Из-за войны, развязанной Россией против Украины, многие пытаются лучше понять психологию человека, который ее и развязал – Владимира Путина. Британский журналист и писатель Филип Шорт (Philip Short) написал 700-страничную биографию Путина, опубликованную в США буквально на днях. Названа она ясно и кратко – «Путин» (в британском издании название длиннее – «Путин, его жизнь и время»).
Филип Шорт – автор, известный фундаментальными биографическими исследованиями: на его счету биографии Мао Цзедуна, Пол Пота и Франсуа Миттерана, а также большой опыт журналистской работы на Би-Би-Си.
В книге опубликованы многие факты и детали, неизвестные до сих пор, и ее можно считать первой попыткой именно биографического рассказа о нынешнем российском президенте – большинство книг о Путине до нынешнего момента концентрировались на анализе его политического поведения в роли лидера России. Большинство рецензий, в том числе и критических, отдают должное скрупулезности автора, сделавшего серьезный экскурс в детство и юность Путина. Однако у целого ряда рецензентов труд Филипа Шорта вызвал ощущение того, что британский автор, желая быть беспристрастным, выдал Путину необоснованный и трудно объяснимый кредит доверия.
Эксперт Джорджтаунского университета и ветеран разведки США Анджела Стент (Angela Stent), соотечественница Филипа Шорта, в своем обзоре для газеты The Washington Post пишет:
«В этом портрете Путина – гораздо больше симпатии, чем в книгах других авторов. Шорт явно уважает самого Путина и то, чего тот достиг, и выдает ему кредит доверия по многим вопросам, ответов на которые мы, возможно, никогда не узнаем. Шорт обвиняет Соединенные Штаты и, в меньшей степени, Европу в том, что произошло в России, и в разладе в отношениях с нею. Он обсуждает преступления Путина, но говорит, что Запад слишком долго демонизировал Путина и Россию… Шорт присоединяется к хору тех, кто обвиняет НАТО в том, что началась война в Украине. Он описывает постсоветское пространство как «поляну Москвы». Видимо, как и Путин, он считает, что эти страны не являются полностью суверенными».
Ангус Маккуин (Angus Macqueen) в британской The Guardian, в целом уважительно описывающий труд Филипа Шорта, также отмечает размытость в оценках, которую Шорт дает действиям Путина: «Он регулярно называет Путина лжецом, но снова и снова уклоняется от того, чтобы возложить на него прямую ответственность за некоторые из наиболее вопиющих действий. Замечания вроде «трудно судить» или «ничего конкретного не указывает» переполняют все его описания критических моментов».
О том же пишет и Карл Роллисон (Carl Rollyson) в статье для Datebook, культурного приложения газеты The San Francisco Chronicle: «Хотя Путина и обвиняют в разных казуистических приемах, Шорт почти всегда реабилитирует его, написав, что многое из того, что говорят о нем его критики, не более чем слухи или сплетни».
Тем не менее, в Русской службе «Голоса Америки» Филип Шорт ясно говорит: нападение Путина на Украину было, с одной стороны, характерным для президента России шагом, а с другой – его большим стратегическим просчетом.
Данила Гальперович: Вы, наверное, уже видели рецензии. Что вы думаете о реакции на вашу книгу?
Филип Шорт: Да, я видел некоторые рецензии, опубликованные в Британии и США. Одна из проблем нынешнего времени – люди сейчас настолько эмоционально (что вполне объяснимо) реагируют на происходящее в Украине, что посмотреть трезво, отодвинуть эмоции и моральный аспект в сторону, взглянуть на вещи с позиции политического реализма для них крайне сложно. Мы видим, что многие из тех, кто писал свои отзывы на книгу, взяли ее в руки с уже предвзятыми мыслями, и если книга отвечает этой предвзятости, если они согласны с тем, что там написано, то они восклицают: «Как здорово, это абсолютно верно!», а если это противоречит их предположениям, то они недовольны, и говорят: «Ну, вот это, по-моему, он понимает неправильно». И отчасти это так именно оттого, что мы находимся сейчас в такой ситуации. Для успеха книги, конечно, хорошо, что Путин и Россия сейчас – этакие «горячие темы», но это не слишком хорошо в том смысле, что люди уже имеют четко сложившиеся мнения по поводу этих тем.
