... Как это могло случиться?
Не одно поколение жителей СССР задавало себе этот вопрос. Да и сегодня 22 июня – не только День памяти, но и точка пересечения непрекращающихся дискуссий.
Почему Советский Союз – огромная страна, готовившаяся к войне, – оказался не готов к войне с гитлеровской Германией? «Главная причина, – сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» заведующий отделом московского журнала «Новая и новейшая история» и профессор РГГУ Борис Хавкин, – в том, что именно в тот тактический момент – весной сорок первого – Гитлер переиграл Сталина. Советские военные знали о концентрации германских войск на границе – об этом доносила разведка – причем не из одного источника, а из разных. У Красной армии было вполне достаточно сил для отражения германской агрессии. Но Сталиным не было дано соответствующих директив – вплоть до самого начала войны».
Не было директив… защищаться. Почему?
«Самое простое объяснение – что Сталин якобы поверил в пакт. Поверил Гитлеру, – продолжает Борис Хавкин. – Но это объяснение не выдерживает серьезной критики: пакт – пактом, а военные приготовления велись с обеих сторон. Росла численность Красной армии, шло ее перевооружение… Советский Союз, конечно, готовился к войне. Вопрос в другом: к какой войне и – когда? Вот мое мнение: точка зрения Сталина – что сначала надо завершить пятилетку, а уже потом вступить в войну – доминировала среди советского военно-политического руководства. Это и определило отношение к событиям на советско-германской границе: не как к возможной агрессии, а как к возможной провокации. К тому, что Гитлер якобы собирается не напасть на СССР – он не ввяжется в войну на два фронта, помня опыт первой мировой войны, – а готовится к некоей акции военно-политического давления. Что войска концентрируются в Польше, чтобы… ну, как-то политически, психологически воздействовать на советскую сторону. Может быть, Германия предъявит некий ультиматум – а там посмотрим, поторгуемся… В любом случае у Германии связаны руки этой самой «странной войной» на Западе и битвой за Англию, которая должна была начаться, и советская разведка об этом знала. В общем, Сталин считал, что такую авантюру Гитлер не ввяжется… недооценив, таким образом, авантюризм Гитлера».
Итак, налицо еще один фактор: авантюризм нацистского лидера. «Гитлеру вскружили голову успехи во Франции, – констатирует московский историк. – И неудивительно: в сороковом году германские войска разбили крупнейшую сухопутную силу Европы. Точнее – не столько разбили, сколько принудили к капитуляции… Но, так или иначе, германские войска вошли в Париж парадным маршем. Знамя со свастикой развевалось на Елисейских полях… И германские генералы, которые еще недавно считали Гитлера выскочкой, недоучкой, демагогом, вдруг уверовали в его стратегический талант… Для него это был момент высшего триумфа».
Головокружение от успехов? Несомненно. Но только ли? «Советская пропаганда на все лады твердила о внезапности гитлеровского нападения», – писал еще в 2003 году российский историк Владимир Волков, в те времена – директор московского Института славяноведения и балканистики. А вот «нацистская пропаганда, оправдывая нападение на СССР, развивала тезис о «превентивной войне», «упреждающем характере» германских военных действий», констатировал он. «Оба... пропагандистских мифа, – подчеркивал Волков, – одинаково лживых, фальшивых и лицемерных, – были пущены диктаторами в ход в первый же день войны».
От первых лиц не отставали государственные сановники. «Это просто подарок судьбы, что фюрер вновь принял своевременное решение – осадить Россию, предотвратить российское нападение», – заявил в июле сорок первого рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, обращаясь к эсэсовцам, отправлявшимся на восточный фронт.
«Примечательно, – отмечает Борис Хавкин, – что в наши дни сторонники идеи превентивного удара встречаются не в Германии, не в Австрии, а в основном в России...»
Итак, превентивный удар – с целью… «Сталин хотел поработить, подчинить и в значительной мере включить Западную Европу в состав бывшего Советского Союза, – сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» один из приверженцев этой точки зрения – российский историк и публицист Марк Солонин. – Для этого надо было разгромить Германию. Стратегическая наступательная операция действительно готовилась. У нас есть рассекреченные в начале 90-х документы, подтверждающие этот факт. В нашем распоряжении четыре варианта плана стратегического развертывания Красной Армии от августа 40-го, сентября (с уточнениями от октября) 40-го, марта 41-го и мая 41-го. Текст всех четырех документов является практически одинаковым – значит, речь идет об одном и том же замысле, который просто корректировался в некоторых важных деталях». «Хочу заметить, – подчеркивает Марк Солонин, – что оригиналы этих документов я держал в своих руках».
