Как у всякого культового музыканта, у Псоя Короленко сформировалась своя аудитория, готовая внимать ему бесконечно. Эта аудитория есть в Москве и Питере, Нью-Йорке и Берлине – везде, где он гастролирует. Нью-йоркские поклонники творчества эксцентричного музыканта-шоумена увидели и услышали его на днях в концертной программе Tide Nite: Святочные игрища 2011. Представление организовали фонд Causa Artium и литературно-художественный альманах «Новая кожа» в зале Concierge Conference Center на Третьей авеню. После концерта Псой Короленко ответил на вопросы корреспондента «Голоса Америки» Олега Сулькина.
Олег Сулькин: Давайте начнем с происхождения дивного и загадочного артистического псевдонима. Невозможно даже предположить, что это ваше реальное имя.
Псой Короленко: Литературная шутка. Из письма Владимира Короленко брату: «Родись я в день святого Псоя – быть мне Псоем Короленко». А зовут меня Павел Эдуардович Лион. Мне 43 года, я по образованию филолог. Иногда пишут, что я лингвист, но нет, я литературовед. Интерес к наследию Короленко мне привил мой учитель Николай Иванович Либан, преподаватель литературы филфака Московского университета. Творчество и общественная позиция Короленко стали темой моего диплома и кандидатской диссертации. Творчество этого писателя я воспроизвожу в формах, совсем на него непохожих. Песня, зонг, скоморошеское шоу.
О.С.: Павел, где вы родились? Расскажите о своей семье.
П.К.: Я родился в Москве. Отец работал инженером-конструктором. Классический советский тип, «простой инженер», как говорит персонаж Райкина. Мама всю жизнь проработала в агентстве печати «Новости» редактором английских переводов, а под конец карьеры и переводчиком. Дедушка по матери жил в юности в Швейцарии и Франции. Вернувшись в теперь уже советскую Россию, стал работать переводчиком. Именно он передал мне любовь к культуре рубежа 19-20 веков, был основным наперсником в первые семь лет моей жизни.
О.С.: Наверное, любовь к иностранным языкам у вас от мамы?
П.К.: На бессознательном уровне, наверное. Но она не занималась со мной, не помогала делать уроки. Скорее, дед привил мне эту любовь, в первую очередь, к французскому языку. Я его, правда, в какой-то момент забыл, но затем отчасти восстановил через увлечение французским шансоном.
О.С.: После МГУ работали по специальности?
П.К.: Несколько лет преподавал литературу в Гуманитарном институте телевидения и радиовещания, а затем на подготовительных курсах при факультете управления МГУ.
О.С.: Когда же у вас проявилась тяга к сцене, музицированию?
П.К.: Вообще-то я с детства сочинял песенки. На третьем курсе начал петь собственные песни в гостях у друзей. И кто-то их записывал на магнитофон. Я стал понимать, что делаю что-то необычное. Друзья советовали мне выйти на публику. И я совету последовал.
О.С.: С годами стиль менялся?
П.К.: Я всегда вдохновлялся фольклором – русским, украинским, еврейским, американским. Навскидку могу сказать, что в 2002-2003 годах и далее всегда на меня стала сильно влиять клезмерская музыка, современная еврейская этническая песня и такие ее исполнители, как Майкл Альперт. Они часто приезжали на фестивали клезмерской музыки в России и сильно повлияли на мою еврейскую ипостась. Сильно повлиял французский шансон, а также поэты-концептуалисты – своей иронией, игровым началом. В общем, все укладывалось в 1980-90-е годы в понятие постмодернизма, под которым понимали иронию, игру, отстранение, пародийность. Его нужно было перерасти и прийти к пониманию серьезных основ бытия и творчества, увы, утраченных.
О.С.: На заре 20-го века творил поэт Саша Черный, который сто очков вперед даст любому современному постмодернизму.