Д.Г.: Сейчас, когда вы видите, что Путин пытается просто уничтожить Украину, что его армия совершает там массовые военные преступления, а Кремль вообще не признает всего этого – написали ли бы вы эту книгу по-другому?
Ф.Ш.: То, что происходит сейчас в Украине – я не хочу сказать, что это было предсказуемо, потому что очень немногие люди действительно это предвидели, и большинство моих российских и европейских друзей думали, что этого не произойдет, просто не может произойти – но это очень характерно для Путина. Он всегда делал не то, что люди от него ожидали, то, что, как они думали, он никогда не сделает – а он просто делал это. Так что в этом смысле все произошедшее было если не предсказуемым, то, по крайней мере, очень соответствующим тому, что развивалось последние 20 лет. Я не вижу это как какое-то отклонение. Это отвратительно, это более чем печально, это причиняет неимоверные страдания, но это – логический результат многих событий последних 20 лет.
Д.Г.: Вы описываете в деталях детство Путина, но часто причины формирования личности лежат не только в детстве, а и в различных поворотных моментах уже вполне взрослой жизни человека. Как вы думаете, были ли у Путина такие поворотные моменты, когда он был уже взрослым?
Ф.Ш.: Я все же думаю, что детство сыграло тут абсолютно решающую роль. Как говорят иезуиты: «Покажите мне дитя в 7–8 лет, и я скажу, что это будет за человек». Это не всегда верно, но в случае Путина многое из того, что сделало его тем, кем он стал, уходит корнями в его детство. И я не имею в виду то, что у него было тяжелое детство в одном из довольно жестких и неблагополучных районов Ленинграда, я говорю о том, как на него повлияла семья – его отец был очень погруженным в себя, закрытым, никогда не проявлявшим своих эмоций, кроме исключительных случаев. И Путин в детстве рос очень скрытным, он никогда не откровенничал с друзьями в школе. Если он дрался, то дрался так, как будто это последняя драка в его жизни, и победа ему нужна любой ценой. Основное влияние на него оказали отец с матерью, и оно было решающим. Я не думаю, что поворотным моментом в более поздние годы стала его служба в КГБ: эта спецслужба стала, скорее, продолжением того пути, на который он встал раньше, но она отточила его характер и снабдила его новыми приемами, а также придала его взгляду на мир некоторые детали. Возможно, поворотным моментом стало начало президентства, когда он столкнулся с ситуациями, в которых ему надо было употребить власть. Он должен был принимать решения – например, в случае с Ходорковским ему нужно было решить – предпочесть дружбу с Западом и поощрение инвестиций, или построение вертикали власти с контролем над крупным бизнесом. И позднее тоже были моменты, когда его власть и желание поддерживать контроль над Россией перевесили все остальное. Я думаю, это верно и в случае его войны против Украины: да, против России введены мощные экономические санкции, но для Путина это вторично, первично же – утверждение места России в мире, такого, каким он это место видит.
Д.Г.: Да, но если он пытался добиться для России положения в мире получше нынешнего, то он достиг прямо противоположного: НАТО чувствует себя сильным и единым как никогда, граница России и НАТО удлинилась на треть, Россия находится под мощнейшими экономическими санкциями и постепенно погружается во все большую зависимость от Китая, и так далее. Можно ли говорить о том, что, реализуя свое видение мира, он допустил крупнейшие стратегические просчеты, которые он просто не может признать?
