Почему Михаил Ходорковский, имея широкую публичную трибуну для защиты, не раскрыл ни одного секрета правящей элиты, в состав которой он входил до ареста?
В споре о деле Михаила Ходорковского и Платона Лебедева появляются новые грани. Одна из них – вопрос о тактике, избранной экс-руководителями ЮКОСа и их адвокатами. Что (используя формулировку историка и публициста Ирины Павловой) заставило их сосредоточиться на личностном противостоянии Михаила Ходорковского и Владимира Путина, вынеся за скобки другие аспекты дела?
В статье на сайте Grani.ru Ирина Павлова попыталась ответить на этот вопрос, вызвав острую критику в правозащитной среде. «Лучше об этом деле замолчать, тем более, что есть, мол, в чем укорить самого Ходорковского», – так охарактеризовала позицию Павловой эксперт правозащитного движения Елена Санникова («Голос Америки», «Дело Ходорковского и тандем Путин-Медведев»). Одновременно подчеркнув: «Ни в коем случае нельзя содействовать тому, чтобы в обществе установилось настроение подавленности, страха и безнадежности».
В чем же сущность развернувшейся дискуссии? С этого вопроса начался разговор корреспондента Русской службы «Голоса Америки» с Ириной Павловой.
Кому подчиняется бизнес
Алексей Пименов: Ирина Владимировна, в связи с вашей статьей в ваш адрес было высказано немало упреков…
Ирина Павлова: Не только упреков, были и более сильные выражения... В основном, они сводились к тому, что я не сочувствую Михаилу Ходорковскому. Сразу хочу пояснить: нет ни одного нормального человека, который бы не сочувствовал людям, находящимся в положении Ходорковского и Лебедева. Что же касается моей статьи, то я отнюдь не предлагала перестать говорить об этом деле. Наоборот, пыталась вывести дискуссию из плоскости личностного сочувствия подсудимым и поставить дело в общий контекст происходящего в стране. И тогда неизбежно возникает вопрос, почему Ходорковский, имея широкую публичную трибуну для защиты – его статьи и интервью публиковались как в российских, так и зарубежных СМИ – не раскрыл ни одного секрета правящей мафии, высокопоставленным членом которой он был до своего ареста.
Почему он не позволил сделать этого своим адвокатам? На мой взгляд, в имевшихся у них условиях информационной открытости процесс в Хамовническом суде можно было попытаться превратить из процесса над предпринимателем Ходорковским в процесс над приватизацией начала девяностых, над залоговыми аукционами и, в конечном счете, над сложившимся властным механизмом тайного антиконституционного принятия решений в стране. Вот тогда этот процесс не оставил бы равнодушными широкие массы народа. Сегодня же горькая правда заключается в том, что судьба Ходорковского волнует только либеральную общественность.
А.П.: По словам Елены Санниковой, Ходорковский занимался лишь бизнесом и всего несколько раз встречался с Путиным...
И.П.: Я понимаю позицию Елены Санниковой – несгибаемость Ходорковского не может не вызывать глубокого уважения. Однако такая точка зрения на процесс не позволяет понять, что же в действительности произошло и происходит. Возникает вопрос: где же он в таком случае находился – в ситуации, когда весь крупный российский бизнес был встроен в технологическую цепочку государственной власти? Между тем Ходорковский не просто встречался с Путиным и принимал участие в заседаниях в Кремле. Он получил свою компанию по решению из Кремля в результате залоговых аукционов. Мог ли Михаил Ходорковский, вращаясь в кругу верховной власти, совсем не понимать, как действует эта власть? Трудно в это поверить. Так или иначе, из его публикаций мы не узнали ничего, что могло бы дополнительно прояснить сложившийся механизм властвования. Хотя, как мне кажется, после многих лет изучения советского, в частности, сталинского механизма власти на основе архивных материалов я понимаю, как он действует.
А.П.: И как же?
И.П.: Прежде всего, в современном российском механизме власти я вижу модернизированную сталинскую политическую конструкцию.
Уроки истории
А.П.: Сталинская конструкция – через десять лет после распада СССР?
И.П.: Да. И это не только так называемая вертикаль власти с назначенцами из Кремля и институты имитационной демократии, существовавшие и в сталинское время. Главное – это возрождение тайной инфраструктуры власти со всеохватывающей секретностью, что и составляло уникальную особенность сталинского механизма властвования. Сегодня это представители спецслужб во всех учреждениях и на всех предприятиях, включая бизнес–структуры. Это невидимая армия негласных сотрудников ФСБ, ряды которой пополняются за счет молодежи. Видимая часть этой инфраструктуры – созданные под эгидой Кремля партии и общественные организации, многочисленные фонды и центры, обслуживающие власть. В условиях такой консолидированной власти странно звучат глубокомысленные рассуждения экспертов о том, что сегодня в России действует «мягкий», «бархатный» авторитарный или полуавторитарный режим.