«Кем подписаны эти документы?» – спросил Марка Солонина корреспондент «Голоса Америки». «Что значит в данном случае «подписаны»? – ответил историк. – Они написаны от руки, с указанием: «экземпляр единственный». Подпись исполнителя (Василевского) присутствует всегда, на августовском варианте есть подпись Шапошникова (на тот момент – начальника Генштаба).
Впрочем, – продолжает Марк Солонин, – подписи Сталина на документе военного руководства не могло быть по определению. – Там предусмотрены… подписи наркома обороны и начальника Генштаба. Сталин и Молотов были адресатами, к которым с этими документами (планами) обращалось руководство Красной Армии. У меня нет ни малейших сомнений в том, что документы были доложены политическому руководству. На чем основана такая уверенность? Ну, во-первых, «октябрьский» (1940 г.) вариант начинается словами: «Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября 1940 г. при рассмотрении планов стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на 1941 год». Во-вторых, обстановка в стране, в высшем эшелоне руководства была такова, что не согласованная со Сталиным «самодеятельность» в вопросах внешней политики, более того – в вопросах планирования крупномасштабной войны, была абсолютно исключена».
По мнению Солонина, указанные документы представляли собой «соображения», отпечатанные в единственном экземпляре и представленные на рассмотрение вождя. «На основе этих соображений и указаний Сталина были приняты директивные документы», – считает историк. «Правда – признает он, – этих приказов и директив не видел никто».
… Так был ли у советского руководства план превентивного удара по Германии на весну-лето сорок первого года? «К сожалению, – констатирует Борис Хавкин, – такого плана не было. Так называемый план Жукова… действительно предусматривал подготовку превентивного удара. Но ведь в штабах разрабатываются планы на разные случаи… Подписи Сталина под этим документом не было, а стало быть, военная разработка не была переведена в политическую плоскость…»
Марк Солонин не находит подобные соображения сколько-нибудь убедительными: «Кто вам сказал, что Сталин фиксировал свои политические решения на бумаге? Кто-нибудь видел «политический план», в соответствии с которым 23 августа Риббентроп оказался в Москве, и был подписан пакт?»
Разумеется, считает Борис Хавкин. «Подписанию советско-германского пакта, – указывает он, – предшествовала обширнейшая дипломатическая переписка. Соглашение потому и было заключено так легко и быстро, что все было решено заранее. И немудрено: дипломатический прорыв в отношениях двух великих держав не совершается за один день».
«Впрочем, – продолжает историк, – сомневаться в том, что «соображения» о плане превентивного удара по Германии были доложены Сталину, и в самом деле не приходится. Более того, известно, что Сталин Жукова отругал – используя, в частности, и ненормативную лексику… «Вам что, мало званий? Мало наград? Собираетесь поссорить нас с Германией?» Вот примерно то, что сказал диктатор своему полководцу».
Чем же руководствовался повелитель советской империи? И к чему готовилась страна? С армией, ослабленной репрессиями (которым подверглись около сорока тысяч командиров) – и все же превосходящей германскую армию – как численно, так и по количеству вооружений? По мнению Бориса Хавкина, Сталин, вероятно, ждал какого-то ультиматума со стороны Гитлера, каких-то требований, на которые можно будет ответить. Чем, скорее всего, и объясняются позднейшие слова о «вероломном нападении». Равно как и заявление ТАСС, посвященное «слухам» о приближающейся войне, опубликованное за две недели до вторжения. Сталин хотел от Берлина ясности, убежден Борис Хавкин, но, разумеется, не той, что наступила двадцать второго июня.
Не стихают дискуссии и о том, как виделась приближающаяся война из Берлина. Было ли стремление «осадить Россию» подлинным стимулом к нападению? «На тактическом уровне – категорически «нет», – считает Марк Солонин. Уточняя: «Немецкая разведка не выявила факт начавшегося стратегического развертывания Красной Армии; Гитлер и его генералы не знали, что их нападение опередит удар Сталина всего лишь на несколько недель». Зато, продолжает Солонин, «на уровне стратегическом… Гитлер принял решение о нападении, когда понял, что на востоке зреет угроза. Что в будущем эта угроза не станет меньше, а лишь увеличится. Что Сталин ему не союзник, а коварный противник, который готовится нанести удар в спину… С самого начала, т.е. с августа 1939 года, Сталин хотел обмануть Гитлера, использовать его в своих целях для разжигания войны в Европе».