Ф.Ш.: Да, НАТО сейчас укрепило свое единство и укрепилось само, и мы видим, что Швеция и Финляндия присоединяются к блоку. Но вся эта игра еще далека от финала, и я знаю многих американских военных специалистов, которые крайне осторожны по поводу того, чем это все может закончиться. Во Франции на железнодорожных переездах для транспорта есть предупреждающий знак: «За поездом может скрываться другой поезд», и эта метафора относится и к НАТО: разве нет, даже на фоне укрепления единства, движения в разные стороны внутри блока и увеличения раскола по определенным вопросам? То, что сейчас кажется незначительным, может обостриться позднее. Видим ли мы, что США и Запад действительно продолжат поддерживать Украину на нынешнем уровне? Как долго это продлится? Слишком много неясностей. На мой личный взгляд, Путин просчитался по сразу нескольким, абсолютно ключевым пунктам – он просчитался по поводу того, насколько сильна российская армия, насчет ее способности выполнять то, что он задумал; он полностью просчитался по поводу того, как украинцы отреагируют, просчитался по поводу Зеленского, который доказал, что может быть лидером, вдохновляющим свой народ – то есть, Путин очень многое понимал неверно. Но я бы высказывался с осторожностью по поводу того, как это все может закончиться. И я с трудом представляю себе, как Украина может «победить» и отбросить Россию хотя бы до границ по состоянию на 24 февраля. Даже при поддержке Америки и других стран это будет очень сложно. Не невозможно, но пока на это не похоже. И все войны кончаются каким-то компромиссом и фиксированием статус-кво, замороженным конфликтом или, скорее, замороженным миром. И пока никто не знает, что будет.
Д.Г.: На самом деле, отнюдь не все войны кончаются дипломатией – было большое количество войн, которые кончались военным поражением агрессора и его капитуляцией, так было в обеих мировых войнах и множестве других. Но продолжим о Путине. Вы возлагаете в книге большую ответственность на Запад за то, что Путин стал проводить политику, приведшую к нынешней ситуации. Но на самом деле Путин с первых дней своего президентства проводил такую политику внутри страны: зверства российской армии в Чечне уже подробно задокументированы, Путин в первый же год атаковал главные независимые медиа, он сразу же фактически отнял власть у регионов и самоуправления. Почему вы считаете, что все это не признаки того, во что он потом превратился – в угрозу для мира?
Ф.Ш.: Биллу Клинтону и Тони Блэру, которые были лидерами Запада в то время, не нравилось то, что делалось в Чечне, но они приняли это, так как, возможно, считали, что другого способа что-то там сделать просто нет. У России тогда была (и до некоторой степени это сохраняется и сейчас, хотя и в меньшей степени, благодаря некоторым реформам министра Анатолия Сердюкова) армия, действовавшая, как бульдозер – она была совершенно неспособна ни на что, кроме попытки превращения противостоящей стороны в кровавое месиво, это она в Чечне и делала. Было ли это хорошо? Нет, это было ужасно, но это был тот инструмент, которым Путин располагал. И он был абсолютно настроен на то, чтобы предотвратить, как он считал, «эффект домино», который мог последовать за независимостью Чечни – другие регионы тоже могли потребовать независимости, большей автономии, и так далее. Он был готов пойти на все, чтобы этого не допустить. И люди типа Клинтона, Блэра, Джорджа Буша-младшего, а также Шредера и Ширака все это приняли. Что случилось бы, если бы они ему сказали: «Владимир, ты не можешь так поступать, ты творишь ужасы в Чечне, так делать нельзя»? Я думаю, что это ни на что бы не повлияло. Это могло бы привести к более ранней размолвке между Россией и Западом, но на его политику это бы не повлияло. И эта размолвка, уже бесповоротная, возникла в 2007-м, когда Путин выступил в Мюнхене. Но она была результатом массы различных событий – не только расширения НАТО, но и отказа американцев обсуждать ядерное разоружение, выхода Вашингтона из Договора по противоракетной обороне, вторжения США в Ирак, «Оранжевой революции» в Украине, поддержанной Соединенными Штатами, и так далее (в действительности США подписали с Россией Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов в 2002 году и очередной Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений в 2010 году – Д.Г.). Была ли Россия ответственна за эту размолвку? Конечно, была! Я не возлагаю ответственность только на одну сторону. Но произошло это именно потому, что две стороны в этом разладе были неспособны слушать друг друга и неспособны вести диалог.