А.П.: Разве закрытость властных структур характерна только для сталинизма?
И.П.: Дело не просто в закрытости властных структур и секретности принимаемых решений. Во всех странах, в том числе и демократических, немало решений принимается за закрытыми дверями и немало документов имеет гриф секретности. Подтверждением этого могут служить секретные документы внешнеполитических ведомств, представленные на сайте WikiLeaks. Однако российский режим секретности касается не только внешней политики. Это способ функционирования всех органов властной «вертикали». Продолжается сталинская практика, когда абсолютная секретность являлась принципом действия власти внутри страны, когда вся переписка во властной «вертикали» была засекречена и отправлялась адресатам через фельдъегерский корпус ОГПУ/НКВД/МВД, поступая в спецотделы и особые сектора партийных и государственных органов. Сегодня перевозкой секретной корреспонденции занимается государственная фельдъегерская служба Российской Федерации.
Ну и, наконец, «тайное политбюро», о действительном составе которого мы можем только догадываться. Президент Медведев и премьер-министр Путин представляют фасад этой невидимой власти.
А.П.: Насколько я понимаю, вы все-таки имеете в виду органы управления. Но бизнес?
И.П.: Весь крупный бизнес сегодня включен в эту структуру. Его представители тесно взаимодействуют с вышестоящей властью и выполняют ее указания. Вот почему никто из них не выступил в защиту своего бывшего коллеги, позволившего себе нарушить узаконенные этой властью правила игры.
Судьба олигарха
А.П.: Почему Ходорковский не бежал, подобно другим олигархам, подвергшимся уголовному преследованию в путинский период?
И.П.: Главная причина, как мне кажется, в его уверенности в том, что его, одного из самых богатых людей современной России, не посмеют арестовать, тем более – поступить с ним таким жестоким образом. А потом, думаю, он неважно знал российскую историю, иначе бы понимал, чем кончаются попытки пойти наперекор установленным Кремлем понятиям, особенно если ты оказался в самом ближнем круге. Характерно, что после ареста он попытался это исправить – известно, что уже во время первого суда он читал книгу Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме»… Однако загадкой остается, почему во время второго процесса, после того, как, судя по его публикациям, во многом разобрался, он продолжал надеяться на Медведева. Этот факт сразу же после приговора подтвердил Леонид Невзлин.
АП: За плечами сегодняшних лидеров России – множество исторических изменений. Очевидно, что при Сталине, да и при его преемниках, не было вопроса о взаимоотношениях власти и бизнес-сообщества: за отсутствием последнего. В чем, на ваш взгляд, сущность произошедших в стране изменений?
И.П.: Разница в том, что при Сталине вся государственная собственность находилась в его единоличном распоряжении – без него не предпринималось ни одно более или менее важное решение, касающееся судьбы страны. Сегодня собственность на природные богатства – в руках правящей корпорации. Путинские олигархи послушно следуют принятым в этой среде понятиям. Посмотрите, к примеру, на поведение Михаила Прохорова. С одной стороны, он поддерживает такое современное интеллектуальное издание, как «Сноб», а с другой – послушно спонсирует Селигер, где готовится молодежь для пополнения армии негласных сотрудников спецслужб.
А.П.: На какие годы пришлось становление этого режима?
И.П: На 1990-е, когда проходила приватизация. Решающими моментами были, конечно, залоговые аукционы и избрание Бориса Ельцина на второй президентский срок в 1996 году. В те годы к каждому олигарху был приставлен сотрудник спецслужб. К Роману Абрамовичу и Борису Березовскому – Владимир Путин, к Владимиру Гусинскому – Филипп Бобков, к Михаилу Ходорковскому – Алексей Кондауров. Последний, бывший генерал-майор КГБ, работал с Ходорковским не только в компании «Юкос», но и в банке «Менатеп». Сеть штатных и внештатных сотрудников спецслужб и силовых органов была нужна, чтобы закрепить доставшуюся собственность и встать на страже интересов правящей корпорации. Кстати, я совсем не уверена, что Владимир Путин – главное лицо в этой корпорации. Поэтому мне кажется весьма двусмысленным пафос либеральной общественности, направляющей свое недовольство режимом конкретно против Путина. Главная проблема в другом: что делать с инфраструктурой власти, которая проросла корнями в российском обществе? А эта проблема даже не ставится.
Можно только представить себе резонанс, который бы вызвал в стране и мире процесс в Хамовническом суде, если бы Михаил Ходорковский попытался приподнять завесу над тайнами этой власти. В этом случае последствия могли быть судьбоносными не только для него, но и для страны.
