Власть стремится поставить под контроль все некоммерческие организации или создать свои собственные – имитационные, потемкинские, подобные Общественной палате, считает Лев Гудков – руководитель московского Левада-Центра. Не так давно получившего предостережение от Савеловской межрайонной прокуратуры Москвы и пополнившего ряды кандидатов на титул «иностранного агента».
«Для нынешнего авторитарного режима это – естественный шаг, – констатирует бывший ведущий научный сотрудник Левада-Центра Леонид Седов. – Шаг в направлении тоталитарного контроля. Тут и запрет иностранного усыновления, и попытка объявить некоммерческие организации иностранными агентами. Причем на очень шатких основаниях: неясно, что именно называется политической деятельностью и что считается финансированием».
Итак, место по соседству с правозащитниками заняли социологи. «Мы попали под эту косилку первыми, – рассказывает Гудков, – хотя средства, полученные из иностранных фондов, составляют от полутора до трех процентов бюджета центра: основная часть нашего бюджета – от российских корпораций, российских университетов, российских ведомств».
«Однако за нами, – продолжает социолог, – последовали и другие научные институты – к примеру, Институт Кеннана. Даже ВЦИОМ – прокремлевская организация, имеющая, однако, какой-то дочерний фонд, – получил предупреждение. Подвергаются проверке НКО в провинции. Идет широкая репрессивная кампания против гражданского общества».
О целях, средствах и нервах
Таковы действия. А сверхзадача? Тут мнения наблюдателей расходятся. «Власть, – считает Гудков, – использует единственный инструмент, доступный ей в силу технических и интеллектуальных возможностей: всех давить. Почему? Потому что в обществе растет недовольство. Падает социальная поддержка власти. Если исходить из наших опросов, то все большее количество людей не хочет голосовать за Путина на следующих выборах. Уже сейчас 55% не хотели бы видеть его на следующих выборах.
Вот власть и нервничает…»
У историка Ирины Павловой – иное мнение. «Конечно, – признает она, – сегодняшнее наступление на НКО абсолютно соответствует логике развития режима. Такой режим не может терпеть независимые некоммерческие организации, тем более получающие финансирование из-за границы. Однако развернутая властями кампания и особенно избранная ими форма наступления – клеймо «иностранный агент» – свидетельствуют не о том, что «власть нервничает», а, напротив, – о том, что она ничего не боится. В том числе и мирового общественного мнения».
Ворчание ягнят, или Эффективность
Общество, как водится, реагирует. И эта реакция – тоже предмет дискуссии.
«Среди интеллигенции зреет недовольство», – констатирует Леонид Седов. Впрочем, и интеллигенция (как ей и подобает), неоднородна. «Директор ВЦИОМа Валерий Федоров, – продолжает социолог, – написал статью, в которой утверждает: некоммерческие организации представляют собой эдакую сеть, через которую осуществляется внешнее управление Россией. И кое-кто с этой точкой зрения солидаризируется. Тот же самый Левада-Центр недавно провел опрос, выявивший, что народ к этому относится сочувственно или, во всяком случае, что называется, с пониманием. Дескать, раз они (НКО – А.П.) финансируются из-за рубежа, значит, нужно их прищемить».
«Принуждать к закрытию или к признанию себя иностранными агентами, т.е. добровольно дискредитировать себя в глазах общества, – вещь очень эффективная, – подтверждает Лев Гудков, – и, судя по нашим опросам, она получает поддержку населения. Особенно той его части, что сидит у телевизоров и других источников информации не имеет. Всю картину реальности получая из государственной пропаганды».
Итак, с одной стороны – уменьшение социальной поддержки Путина. А с другой – вышеуказанная «эффективность». Нет ли здесь противоречия?
Есть, считает Гудков, и объясняется оно инерцией прошлого. «Российский человек – это человек, привыкший уживаться с репрессивным государством, – констатирует социолог. – Обманывать его (государство – А.П.) и вступать с ним в коррупционные сделки. Но не участвовать в общественном движении по изменению ситуации. Самый сильный социальный рефлекс – стать незаметным, приспособиться, обмануть власть. Оставаясь при этом крайне ею недовольным. Уровень недоверия к власти сегодня очень высок. Этому способствуют и почти ежедневные коррупционные скандалы, и распространившееся осознание сфальсифицированности выборов. Но все это входит в привычную картину отношения к российской власти. Да, она такая: бесконтрольная, авторитарная, коррумпированная, репрессивная, с чертами самодурства. Но сделать с этим ничего нельзя. На этом и держится нынешняя технология режима…»
Упрощение – так оценивает подобный взгляд Ирина Павлова. «Нынешней прогрессивной общественности, – полагает она, – очень хотелось бы видеть причину своей непопулярности исключительно в том, что российское население «сидит у телевизоров и других источников информации не имеет», что все это «инерция советского прошлого». Если этот вывод и верен, то только в отношении пожилого населения. С молодым поколением, повзрослевшим в путинские годы, ситуация сложнее. Молодые люди сегодня имеют неограниченный выход в Интернет, пользуются спутниковой связью, ездят за границу или имеют там друзей и знакомых…»
На кого же работает время? У Леонида Седова – оптимистический прогноз. «Через достаточно небольшое время, – убежден он, – режим начнет меняться. Будет что-то вроде антиавторитарной перестройки – с участием креативного класса».
