Победить терроризм человечество сможет, лишь пересмотрев многие представления, сегодня кажущиеся незыблемыми, убеждена профессор израильского Университета Бар-Илана Анна Гейфман (Anna Geifman). Радикальный исламизм, подчеркивает историк, – лишь одна из разновидностей глобальной угрозы: терроризм современного типа возник в начале 20 века и не имел никакого отношения к исламу. А вот фундаменталистами, подчеркивает Гейфман, тогдашние террористы, несомненно, являлись, предвосхищая менталитет и деяния нынешних джихадистов.
Тем не менее, разговор корреспондента Русской службы «Голоса Америки» с Анной Гейфман начался все-таки с радикального ислама – «Аль-Кайды» и «Исламского государства».
Теракты 11 сентября планировались в 1906 году
Алексей Пименов: На своем историческом пути человечество сталкивалось с различными видами террора. Но только недавно группировка террористов напрямую провозгласила себя государством, более того – халифатом, т.е. государством, по замыслу его создателей, призванным охватить весь мир. Убийцы, размещающие в Интернете видеозаписи своих преступлений, провозглашают себя универсальным государством. Новый феномен?
Анна Гейфман: С точки зрения идеологии, тут ничего нового нет. Как и другие исламисты-фундаменталисты, ИГИЛ основывает свою политику – и внутреннюю, и внешнюю – на законах шариата. В соответствии с ними решаются как глобальные проблемы, так и самые незначительные: например – как человек должен одеваться. Все – вплоть до походки. И, конечно, признается лишь одна интерпретация законов шариата: дебатам и сомнениям тут места нет.
Что же касается тактики, то тут можно говорить о новых вещах.Есть джихадисты, которые разделяют взгляды ИГИЛ; и тем не менее, они – не с ними. Летом 2014 года ИГИЛ откололся от «Аль-Кайды». «Аль-Кайда» объявила, что не готова сотрудничать с ИГИЛ, потому что ИГИЛ слишком жесток. Это, конечно, правда. Но ведь и «Аль-Кайда» – не Армия спасения. Они не поделили власть.Вожди не согласились друг с другом в том, кто будет стоять у руля. «Аль-Кайда» не пошла за Аль-Багдади и не захотела строить халифат.Не потому, что «Аль-Кайда» против халифата; она просто не приняла руководства Аль-Багдади, т.е. того, что именно он и именно сейчас будет строить халифат.
Это напоминает ситуацию с российскими марксистами в начале двадцатого века.Как и они, «Аль-Кайда» и ДАИШ верят в одно и тоже.Но, скажем, меньшевики, читая Маркса, считали, что делать в России революцию – не время: пролетариат составлял всего 2,5 процента населения… А Ленин был готов на время отложить свой марксизм в сторону и делать то, что ему было нужно, – революцию. Спор был не о том, что делать, а о том – как.
А.П.: Идеологи и лидеры ИГИЛ позиционируют себя как якобы истинные, более того – единственно истинные мусульмане. Ваше мнение?
А.Г.: Как все на свете, ислам можно интерпретировать по-разному. Конечно, приверженцы ИГИЛ – исламисты. Очевидно и то, что, исповедуя ислам и являясь исламистами, они гнут свою веру так, как им выгодно. Но мы имеем дело с проблемой, которую нельзя считать только исламской. Не они это начали. Процесс, который мы называем современным террором, начался сто лет назад – и в совершенно другом месте. Не имевшем никакого отношения к исламу.
А.П.: Где же?
А.Г.: В России – около ста лет назад. Именно тогда мы впервые видим основные аспекты современного террора. Когда убивают просто так: мирных граждан – кого попало и сколько попало. Понятно, что вообще-то террор начался раньше. Но раньше убивали высокопоставленных людей: королей, министров, церковных сановников. А в начале двадцатого века начали убивать мирных граждан – ни за что. Второй аспект современного террора: именно тогда, и не в Ливане, а в России, стали устраивать теракты-самоубийства. В первый раз начали использовать женщин в терроре. В первый раз начали использовать детей… Одиннадцатое сентября в первый раз было запланировано вовсе не в 2001-м году, а в 1906-м, когда группа российских революционеров решила захватить один из первых самолетов, набить его взрывчаткой и врезаться в Зимний дворец.
А.П.: Кто это был?