Означает ли это, что, не будь «угрозы с востока», нацистская экспансия остановилась бы? «Осенью 1940 года, после разгрома Франции – да, – убежден Солонин. – Об этом свидетельствует ход переговоров Гитлера с Молотовым в Берлине (ноябрь 1940 г.). Если бы Гитлер не увидел опасности на востоке, ему бы хватило уже захваченного жизненного пространства…»
… Увы, констатирует Борис Хавкин, в момент визита Молотова в Берлин разработка оперативных планов вторжения в СССР шла полным ходом. Более того, уточняет историк, начались они уже летом сорокового. Первоначальные штабные варианты германского нападения на Советский Союз имели условные обозначения «Этюд Лоссберга», «Ауфбау Ост», «Отто» и «Фриц». А восемнадцатого декабря Гитлер подписал директиву № 21 – изменив название плана на «Барбаросса».
Не начиналось ли все это, однако, как своего рода немецкий «план Жукова»? Нет, отвечает Борис Хавкин: Жуков работал на свой страх и риск, а немецкие генералы с самого начала выполняли – как об этом свидетельствовал на Нюрнбергском процессе генерал-полковник В. Варлимонт – приказ политического руководства. По словам генерала (сославшегося на генерала Йодля), необходимость войны с Россией фюрер «обосновал… тем, что война должна произойти так или иначе, так лучше будет, если эту войну провести в связи с уже происходящей войной и, во всяком случае, начать необходимые приготовления к ней».
… Останавливаться Гитлер не собирался ни в коем случае, подчеркивает Борис Хавкин. «Война против СССР, – уточняет он, – была для третьего рейха войной идеологической: это была война за сокрушение «еврейского большевизма». За установление мирового господства – господства так называемой высшей расы – германско-арийской. И, наконец,– за завоевание жизненного пространства на востоке». Потому, продолжает историк, «если бы нацистам сопутствовал успех, то это в первую очередь обернулось бы уничтожением так называемых расово неполноценных народов. Уничтожением или депортацией местного населения. И освобождением жизненного пространства для «германской расы». На огромном евроазиатском пространстве должны были остаться только «расово полноценные» народы и их рабы. Славянин должен был уметь считать до десяти… Причем считалось, что чем меньше славян останется, тем лучше… Что касается евреев, то тут все было предельно ясно – «окончательное решение еврейского вопроса», т.е. полное уничтожение восточноевропейских евреев… И, конечно, выкачивание ресурсов из России, Украины, Балтии… В этом смысле война на востоке очень отличалась от войны на западе. На востоке это была война на уничтожение».
Правда, сегодня ясно, что реальными планы нацистов все-таки не были. «Они могли, – убежден Хавкин, – решить тактическую задачу, но войну выиграть не могли. Не было сил – хотя бы для того, чтобы контролировать коммуникации на огромном пространстве… Если в первом эшелоне шли современные танки, то второй был весь на конной тяге. Об этом, – вспоминает историк, – мне рассказывал покойный граф фон Айнзидель, который был германским военным летчиком и наблюдал все это с воздуха… И наконец: СССР был огромным евроазиатским государством, и если бы Германия даже оккупировала его часть, было бы достаточно сил за Уралом…»
… Впрочем, это – то сослагательное наклонение, которого история не знает. А тогда, в сорок первом? Почему, дойдя до Москвы, немецкие армии все-таки были отбиты?
«Самая известная версия – это, конечно, генерал Мороз, – констатирует Борис Хавкин, – но ведь он действовал на обе стороны. Однако к зимней войне Германия не была готова: не было теплой одежды, обуви – и немудрено: ведь за три месяца вермахт должен был выйти на линию «Архангельск – Астрахань». Война должна была закончиться до зимы… А тут еще – неожиданный советский контрудар. Свежие сибирские дивизии в полушубках и с автоматами. И – удары советской конницы – притом, что у немецких танков на морозе не заводились двигатели…»
«И вот что еще чрезвычайно интересно, – продолжает свой рассказ историк, – После поражения вермахта под Москвой и в Германии оживилась антигитлеровская оппозиция. Конечно, ее значения не стоит преувеличивать. И все же: кем были «люди двадцатого июля» (заговорщики, пытавшиеся осуществить покушение на Гитлера – АП)? Ведь это же командиры группы армий «Центр», разбитые под Москвой! Вот лишь один пример: генерал Гепнер, действовавший к югу от Москвы. По замыслу заговорщиков, он со своей танковой дивизией должен был взять Берлин. А Гудериан, чьи танки шли на Москву? Ведь он тоже был связан с антигитлеровским заговором. Как жаль, что историки недооценивают эту сторону тогдашних событий…»