Д.Г.: Я спросил вас о другом: почему из поведения Путина внутри страны в первые же годы его правления нельзя сделать вывод, что он так же будет вести себя потом на международной арене? Там же все было очевидно – и атаки на прессу, и атаки на структуру власти, закрепленную в конституции, и неприятие инакомыслия?
Ф.Ш.: Я совершенно с вами не согласен, его поведение в те годы абсолютно не похоже на то, как он ведет себя сейчас. Мы с вами тут совершенно не сходимся во мнениях. Я это рассматриваю как трагедию шекспировского уровня, когда Путин, в начале совершенно уверенный, что Россия является частью западного сообщества, что она – часть Европы, постепенно отходил от этого видения в течение 20 лет, становился все более и более враждебно настроенным в отношении Запада, все более уверенным в том, что у России – свой путь. Я действительно не думаю, что так было с самого начала. Я не говорю, что это вина Путина или вина Запада, но это было, если хотите, предначертано звездами, что две страны, Россия и США, войдут в столкновение. И даже если бы никто этого не хотел, это было неизбежно, и это – трагическая неизбежность.
Д.Г.: Вы исследовали Путина – почему, как вы считаете, он так скрытен относительно своей семьи и личной жизни? Это же уже всеми воспринимается с иронией и насмешками, что он не признает публично своих дочерей, что он ничего не говорит о своих близких вообще – почему он ничего не комментирует?
Ф.Ш.: Если честно, я отношусь к этому даже с некоторой симпатией, хотя у вас это, возможно, вызовет удивление. Я не понимаю, почему политики должны выносить детали своей личной жизни на страницы желтой прессы. Какое кому до этого должно быть дело? Франсуа Миттеран, президент Франции, имел две семьи – официальную и неофициальную, и практически всю его жизнь французская пресса, уважающая частную жизнь людей, не спекулировала на эту тему и не помещала статьи об этом. И это очень показательно. Я в этом случае, очевидно, старомоден, но у меня это вызывает понимание.
Д.Г.: Сейчас в Великобритании идет борьба за пост премьер-министра страны. Какова была бы ваша рекомендация тому, кто займет этот пост, по поводу политики относительно России?
Ф.Ш.: Это провокационный вопрос, конечно. Раньше мы уже говорили с вами о проблеме с единством НАТО. Я вижу очевидное разделение между группой стран, состоящей из Британии, Польши, стран Балтии и, возможно, Словакии, которая очень твердо поддерживает Украину, и такими странами, как Италия, Испания, Франция и Германия, которые думают гораздо больше о будущем Европы и о том, что будет после этой войны. У Бориса Джонсона поддержка Украины стала главным мотивом деятельности, потому что он и его сторонники вышли из Евросоюза, и теперь показывают, что они, даже больше, чем американцы, привержены свободному миру, борются за свободу, и так далее. Я бы хотел бы, чтобы следующий премьер-министр Британии вел себя более взвешенно и трезво. Это не означает прекращение поддержки Украины, но нужно посмотреть дальше и попробовать увидеть, как это все может закончиться.
Д.Г.: Из ваших ответов остается непонятным, как бы вы сами хотели, чтобы это все закончилось.
Ф.Ш.: Это очень трудный вопрос. Естественно, Россия, которая совершила неспровоцированное нападение на Украину, – неспровоцированное, несмотря на длинную историю, приведшую к этому, – не должна преуспеть, и это важно. Но реальным вопросом для меня является то, какое устройство европейской безопасности мы хотели бы увидеть в будущем. Потому что нынешнее устройство этой безопасности, с НАТО прямо у российских границ, не является стабильным. Это просто основа для конфликта в будущем. Мы как-то должны перейти к архитектуре безопасности, которая такой основой являться не будет. Если вы меня спрашиваете, что я бы хотел увидеть в будущем, то вот именно это.