А.Г.: Эсеры. У них это не получилось. Об этом эпизоде я писала за несколько лет до 11 сентября. И когда это случилось, у меня было ощущение, что через сто лет они сделали то, что планировали.Другая эпоха, другая культура, другое место. Разумеется, другая религия. Эсеры делали это во имя своих социальных экспериментов, во имя построения социализма, а не во имя ислама. Но мы видим огромное психологическое сходство. Вот его необходимо изучить: мы имеем дело с явлением, которое не понято по сей день.
А.П.: А именно?
А.Г.: С фундаментализмом, который может поддерживаться и подпитываться любой идеологией.На данном этапе это – исламизм, радикальный ислам. И, безусловно, важно это учитывать. Но проблема не начинается и не кончается исламизмом: в разные эпохи фундаментализм поддерживается разными идеологиями.
Рай на руинах
А.П.: Каковы основные параметры фундаментализма?
А.Г.: Во-первых – экстремальный нигилизм. Желание разрушить то, что есть сегодня, сейчас. Разрушить мир, частью которого они (фундаменталисты – А.П.) являются. А дальше включается идеология – та, что работает в данном месте и в данной культуре. Предполагающая стремление на руинах уничтоженного мира построить рай на земле – коммунистический рай, третий рейх или халифат. На руинах уничтоженного мира террористы хотят построить свое государство. Естественно – на основе своего террористического опыта.
А.П.: И примеры таких государств…
А.Г.: Первый пример – большевики. Мне часто возражают: а французские якобинцы? Но якобинцы не пришли к власти как террористы, они лишь потом стали строить государство на террористических принципах. А Ленин – пришел уже с террористическим опытом… Другой пример – ХАМАС, подпольная организация с опытом подрывной работы, пришедшая к власти в 2006 году. ХАМАС позиционирует себя как организация, борющаяся с Израилем, чтобы вернуть спорные территории.Казалось бы – местная проблема. Но в уставе ХАМАС черным по белому написано: их задача – это часть общей задачи всемирного мусульманского движения. По существу – тот же самый халифат. Их проблема с Израилем – лишь часть общей проблемы.Т.е. это не проблема, которую можно решить на локальном уровне. Там нет границ: все или ничего. И вот это – черта фундаментализма.
Третий пример – ИГИЛ. Можно вспомнить и третий рейх: хотя до 1933 года нацисты убивали лишь целенаправленно, т.е. – политических противников, их менталитет изначально был террористическим. Итак, Россия, Германия, Ближний Восток – все разное, но все происходит по одной и той же схеме.
Борьба с одиночеством
А.П.: Почему проблема обостряется сегодня?
А.Г.: Есть такой феномен – историческая дислокация. Представьте себе: большое количество людей выходит из общинной среды и культуры и переезжает в города. Дислоцированные люди вышли из одной культуры и не интегрировались в другую.
Это может происходить в рамках одной и той же национальной культуры – как было в России. Люди выходили из сельской, общинной среды и уезжали – не в Париж, а в Петербург. Причем мы говорим о сотнях тысяч таких людей. Похожая ситуация была в свое время и в Германии. И то же самое происходит сегодня в мусульманском мире. Люди массово уходят из общины – как когда-то уходили российские крестьяне. Снова человек уходит из традиционной общинной культуры – где решения принимаются так, как лучше общине, где как индивидуум он практически не существует. И вот он переезжает в Париж или Бостон. И не знает, как ему жить: не знает, как быть одному. Не знает, кто ему друг, а кто враг.Вот среда, из которой вербуют террористов. Их отслеживают. За ними наблюдают. Из них выбирают. Человек не знает, как жить в этом новом для него мире, а ему говорят: «Так иди к нам – мы тебе расскажем. Дадим тебе новую идеологию взамен старой, которую ты потерял. Дадим тебе твою старую общину в новом обличье». Но главное: такой человек нередко чувствует себя лузером, он часто ненавидит себя. И эту ненависть к себе вербовщики перенаправляют – называя врага.
А.П. Вы начали свой творческий путь как историк российского терроризма. Традиционный русский вопрос: что делать?
А.Г.: Во-первых, не искать легких путей, потому что их нет.Проблема касается не группы, не партии, даже не какой-то одной культуры. Проблема – глобальная. Тут нет сиюминутных решений. Какие-то устоявшиеся понятия, возможно, следует пересмотреть. Например – что комфорт отдельного человека является высшей ценностью. А патриотизм сегодня – едва ли не бранное слово. Кто сказал, что private space человека – это нечто сакральное? Конечно, недопустимо отнимать у человека права, за которые так долго боролись. Но, учитывая ситуацию, необходимо поставить в центр его обязанности перед обществом, которое пытаются разрушить террористы.