Лев Гудков спешить с выводами не склонен. «Напряжение, – признает директор Левада-Центра, – действительно растет. Очень небольшая часть населения – в основном в крупных городах – начинает выходить на митинги протеста, требуя изменений. Но поскольку власть никак на это не реагирует, люди впадают в привычное состояние оцепенения и апатии».
Снова дело в психологии? «Опять упрощение, – считает Ирина Павлова. – Проблема в том, что в России нет условий для возникновения оппозиции как ИНСТИТУТА – ни исторических, ни социальных, ни ментальных. И никогда не было. Да, был феномен диссидентства. Были оппозиционные настроения. Были оппозиционные силы. А вот оппозиции – института, как на Западе, – не было и нет». «Если бы, – продолжает Павлова, – в России в начале ХХ века удалось сформировать институт оппозиции, то не было бы революционных потрясений 1917-го. А если бы это удалось сделать в конце 1980-х – начале 1990-х – не было бы путинского авторитаризма».
Почему же не удалось?
В стране невыученных исторических уроков
«Потому, – ответил на вопрос корреспондента «Голоса Америки» основатель и руководитель Фонда «Гласность» Сергей Григорьянц, – что две самые влиятельные демократические организации – Демократическая Россия и «Мемориал» – были уничтожены. На государственном уровне…»
Историю, как принято считать, пишут победители. «Летом девяносто второго, – вспоминает правозащитник, – в Амстердаме была большая – победная! – конференция. Называлась она «Гласность и перестройка».
Было множество делегатов из России: Старовойтова, Кронид Любарский, Чаликова, отец Глеб (Якунин – А.П.), Калугин… Все говорили, что в России произошла бескровная революция, что демократия пришла к власти… Наивное представление, а кем-то – и сознательно организуемое».
«Именно так, – рассказывает Григорьянц, – Егор Гайдар смог убедить Сергея Ковалева, что, дескать, вот – мы пришли к власти. Что, мол, нам иметь теперь дело с демшизой? (Именно тогда появился (с легкой руки Гайдара) термин «демшиза».) Дескать, теперь нам нужна партия, которая будет управлять страной. Был разгромлен офис Демроссии в Старомонетном переулке. Была переманена большая часть аппарата. Депутатов из провинции просто не пустили на съезд. Таким образом и была уничтожена Демроссия. Т.е. – превращена в «Выбор России» – в партию власти…»
«Параллельно с этим, – продолжает правозащитник, – изменила свой устав вторая по влиятельности организация «Мемориал». Имевшая множество филиалов в городах России и объединявшая практически всю демократически мыслящую русскую интеллигенцию. Был созван съезд – основной темой которого было изменение устава и исключение из него слов «общественно-политическая организация».
Вспоминает о тех днях и Ирина Павлова. «Исключение этого пункта, – констатирует она, – автоматически ставило преграду на пути превращения «Мемориала» в широкое общественно-политическое движение (столь необходимое для нравственного возрождения России!). И способствовало превращению его в замкнутую некоммерческую организацию».
…Политики делали свое дело. А общественное мнение? Люди? Массы?
«Были люди, которые сопротивлялись, – рассказывает Григорьянц. – Очень активно сопротивлялась Рязанская организация, Нижегородская организация. Но потом Хельсинкская группа придумала проект общественно-государственных правозащитных организаций, по которому губернаторы и мэры должны были бесплатно дать правозащитным организациям свои помещения, оборудование, даже оплачивать штат. Притом, разумеется, что те будут независимыми и будут их безудержно критиковать… Туда (в правозащитные организации – А.П.) будут входить прокуроры, милиционеры… Ясно, во что это превратилось…»
Вспоминает Сергей Григорьянц и о другом. «Начались, – продолжает свой рассказ руководитель Фонда «Гласность», – так называемые сетевые проекты. Выделялись гранты. По которым Хельсинкская группа, «За права человека» и «Мемориал» работали и писали отчеты – по всей России. И получалось, что не сегодня, завтра по всей России наступит демократия. На самом деле это было сплошное вранье. Мы об этом сообщали, собирали конференции… Но это никому не было интересно».
