НЬЮ-ЙОРК – Эстония в незапамятные времена. В нищей деревеньке лютует чума и наводят страх оборотни. Но ничто, похоже, не может помешать счастью молодых и пылких влюбленных. Ну только, может, сам дьявол...
Эстонский режиссер Райнер Сарнет (Rainer Sarnet) снял странную, завораживающую картину «Ноябрь» (November). Она включена в конкурсную программу иностранных игровых фильмов предстоящего Международного кинофестиваля Трайбека, открывающегося в среду, 19 апреля. Европейских картин в этой секции немного, и картина «Ноябрь» вместе с финской лентой «Том из Финляндии» (Tom of Finland) представляет североевропейский регион.
Как сообщили в дирекции фестиваля, Райнер Сарнет приглашен представить свою картину на премьерных показах в Нью-Йорке и ответить на вопросы зрителей.
Райнер Сарнет родился в эстонском городе Раквере в 1969 году. На личном сайте режиссера помещена его шутливая биография. «За 48 лет существования Райнер Сарнет поставил пять фильмов, жил с тремя женщинами, накопил около десяти друзей, страстно любил Фассбиндера и ставил в театре пьесы Пшибышевского, Горького и Елинек. В киношколе его считали вундеркиндом, но он получил возможность это доказать только 15 лет спустя фильмом «Идиот».
Эта вольная экранизация по книге Достоевского была снята Сарнетом в 2011 году. «Ноябрь» - новая работа режиссера, сделанная совместо кинематографистами Эстонии, Польши и Нидерландов.
Райнер Сарнет по телефону ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Ваш фильм очень неожиданный. Такая фольклорная сказка с элементами мистери и ужасов. В Америке сейчас очень популярно фэнтези технологически продвинутое, со спецэффектами, с летающими суперменами. У вас тоже фэнтези, но совсем иное. Как возникла идея такого проекта?
Райнер Сарнет: В основу сценария положена книга эстонского писателя Андруса Кивиряхка «Гуменщик, или Ноябрь (Rehepapp ehk November). Она была выпущена в 2000 году (русский перевод – 2009 год) и сразу стала бестселлером. Я, конечно, многое изменил, у меня другие главные персонажи, отдельные сцены ушли, конец другой. В основе истории – старые эстонские сказки и предания.
Эстонская мифология щедра на ужасы и нравоучения. Сентенции, заложенные в старинные мифы и сказки, в основном, нацелены на обличение жадности. Прагматизм эстонского народа известен. Понятно, что мы трактуем эти черты национального характера с юмором и иронией. Но они существуют в реальности.
О.С.: Имеет ли все это отношение к религиозным верованиям эстонцев?
Р.С.: Конечно. Но старинные лютеранские обряды, которые мы показываем, несут сильное влияние языческих традиций. Сам Андрус Кивирякх – атеист, причем воинствующий атеист. Он ведет еженедельную колонку в одной из газет под именем «Бог». Понятно, что церковники отрицательно к нему относятся. Нам пришлось очень постараться, чтобы нам разрешили снимать в одной из церквей.
О.С.: Важна, наверное, и любовная, романтическая тема. Влюбленные Ханс и Лийна преодолевают множество препятствий, мешающих им соединиться. Обручальное кольцо теряется, затонув в озере, а потом удивительным образом они его находят. Все эти детали – тоже из сказок?
Р.С.: Из сценария. В романе истории с кольцом нет. О любви ли эта история? Скорее, об искушении, о соблазнах, ведущих к гибели, о самопожертвовании, о духах, которые незримо сопровождают человека по жизни. Мы изменили многое. Главным героем в романе был старик Сандер, хитрая бестия, помогавшая Хансу воровать в округе. Мы же главными сделали Ханса и Лийну.
О.С.: Есть еще один прелюбопытный персонаж. Одушевленная, ходячая и говорящая тренога из металла, дерева и костей. Я такого странного монстра ни в одном самом фантастическом американском фильме не видел.
Р.С.: (смеется). Это существо из эстонской мифологии называется «кратт». Есть, кстати, эстонская опера с таким названием. Кратт – знак жадности. Такой допотопный робот, древний трансформер, своего рода агрессивное и опасное домашнее животное жителей хутора. Крестьяне их будто бы делали, чтобы переложить на них, как на безропотных рабов, обязанности работать и воровать. Да воровать – воровали из-за жуткой бедности, – у хозяев-немцев, у соседей, у духов. Считалось, что создавший кратта крестьянин продает душу дьяволу, и жуткое творение это в конце убивало создавшего его человека.
О.С.: А как снимались эпизоды с краттами? Они меняют облик, быстро перемещаются, летают.
Р.С.: Мы не использовали компьютерные спецэффекты и трехмерную анимацию. Это марионетки, куклы, которые двигались, благодаря веревкам и дощечкам. А потом мы изображение «чистили», убирая веревки и дощечки. Мне хотелось, чтобы все выглядело натурально.
О.С.: Неземной красоты пейзажи где вы снимали? И когда – осенью, зимой?
Р.С.: И осенью, и зимой. И летом. Причем летние съемки подверглись цветовой обработке, зеленый цвет травы и деревьев заменили на белый, и получился удивительный, феерический зимний пейзаж. Снимали в лесных массивах, на острове Сааремаа. Ничего специально не строили, не подделывали, все эти ландшафты существуют.
О.С.: А как вы подбирали актеров, в том числе массовку? Типажи уж очень колоритные.
Р.С.: Я просматривал сохранившиеся фотографии сельской Эстонии 19-го века. Мы подбирали похожие лица, образы. Одежда – бедная, фактически лохмотья, как у бродяг. Лица и руки черные от копоти и гари. Ведь в холодные месяцы топили самым примитивным образом, и черный дым шел в жилища. Крестьянские дома и хозяйственные постройки очень отличаются от нынешних. Именно после просмотра этих фотографий я принял решение снимать черно-белый фильм и привлечь на многие роли, кроме главных, обычных людей, не актеров. Объявили конкурс, нам присылали фотографии, и мы выбирали подходящих людей для фильма.
О.С.: Картину уже показывали в Эстонии? Если да, как ее принимали?
Р.С.: Публика принимала хорошо. Роман очень известен в Эстонии, у него культовый статус. Поэтому почти все критики сравнивали наш фильм с книгой. В книге - так, у нас - иначе. Кто-то остался этим недоволен.
О.С.: Будет ли фильм понятен американцам?
Р.С.: Есть универсальные мотивы и сюжетные ходы. Думаю, что многое будет понятно. Мы делали фильм вместе с поляками и голландцами. Поляки все хорошо понимали, они в своей истории знали, что такое беспросветная бедность. С голландцами было сложнее, например, приходилось объяснять, почему крестьяне воруют.
