Глобальное измерение продолжающейся уже пятый год сирийской драмы с небывалой ясностью выходит на первый план.К переплетению долгосрочных факторов, определяющих контекст борьбы между режимом Асада и его противниками (один из них – историческое противостояние Ирана – оплота шиитского ислама – и Саудовской Аравии – цитадели суннизма) прибавился новый – прямое участие России в военном конфликте. Как отразятся действия Москвы на расстановке военных и политических сил Ближнего Востока? Какую роль в регионе будет играть Иран, недавно подписавший ядерное соглашение с Западом? Каковы перспективы борьбы с «Исламским государством»? С этими вопросами корреспондент Русской службы «Голоса Америки» обратился к руководителю программы иранских исследований Стэнфордского университета Аббасу Милани (Abbas Milani).
Алексей Пименов: Профессор Милани, как реагируют на усиливающееся военное российское вмешательство в сирийский конфликт в Эр-Рияде и других столицах Аравийского полуострова?
Аббас Милани: К тому, что Россия прибегает к силовым методам, чтобы удержать у власти Асада? Почти все в мусульманском мире – за исключением Ирана, Ирака и «Хезболлы» в Ливане – убеждены в том, что это – плохая идея. Равно как и в том, что Россия не извлечет из этого существенных выгод.
А.П.: Как влияет сегодняшняя политика России на политику Саудовской Аравии, Эмиратов и Турции?
А.М.: Думаю, что эти страны удвоят усилия, направленные на поддержку тех сил, которые они считают нужным поддерживать. Кроме того, еще прочнее станет их убежденность в необходимости политического решения сирийской проблемы. Я полагаю, что необходимость незамедлительного политического решения очевидна каждому, кто следит за событиями. Как очевидно и то, что Асад не может быть частью окончательного решения проблемы. Он может быть частью переходного процесса. Но лидеру, готовому разрушить три четвертых своей страны, чтобы управлять четвертой, не может быть места в будущем этой страны. Нужен переход к более рациональному, инклюзивному, неэтническому правительству, и этот переход даст Сирии то, чего она заслуживает. Сирия – прекрасная страна, и она заслуживает лучшей участи, нежели правление Асада.
А.П.: Каковы, на ваш взгляд, сегодняшние цели России на Ближнем Востоке?
А.М.: По-моему, проводя свою новую политику, Путин преследует несколько целей. Одна – связана с кризисом, который переживает сегодня российская экономика. Ожидается, что цены на нефть будут падать, и, стало быть, ему предстоит столкнуться с растущими проблемами внутри страны. Олигархи будут недовольны, и, как говорил Шекспир, «Веди войну в чужих краях…/ Чтоб головы горячие занять». Во-вторых, Путин хочет показать, что Россия – крупная держава, и ее военные в силах справиться с поставленной перед ними задачей. И, наконец, он стремится сохранить свою единственную военную базу и своего единственного союзника на Ближнем Востоке.
А.П.: В этой связи – вопрос о другом союзнике Асада – Иране. Около года назад обозреватель лондонской газеты «Кейхан» Назенин Ансари сказала в интервью Русской службе «Голоса Америки», что если Иран станет ядерной державой, то и Саудовская Аравия пойдет по тому же пути. Но недавно Иран подписал ядерное соглашение с группой «пять плюс один»…
А.М.: Подписание соглашения по иранской ядерной программе означает, что Иран не становится ядерной державой: это – лишь признание того, что развитие военного компонента иранской ядерной программы откладывается, как минимум, на 10-15 лет. И, конечно, Саудовская Аравия, ОАЭ, Египет и Турция могут принять решение о развитии собственных ядерных программ. Правда, надо еще посмотреть, насколько они в силах сделать это – и с финансовой, и с научной точки зрения.
А.П.: Сначала Иран подписывает ядерное соглашение с Западом, а на днях аятолла Хаменеи налагает запрет на прямые переговоры с США. Смена курса?
А.М.: Не думаю. Да, Хаменеи выступил с неким заявлением. Но подобные декларации он делал и прежде, а затем или правительство их игнорировало, или сам он действовал вразрез с ними. Я допускаю, что это заявление – риторический прием, используемый для того, чтобы реформаторы Роухани и Зариф не получили слишком больших политических дивидендов. Хаменеи, несомненно, ощущает свою уязвимость; беспокоятся и его радикальные приверженцы – в КСИР (Корпус стражей Исламской революции) и Басидж. Иными словами, его риторика предназначена для внутреннего употребления. Я бы сказал, что это – политическое заявление, но не политическое предписание.
А.П.: Все участники ближневосточной драмы декларируют необходимость борьбы с общим противником: «Исламским государством». Как бы вы охарактеризовали этот феномен – с идеологической и с социальной точки зрения?
А.М.: На мой взгляд, это – наиболее ужасающее порождение Ближнего Востока. Самое страшное порождение радикального политического ислама. Да, это политическое отражение существующего (на Ближнем Востоке – А.П.) недовольства, гнева, негодования… Но его чудовищность обусловлена даже не столько политической доктриной, сколько предельно откровенно выраженной приверженностью тому, что я бы назвал управляемым варварством.Создание хаоса – вот открыто поставленная цель («Исламского государства» – А.П.). И очень существенно то, что ИГИЛ не нуждается в мобилизации широких масс для достижения этой цели.Его успех – в том, что он нашел для себя нишу и может ее заполнить, несмотря на все наносимые по нему удары. ЦРУ только что сообщило, что (у «Исламского государства» – А.П.) нет недостатка в новых рекрутах. При этом, повторяю, ему не нужно слишком много людей, чтобы продолжать опасную игру, которую они затеяли. Территория, которую оно контролирует, по размерам сопоставима с территорией Дании.И полагать, что, скажем, Россия сможет решить эту проблему с помощью ракет, запускаемых с кораблей, или что это можно сделать с помощью нескольких сотен солдат, значит не принимать в расчет того, насколько глубоки корни этого явления и насколько велика его потенциальная опасность.