П.К.: Саша Черный – один из моих любимых поэтов! Он предвосхитил многие явления современной культуры, например, песни персонажей фильмов, спектаклей, радиопостановок. На альбоме «Русское богатство», который я записал вместе с питерским пианистом, композитором и аранжировщиком Аленой Аленковой, мы исполняем песни собственного сочинения на стихи поэтов Серебряного века. И открывается подборка стихотворением Саши Черного «Ошибка». Помните: «Это было в провинции, в страшной глуши...».
О.С.: Другая ваша составляющая, по-моему, имеет предтечами обериутов и Велимира Хлебникова, словотворчество и звукосложение. Вы даже ритм рэпа приспособили к этой литературной традиции.
П.К.: Меня и прежде восхищало мастерство декламаторов, а также поэтов, работающих на грани камлания. В том числе и [Дмитрия] Пригова, который часто выступал с музыкантами, занимался декламацией, речитативами. Меня интересовали битники, их spoken word. Позднее я пришел к рэпу, хип-хопу. Это хороший ресурс, в нем много драйва, как теперь говорят. Такой промежуточный жанр между песней и поэзией.
О.С.: Когда вы обращаетесь со своими речитативами к иноязычной аудитории, она воспринимает ваши вещи как некий ритмизованный звуковой массив. Так Высоцкий пел на русском языке во Франции, и публика балдела просто от рокочущих обертонов его голоса.
П.К.: Невербальная голосовая работа. Для меня эта тема очень важна. И на практике, и в теории. Я был гостем семинара Мартина Дотри в Нью-Йоркском университете по теме «Голос и его роль в культуре». Проводил серию концертов и дискуссий в Университете Энн-Арбор в Мичигане осенью 2009 года, которые я назвал Spell Art. Так сказать, трансовая функция иностранных слов в пении и перформансе. Я собираюсь этим и дальше заниматься как исследователь и исполнитель.
О.С.: У вас это получается невероятно интересно. Так сказать, ваш личный глобализационный проект.
П.К.: Очарование различий и одновременно очарование сходства. На этом парадоксе построен наш проект с Даниэлом Каном The Unternationale, само название которого таит в себе каламбур. Вызовы нашего времени: встречи с инаковостью, страх перед своими и перед чужими, ксенофобия. Чтобы их преодолеть, их надо познать и пережить.
О.С.: Как вы сами называете жанр, в котором работаете?
П.К.: Песенное кабаре, опирающееся на несколько традиций – европейский шансон, русскую авторскую песню, еврейскую театральную и народную песню, а также на маргинальные жанры – репертуар характерных актеров, песни персонажей фильмов и спектаклей, детские песни и разные другие неожиданные влияния.
О.С.: Почему бы вы вам не открыть театр Псоя Короленко? Хорошо звучит.
П.К.: В течение нескольких лет у меня было постоянное еженедельное шоу в Москве, сначала в клубе «Апшу», а затем в клубе «Проект О.Г.И.». И сейчас я не работаю там еженедельно только по причине гастрольного образа жизни. Есть несколько проектов, в которых я участвую. Есть русско-американский ежегодный фестиваль JetЛАГ. Следующий пройдет в конце июня. В названии игра слов. Фестиваль как преодоление культурных «джетлэгов». Но это и «лаг», лагерь, только не плохой, а хороший.
О.С.: Кто для вас культурные иконы?
П.К.: В первую очередь, Владимир Короленко, его целомудренный, но не слащавый гуманизм.
О.С.: Вы много гастролируете по свету. Где себя комфортней чувствуете?
П.К.: И в России, и в поездках. Разные кайфы, дом и дорога. Их сочетание создает гармонию, без которой мне было бы очень трудно жить. Мне нужно ездить, но и возвращаться.
Что касается Америки, то чем дольше провожу здесь время, чем больше общаюсь с этой страной и ее культурой, тем сложней делать какие-либо обобщения. Но мой дом – Москва, и ее вибрации мне ничто не может заменить, даже Питер. С другой стороны, не представляю себе, как бы жил, если бы не ездил в Америку и другие страны. Хорошо, что шарик такой маленький.