Век минувший – век нынешний
Сегодня это – даже не вчерашний, а позавчерашний день. Усвоены ли, однако, его уроки? Властью – усвоены, считает Ирина Павлова. А оппозицией? «Несистемную оппозицию, – подчеркивает историк, – возглавляют сегодня люди, в свое время ничего не сделавшие, чтобы сохранить «Демократическую Россию» и помочь «Мемориалу» остаться общественно-политической организацией». Более того, продолжает Павлова: «В начале 2000-х годов те же люди, сегодня выступающие против Путина, пошли на сотрудничество с новой властью. Причем – на ее, власти, условиях: вспомнить хотя бы первый Гражданский форум 2001 года, созванный усилиями Глеба Павловского, в котором они играли самую активную роль…»
Очевиден историку и результат: «Политическое поле – «зачищено». Мало того – на нем, по словам Павловой, «расцвели те самые имитационные структуры, о которых говорил Лев Гудков – Общественная палата, да и «Гражданская платформа» Михаила Прохорова. Тогда как оформленное протестное движение «снизу» в условиях утвердившейся «вертикали» власти и всевластия спецслужб было бы пресечено в зародыше».
«Не случайно, – продолжает аналитик, – и то, что для многих простых людей, примкнувших к несистемному оппозиционному движению с самыми искренними намерениями, участие обернулось разочарованием, а для 27 участников событий 6 мая 2012 года на Болотной площади – к несчастью, закончилось уголовным преследованием. При этом руководящая группа несистемной оппозиции оказалась не в состоянии даже «отбить» арестованных узников Болотной площади».
Немаловажно, по мнению Ирины Павловой, и то, что со стороны несистемной оппозиции не видно даже «попыток найти социальную опору в виде представителей малого и среднего бизнеса, процент которых в обществе, к слову сказать, все эти годы и так неуклонно сокращался из-за стратегического курса власти на огосударствление». Почему? Потому, убеждена Павлова, «что эта группа выступает против Путина, но не против курса на огосударствление, не против антизападничества, великодержавия и милитаризма».
Оттого-то, констатирует историк, «обыватель и предпочитает приспосабливаться к условиям, которые диктует власть. По исторически сложившейся традиции…»
«Для нынешнего авторитарного режима это – естественный шаг, – констатирует бывший ведущий научный сотрудник Левада-Центра Леонид Седов. – Шаг в направлении тоталитарного контроля. Тут и запрет иностранного усыновления, и попытка объявить некоммерческие организации иностранными агентами. Причем на очень шатких основаниях: неясно, что именно называется политической деятельностью и что считается финансированием».
Итак, место по соседству с правозащитниками заняли социологи. «Мы попали под эту косилку первыми, – рассказывает Гудков, – хотя средства, полученные из иностранных фондов, составляют от полутора до трех процентов бюджета центра: основная часть нашего бюджета – от российских корпораций, российских университетов, российских ведомств».
«Однако за нами, – продолжает социолог, – последовали и другие научные институты – к примеру, Институт Кеннана. Даже ВЦИОМ – прокремлевская организация, имеющая, однако, какой-то дочерний фонд, – получил предупреждение. Подвергаются проверке НКО в провинции. Идет широкая репрессивная кампания против гражданского общества».
О целях, средствах и нервах
Таковы действия. А сверхзадача? Тут мнения наблюдателей расходятся. «Власть, – считает Гудков, – использует единственный инструмент, доступный ей в силу технических и интеллектуальных возможностей: всех давить. Почему? Потому что в обществе растет недовольство. Падает социальная поддержка власти. Если исходить из наших опросов, то все большее количество людей не хочет голосовать за Путина на следующих выборах. Уже сейчас 55% не хотели бы видеть его на следующих выборах.
Вот власть и нервничает…»
У историка Ирины Павловой – иное мнение. «Конечно, – признает она, – сегодняшнее наступление на НКО абсолютно соответствует логике развития режима. Такой режим не может терпеть независимые некоммерческие организации, тем более получающие финансирование из-за границы. Однако развернутая властями кампания и особенно избранная ими форма наступления – клеймо «иностранный агент» – свидетельствуют не о том, что «власть нервничает», а, напротив, – о том, что она ничего не боится. В том числе и мирового общественного мнения».
Ворчание ягнят, или Эффективность
Общество, как водится, реагирует. И эта реакция – тоже предмет дискуссии.
