После инаугурации Путина в российском киберпространстве будут, скорее всего, введены ограничения, считает аспирантка Колумбийского университета (ранее – выпускница московской Высшей школы экономики) Мария Снеговая. Ход семинара, организованного вашингтонской правозащитной организацией Human Rights Campaign, вновь подтвердил: Интернет – не только ресурс для политиков, но и поле сражения. И боевые действия уже идут полным ходом.
Расклад сил, в общем, известен: новый «креативный класс» против новоизбранного президента и его окружения. А соотношение? А верно ли, что социальные сети – новинка в арсенале политической мобилизации – способны это соотношение изменить? Вопрос особенно интересен сегодня, когда, по словам куратора Европейской и Евразийской программ Джоша Мэчледера (он вел семинар), Россия в очередной раз – накануне больших перемен. Смысл которых (тоже не первый случай в российской истории) еще только предстоит разгадать.
«Уже в 2005-2010 годах в сетях одна за другой появлялись не только короткие месседжи, но и настоящие, довольно длинные статьи, – так бывший заместитель губернатора Кировской области Мария Гайдар (сегодня – адьюнкт-профессор Американского университета в Вашингтоне) охарактеризовала «период созревания» поколения «лайф-джорналистов», зимой 2011-20012-го составивших ядро протестующих. – Люди делились друг с другом мыслями; росла интеллектуальная активность, а вместе с ней – и гражданская. Появился Навальный, стремительно приобретший огромную популярность. А с ним – и центральная тема: коррупция и борьба против нее. Затем – стратегия (также предложенная Алексеем Навальным): голосовать за любую партию, кроме «Единой России». Потом – информация о предвыборных подтасовках. И был подъем, большой подъем. Было радостно. А что в результате? Путин остался у власти. Реально получив – каковы бы ни были подтасовки – не менее пятидесяти или даже пятидесяти семи процентов голосов. Повторяю, это реальность, которую необходимо признать».
Есть и другая реальность – природа протеста. «Протестовали молодые, – продолжает Мария Гайдар. – Те, кто своим личным опытом никак не связаны с СССР. Протестовали те, кто выиграл от предшествующего путинского правления. А теперь они против: не те ценности. И, конечно, не те перспективы».
И, наконец, третье: перспективы. Ненасильственное протестное движение может, как свидетельствует исторический опыт, иметь успех. И даже без помощи социальных сетей. А точнее – когда традиционные (не компьютерные) социальные сети оказываются прочнее властной вертикали. То есть – при наличии сильной, укоренившейся в сердцах миллионов идеологии протеста. Так, к примеру, обстояло дело в Индии – во времена Ганди. А что в России?
«Российское движение протеста напоминает американское – «Захвати Уолл-стрит», – так ответила на этот вопрос Мария Гайдар. – Правда – не столько идеологией, сколько отсутствием организации. – Что же касается общей идеологии, то слишком уж велики различия между группировками. Вот и говорят о том, что объединяет: о средствах, об инструментах…»
Обилие идейных различий приводит и к другим немаловажным последствиям. «Активисты той или иной группы рассматривают самих себя как меньшинство, – констатирует Мария Гайдар. – Что и определяет их отношения с другими группами и их понимание своего места в общем движении».
Таковы условия задачи. Вот только решается ли она с помощью соцсетей? Мария Снеговая не склонна к оптимизму. «В “цветных революциях”, – подчеркивает она, – Интернет значительной роли не сыграл. В Беларуси оппозиция пыталась изменить положение в стране: в 2006-м – без соцсетей и в 2010-м – с их помощью. И оба раза – безуспешно».
А Россия? «И здесь, – полагает аналитик, – роль социальных сетей не так ясна, как кажется. Принято, к примеру, считать, что масштаб московских протестов связан с высоким уровнем интернетизации. Но в Петербурге уровень интернетизации даже чуть выше, чем в Москве, а масштаб протестов там все-таки меньше». Дело, стало быть, не просто в Интернете, но в социальном контексте. И в частности – в том, что в России, по словам Марии Снеговой, существует поразительный контраст между низким уровнем политической свободы и высоким уровнем свободы в Интернете. Его-то, полагает она, власти и постараются снизить после инаугурации Путина.
Чем ответит оппозиция? Предсказать это значительно труднее, считает заместитель директора Российской и Евразийской программ вашингтонского Фонда Карнеги Мэтью Рожански. У «молодых недовольных» нет той одной, центральной проблемы, расхождения во взглядах на которую обусловили бы их противостояние властям. «У них нет, – уточнил политолог, – своей Афганской войны, за окончание которой они бы выступали, или своей Берлинской стены, которую они требовали бы демонтировать. Даже проблема коррупции подобной роли пока не играет. Ну, а если в центре окажется вопрос о кавказских и центральноазиатских иммигрантах, то консолидацию это отнюдь не приблизит».
И с войной, и со стеной боролись без Интернета. Но политические технологии меняются, – причем и у оппозиции, у и властей. «Путин, – констатирует Рожански, – может сколько угодно говорить, что Интернет – орудие американцев, но и его люди научились работать в сети, причем весьма эффективно».
Итак, технологии – новые и позволяющие вовлекать новых людей. Со скоростью ранее неведомой. Прививая им идеи – унаследованные от прошлого. «У нас в идеях разнобой, / Они ж – всегда верны одной,/ Простой и ясной – править нами», – писал в далекие шестидесятые годы русский поэт Наум Коржавин, вот уже несколько десятилетий проживающий в Бостоне.
