – недовольные представители египетской элиты.
Именно отсутствие контактов между этими оппозиционными потоками и позволило вклиниться военным. Т.е. тем, кто, как напоминает Стакер, на протяжении десятилетий управлял Египтом. И кто теперь, отстранив утратившего силу лидера, сохранил основные рычаги господства.
Итак, вместо анонсированной демократии – обновление авторитаризма? Принимающее разные обличья в зависимости от национальной специфики? Как охарактеризовать процессы, разворачивающиеся сегодня в Эфиопии, Руанде, Эритрее, России?
Главная характеристика современного мира – изменчивость, убежден Уильям Добсон. А потому не следует спешить с выводами. Тем более, что, как вновь напоминает аналитик, исторический опыт действительно не проходит бесследно.
Не случайно Владимир Путин, едва вступив в должность президента, сказал журналистам, ссылаясь на свой дрезденский опыт, что режим, имеющий в основании стену (подобную берлинской) не может быть устойчивым. Как не случайно, по словам Добсона, и то, что российский лидер оказался способен осуществить централизацию власти, но – без массового насилия. Итоги? Да? Сегодняшняя Госдума – не более чем продолжение Кремля. Общественная палата, однако, существует. И в ее составе есть – среди прочих – и настоящие политики. «В общем, – сказал Добсон, – я бы не сказал, что тоталитаризм сегодня находится на подъеме».
Спор о терминах? Нет, считает проживающий в Бостоне российский историк Ирина Павлова, ведь термины отражают реальность – лучше или хуже. «Для меня, – сказала Павлова в беседе с корреспондентом Русской службы “Голоса Америки”, – появление книги Добсона – отрадное явление, потому что всего лишь несколько лет назад в отношении России западные политологи предпочитали рассуждать об «имитационной демократии» или в лучшем случае о патримониальном авторитаризме. Мало кто отваживался называть разросшуюся до гигантских масштабов власть ее настоящим именем – диктатурой. Да, это новый вид диктатуры, диктатуры постмодернистского типа, которая не только украшает свой фасад западными институтами – от парламента до НКО, но и искусно использует все современные технологии. Очень важно, что Добсон видит в этом новом типе диктатуры серьезный вызов для современного Запада, особенно в таких неблагоприятных для него экономических условиях, как сегодня».
Так в чем же новизна явления? «В том, в частности, – считает историк, – что, открываясь глобальному миру своим фасадом, диктатура нового типа прячет механизм своей власти, ее инфраструктуру под непроницаемой завесой секретности. Добсон показывает это на примере Китая. То же мы видим и на примере России. Даже сталинская власть была более открытой – тогда, по крайней мере, был известен формальный состав ее Политбюро. Самое удивительное, что даже сегодняшние оппозиционеры из тех, кто ранее был в этой власти, не рассказали буквально ничего о том, как она устроена».
