Историк Джонатан Бранстедт: «В попытке возродить СССР Путин продвигает российскую имперскую идеологию»

Джонатан Бранстедт (Jonathan Brunstedt), профессор истории из техасского университета A&M University, ищет истоки современного русского национализма в своей книге: «Советский миф о Второй мировой войне: патриотическая память и русский вопрос в СССР» (The Soviet Myth of World War II: Patriotic Memory and the Russian Question in the USSR). 14 июня в центре Вудро Вильсона (Wilson Center) автор рассказал о своем историко-психологическом исследовании.

«Каким образом социалистическое общество, якобы приверженное марксистским идеалам интернационализма и глобальной классовой борьбы, примирилось с понятиями патриотизма, родины, русского этноцентризма и прославления "войны до победного конца"?» Ответ на этот исторический вопрос Джонатан Бранстедт ищет сквозь призму советского-российского мифа о «великой победе» СССР во Второй мировой войне – «центральном определяющем событии советской истории и сознания». Противоречия между руссоцентричной и интернациональной концепциями победы, считает автор, отражают более широкую борьбу за природу патриотической идентичности в многонациональном обществе СССР/России, которая в конечном счете и привела страну к межэтническим конфликтам и войнам, в том числе – к украинской.

Ранняя большевистская концепция начала XX века была квази-интернациональной и антипатриотической. Школьники советских лет прекрасно помнят преподававшееся с младших классов отношение Владимира Ленина и большевиков к «империалистической» войне: основатель империи СССР, которую сейчас пытается возродить Путин, прямо выступал на «поражение своего правительства»: поражение России в Первой мировой войне. Никто и не думал «сплотиться в трудную минуту вокруг лидера», оставив на время «другие разногласия»: основатели СССР полностью отказывали войне и армии в патриотических основах, призывали солдат сдаваться и брататься с противником. Считалось, что чем скорее Россия проиграет, тем быстрее её рабочий класс вместе с рабочими Германии, США и других стран свергнет свои правительства, капиталистов по всему земному шару, чтобы построить новый «справедливый» мир: не национальный, как «русский мир», а универсальный – для трудящихся любой национальности.

Но во время войны, названной Великой Отечественной, руссоцентричная парадигма пережила возрождение. Оказавшись перед угрозой разгрома, Сталин резко изменил курс: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова», - цитирует Джонатан Бранстедт речь Сталина 7 ноября 1941 года. «Руссоцентричная парадигма позиционировала победу во Второй мировой войне в тысячелетнем контексте военной истории царской России, подчеркивая российское лидерство среди этнически весьма разнородного населения, - говорит автор книги. - Российское лидерство, историческая родословная мыслились как важнейшие составляющие победы». С другой стороны, «победа в великой отечественной войне должна была стать венцом телеологии, начавшейся в 1917 году», - указывает на явное противоречие Бранстедт

«Историки сталинизма, - считает автор, - утверждают, что руссоцентричный взгляд Сталина на войну отличался показным почитанием тысячелетней истории России, таким образом официальная память о войне работала в первую очередь на утверждение русского первенства в советской иерархии этносов».

Однако «проводя исторические параллели, Сталин также подчеркивал, что враг теперь имеет дело с советским народом, с новой, советской Россией, сила которой увеличилась после революции», - напоминает автор книги. Таким образом, «руссоцентризм стал всего лишь одним из двух конкурирующих патриотических течений, которые соперничали за то, чтобы определить память о войне после 1945 года» и создать новый мифологический пантеон. «Руссоцентричная и пансоветская парадигмы не столько слились воедино, сколько образовали набор расходящихся патриотических дискурсов и дискурсивную напряженность».

Пропагандисты понимали противоречие, и поэтому в попытке предложить философский синтез пропаганда позже выдвинула «учение о новой исторической общности - советском народе» в качестве единственного официального автора победы, одновременно изолируя и руссоцентризм, и ранние советские «пролетарско-интернационалистические» мифологемы.