«Среди интеллигенции зреет недовольство», – констатирует Леонид Седов. Впрочем, и интеллигенция (как ей и подобает), неоднородна. «Директор ВЦИОМа Валерий Федоров, – продолжает социолог, – написал статью, в которой утверждает: некоммерческие организации представляют собой эдакую сеть, через которую осуществляется внешнее управление Россией. И кое-кто с этой точкой зрения солидаризируется. Тот же самый Левада-Центр недавно провел опрос, выявивший, что народ к этому относится сочувственно или, во всяком случае, что называется, с пониманием. Дескать, раз они (НКО – А.П.) финансируются из-за рубежа, значит, нужно их прищемить».
«Принуждать к закрытию или к признанию себя иностранными агентами, т.е. добровольно дискредитировать себя в глазах общества, – вещь очень эффективная, – подтверждает Лев Гудков, – и, судя по нашим опросам, она получает поддержку населения. Особенно той его части, что сидит у телевизоров и других источников информации не имеет. Всю картину реальности получая из государственной пропаганды».
Итак, с одной стороны – уменьшение социальной поддержки Путина. А с другой – вышеуказанная «эффективность». Нет ли здесь противоречия?
Есть, считает Гудков, и объясняется оно инерцией прошлого. «Российский человек – это человек, привыкший уживаться с репрессивным государством, – констатирует социолог. – Обманывать его (государство – А.П.) и вступать с ним в коррупционные сделки. Но не участвовать в общественном движении по изменению ситуации. Самый сильный социальный рефлекс – стать незаметным, приспособиться, обмануть власть. Оставаясь при этом крайне ею недовольным. Уровень недоверия к власти сегодня очень высок. Этому способствуют и почти ежедневные коррупционные скандалы, и распространившееся осознание сфальсифицированности выборов. Но все это входит в привычную картину отношения к российской власти. Да, она такая: бесконтрольная, авторитарная, коррумпированная, репрессивная, с чертами самодурства. Но сделать с этим ничего нельзя. На этом и держится нынешняя технология режима…»
Упрощение – так оценивает подобный взгляд Ирина Павлова. «Нынешней прогрессивной общественности, – полагает она, – очень хотелось бы видеть причину своей непопулярности исключительно в том, что российское население «сидит у телевизоров и других источников информации не имеет», что все это «инерция советского прошлого». Если этот вывод и верен, то только в отношении пожилого населения. С молодым поколением, повзрослевшим в путинские годы, ситуация сложнее. Молодые люди сегодня имеют неограниченный выход в Интернет, пользуются спутниковой связью, ездят за границу или имеют там друзей и знакомых…»
На кого же работает время? У Леонида Седова – оптимистический прогноз. «Через достаточно небольшое время, – убежден он, – режим начнет меняться. Будет что-то вроде антиавторитарной перестройки – с участием креативного класса».
Лев Гудков спешить с выводами не склонен. «Напряжение, – признает директор Левада-Центра, – действительно растет. Очень небольшая часть населения – в основном в крупных городах – начинает выходить на митинги протеста, требуя изменений. Но поскольку власть никак на это не реагирует, люди впадают в привычное состояние оцепенения и апатии».
Снова дело в психологии? «Опять упрощение, – считает Ирина Павлова. – Проблема в том, что в России нет условий для возникновения оппозиции как ИНСТИТУТА – ни исторических, ни социальных, ни ментальных. И никогда не было. Да, был феномен диссидентства. Были оппозиционные настроения. Были оппозиционные силы. А вот оппозиции – института, как на Западе, – не было и нет». «Если бы, – продолжает Павлова, – в России в начале ХХ века удалось сформировать институт оппозиции, то не было бы революционных потрясений 1917-го. А если бы это удалось сделать в конце 1980-х – начале 1990-х – не было бы путинского авторитаризма».
Почему же не удалось?
В стране невыученных исторических уроков
«Потому, – ответил на вопрос корреспондента «Голоса Америки» основатель и руководитель Фонда «Гласность» Сергей Григорьянц, – что две самые влиятельные демократические организации – Демократическая Россия и «Мемориал» – были уничтожены. На государственном уровне…»
Историю, как принято считать, пишут победители. «Летом девяносто второго, – вспоминает правозащитник, – в Амстердаме была большая – победная! – конференция. Называлась она «Гласность и перестройка».
Было множество делегатов из России: Старовойтова, Кронид Любарский, Чаликова, отец Глеб (Якунин – А.П.), Калугин… Все говорили, что в России произошла бескровная революция, что демократия пришла к власти… Наивное представление, а кем-то – и сознательно организуемое».