«Новая концепция почти всегда подчеркивала глубину революционного рубежа 1917 года, новизну советского народа по сравнению с дореволюционным периодом и примат наднационального и постреволюционного в политической идентичности, - считает Бранстедт. То, как власть пыталась примирить руссоцентричные и советские тенденции после 1945 года, является второй основной темой книги.

«Советский миф о победе в войне функционировал таким образом, что русский народ и его историческая родословная обычно преуменьшались в пользу того послереволюционного и наднационального воображаемого сообщества - советского народа,.. чтобы сформировать пансоветский контрапункт более широких представлений о российском лидерстве и иерархии народов, возглавляемой русскими, - считает Джонатан Бранстедт. - То, что я называю дискурсивным напряжением, стало конечным результатом неудачных попыток идеологической гармонизации».

В результате сложившимся вероучением на практике оказались недовольны обе стороны: с одной стороны, он ставил все иные этносы в подчиненное и младшее положение по отношению к «старшему русскому брату» (что очень заметно сейчас на укоренившемся отношении русских к украинцам), а с другой - ограничивал и сам русский этнос, что не нравилось радикальным русским националистам, сформировавшим свои защитные «контрмифы» (о засилии «безродных космополитов» или «кавказцев», «отнятом Крыме» и т.п.).

«Соперничество между руссоцентричными и интернациональными концепциями победы, прорвавшееся наружу в конце 1980-х годов, отражали более широкую борьбу за природу патриотической идентичности в многонациональном обществе, которая продолжает отражаться и сегодня на постсоветском пространстве», - резюмирует автор.

Один из основных проектов Путина заключался, по мнению Джонатана Бранстедта, в том, чтобы «поместить достижения советской эпохи и особенно победу в войне 1941-1945 гг. - в более широкий российский исторический контекст. Говоря об этом, Путин в 2012 году отметил, что "нам нужно связать исторические эпохи воедино и вернуться к пониманию простой истины, что Россия началась не с 1917 и не с 1991 годов, у нас тысячелетняя история". Возрождение под руководством Путина мифа о победе, способного преодолеть глубокие экономические, этнические и политические разногласия в обществе, послужило краеугольным камнем нового проекта национального строительства», - считает Джонатан Бранстедт.

Но это оказалось непросто: «Национальная память о войне отражала сложное и часто парадоксальное наследие советского мифотворчества, которое одновременно выступало и за горизонтальную, и за иерархическую структуру мира, предлагало очень привлекательные патриотические дискурсы, и постсоветская Россия отразила эту напряженность, словно пропасть между городом и деревней», - иронично замечает Джонатан Бранстедт.

«Русские по территории» («россияне»), «русские по крови» («этнические русские»), «русскоязычные», более поздние представления о транснациональном «русском мире», несколько концепций русской государственности, - все эти конкурирующие идеи русскости развились из единственного фокуса противоречий... «Двусмысленность русской идеи есть логичный продукт советской эпохи», - замечает автор. В конце концов «Кремль обращается к мифу о победе в войне как к самому эластичному источнику национальной идентичности, способному приспособиться к любым колебаниям погоды», - делает вывод Джонатан Бранстедт.

Отвечая на вопрос об идеологических истоках ненависти русских к независимой Украине, Бранстедт отмечает, что «советский миф о мировой войне с фашизмом, в отличие от того, что мы видим сегодня [у Путина в отношении к Украине], на самом деле признавал украинскую нацию как отдельный народ и признавал его огромный вклад в победу. Это совершенно не похоже на то, как сегодня Путин обращается к украинцам - словно к младшим полу-россиянам, что является, вероятно, отголоском более рудиментарной имперской идеи».

В попытке возродить СССР Путин скорее продвигает «российскую имперскую идеологию в своих действиях против Украины. Это совершенно не советский подход, не ленинский, не сталинский. Скорее, это пещерное националистическое видение», - считает автор книги.