«Именно так, – рассказывает Григорьянц, – Егор Гайдар смог убедить Сергея Ковалева, что, дескать, вот – мы пришли к власти. Что, мол, нам иметь теперь дело с демшизой? (Именно тогда появился (с легкой руки Гайдара) термин «демшиза».) Дескать, теперь нам нужна партия, которая будет управлять страной. Был разгромлен офис Демроссии в Старомонетном переулке. Была переманена большая часть аппарата. Депутатов из провинции просто не пустили на съезд. Таким образом и была уничтожена Демроссия. Т.е. – превращена в «Выбор России» – в партию власти…»
«Параллельно с этим, – продолжает правозащитник, – изменила свой устав вторая по влиятельности организация «Мемориал». Имевшая множество филиалов в городах России и объединявшая практически всю демократически мыслящую русскую интеллигенцию. Был созван съезд – основной темой которого было изменение устава и исключение из него слов «общественно-политическая организация».
Вспоминает о тех днях и Ирина Павлова. «Исключение этого пункта, – констатирует она, – автоматически ставило преграду на пути превращения «Мемориала» в широкое общественно-политическое движение (столь необходимое для нравственного возрождения России!). И способствовало превращению его в замкнутую некоммерческую организацию».
…Политики делали свое дело. А общественное мнение? Люди? Массы?
«Были люди, которые сопротивлялись, – рассказывает Григорьянц. – Очень активно сопротивлялась Рязанская организация, Нижегородская организация. Но потом Хельсинкская группа придумала проект общественно-государственных правозащитных организаций, по которому губернаторы и мэры должны были бесплатно дать правозащитным организациям свои помещения, оборудование, даже оплачивать штат. Притом, разумеется, что те будут независимыми и будут их безудержно критиковать… Туда (в правозащитные организации – А.П.) будут входить прокуроры, милиционеры… Ясно, во что это превратилось…»
Вспоминает Сергей Григорьянц и о другом. «Начались, – продолжает свой рассказ руководитель Фонда «Гласность», – так называемые сетевые проекты. Выделялись гранты. По которым Хельсинкская группа, «За права человека» и «Мемориал» работали и писали отчеты – по всей России. И получалось, что не сегодня, завтра по всей России наступит демократия. На самом деле это было сплошное вранье. Мы об этом сообщали, собирали конференции… Но это никому не было интересно».
Век минувший – век нынешний
Сегодня это – даже не вчерашний, а позавчерашний день. Усвоены ли, однако, его уроки? Властью – усвоены, считает Ирина Павлова. А оппозицией? «Несистемную оппозицию, – подчеркивает историк, – возглавляют сегодня люди, в свое время ничего не сделавшие, чтобы сохранить «Демократическую Россию» и помочь «Мемориалу» остаться общественно-политической организацией». Более того, продолжает Павлова: «В начале 2000-х годов те же люди, сегодня выступающие против Путина, пошли на сотрудничество с новой властью. Причем – на ее, власти, условиях: вспомнить хотя бы первый Гражданский форум 2001 года, созванный усилиями Глеба Павловского, в котором они играли самую активную роль…»
Очевиден историку и результат: «Политическое поле – «зачищено». Мало того – на нем, по словам Павловой, «расцвели те самые имитационные структуры, о которых говорил Лев Гудков – Общественная палата, да и «Гражданская платформа» Михаила Прохорова. Тогда как оформленное протестное движение «снизу» в условиях утвердившейся «вертикали» власти и всевластия спецслужб было бы пресечено в зародыше».
«Не случайно, – продолжает аналитик, – и то, что для многих простых людей, примкнувших к несистемному оппозиционному движению с самыми искренними намерениями, участие обернулось разочарованием, а для 27 участников событий 6 мая 2012 года на Болотной площади – к несчастью, закончилось уголовным преследованием. При этом руководящая группа несистемной оппозиции оказалась не в состоянии даже «отбить» арестованных узников Болотной площади».
Немаловажно, по мнению Ирины Павловой, и то, что со стороны несистемной оппозиции не видно даже «попыток найти социальную опору в виде представителей малого и среднего бизнеса, процент которых в обществе, к слову сказать, все эти годы и так неуклонно сокращался из-за стратегического курса власти на огосударствление». Почему? Потому, убеждена Павлова, «что эта группа выступает против Путина, но не против курса на огосударствление, не против антизападничества, великодержавия и милитаризма».
Оттого-то, констатирует историк, «обыватель и предпочитает приспосабливаться к условиям, которые диктует власть. По исторически сложившейся традиции…»
