НЬЮ-ЙОРК —
Этому новому грузинскому фильму аплодировали на киносмотрах в Берлине и Монреале, Гонконге и Ванкувере. 10 января дебютный фильм Наны Эквтимишвили и Симона Гросса «Длинные светлые дни» (в английском варианте называется «In Bloom») выходит в Нью-Йорке, а 7 февраля – в Лос-Анджелесе, после чего дистрибюторская компания Big World Pictures выпуcтит его в национальный американский прокат.
«Всем, кто полагает, что о вступлении молодых в жизнь кинематографом уже сказано все, надо непременно посмотреть эту картину, – считает президент Big World Pictures Джонатан Хауэлл. – В ней с большой силой воссоздано сложное время в той стране, о котором мы очень мало знаем. Кроме того, рассказываемая здесь история захватывает – с первого кадра до последнего. Исполнительницы двух главных ролей – это подлинное открытие; они очень убедительны».
Премьера фильма «Длинные светлые дни» состоялась в прошлом году на международном кинофестивале в Берлине, а затем он был показан на нескольких престижных киносмотрах, где получил ряд наград. В США кинотеатральному релизу предшествовали показы на фестивалях Хэмптонс (Нью-Йорк) и киносмотре Американского киноинститута (AFI) в Лос-Анджелесе. Картина, официально выдвинутая Грузией в оскаровскую номинацию «лучший фильм на иностранном языке», сейчас демонстрируется на проходящем в Палм-Спрингс (Калифорния) международном кинофестивале.
Фильм снят совместно Наной Эквтимишвили и ее супругом немецким режиссером Симоном Гроссом. Они пригласили на картину выдающегося румынского оператора Олега Муту. Действие происходит в Тбилиси в 1992 году, в первый год после обретения Грузией независимости. Идет война с Абхазией, общество раздирают противоречия, не хватает продуктов питания и электричества. Но для двух неразлучных 14-летних подруг Эки (Лика Баблуани) и Натии (Мариам Бокерия) – это время надежд и романтических ожиданий, время взросления, горьких прозрений и открытия большого мира.
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» побеседовал с Наной Эквтимишвили, позвонив ей в Тбилиси.
Олег Сулькин: Нана, происходящее на экране основано на ваших личных воспоминаниях, или источник какой-то другой?
Нана Эквтимишвили: Это мои личные воспоминания. Мне было тогда 14 лет, как и моей главной героине Эке. Собственно, Эка – мое alter ego, ее биография похожа на мою. Но и Натия мне очень близка, хотя меня никогда не похищали (по сюжету Натию похищает и насильственно женит на себе нелюбимый ею парень. – О.С.). Мне близко желание подруг мстить за причиненную Натии боль.
О.С.: В картине люди постоянно ругаются, ссорятся, что напоминает итальянский неореализм. Очень громко все говорят. Почему? От плохой жизни?
Н.Э.: В 90-х в Грузии жили тяжело, на людей обрушилось множество проблем – дефицит всего и вся, безработица, взрыв криминала. Многие разучились нормально общаться друг с другом. В своих бедах предпочитали обвинять не себя, а кого-то другого: мужа или жену, родственников, соседей, знакомых, сослуживцев, правительство. Отсюда и повышенный, раздраженный тон диалогов. Нам хотелось передать ощущение бессилия людей что-либо изменить.
О.С.: Впечатляет огромная очередь за хлебом, в которой стоит ваша героиня. Люди дерутся за хлеб, но покорно замирают, когда, минуя очередь, к заветному окошку продираются мужчины в военной форме и какие-то крепкие ребята мафиозного вида. Это вы видели своими глазами?
Н.Э.: Да, мы стояли в очередях часами, болтали о том о сем, шутили. Ведь детское восприятие отличается от взрослого. Нам было весело, мы не воспринимали происходящее в трагическом свете, как взрослые.
О.С.: Похищение невесты на советском пространстве я видел в кино, пожалуй, лишь в комедийном варианте, в знаменитой «Кавказской пленнице». У вас же все всерьез...
Н.Э.: Похищение невесты показывалось в грузинском кино с романтической точки зрения. Отношением к этому обряду самой похищаемой мало кто интересовался. В Грузии в принципе нет традиции разговора на равных между мужчиной и женщиной, нет традиции внимательно выслушивать точку зрения женщины. Именно поэтому я показываю все происходящее с точки зрения моих юных героинь.
О.С.: Вы считаете себя феминисткой?
Н.Э.: Нет, не считаю. Я просто хочу дать слово грузинским женщинам, они были его лишены очень много лет. Постепенно стереотипы меняются, уходят в прошлое. Но этого недостаточно. Процесс демократизации надо подталкивать.
О.С.: Нана, признаюсь, вам удалось обмануть привычные ожидания. Когда в кадре появляется пистолет как предполагаемое орудие мести обидчику Натии, то в соответствии с известным замечанием Чехова про ружье в первом акте, ждешь, что в финале он непременно выстрелит. Но вы довольно неожиданно уходите в чистый пацифизм. Почему?
Н.Э.: Эка выбрасывает пистолет, потому что она не такая, как окружающие ее взрослые. Они злы, ожесточены, ненавидят друг друга. Потому и убить человека для них очень простое решение. Эка, пусть совсем еще ребенок, но она чувствует, что цепную реакцию зла можно прервать только миролюбием, прощением, добрым жестом.
О.С.: Очень сильный эпизод – танец Эки на свадьбе Натии. Она танцует с каким-то невероятным напряжением, не глядя на окружающую толпу, опустив очи долу. Как родился этот эпизод?
Н.Э.: Эка танцует национальный мужской танец. Так она выражает любовь к подруге. И в то же время как бы говорит, что существует в другом мире, отличном от мира Натии. Она одна, сама по себе.
О.С.: Для вашего замечательного оператора Олега Муту как будто нет преград. Его камера стремительна, воздушна, она открывает все двери и проносится по коридорам как метеор. Манера съемки очень напоминает Макса Офюльса. Как вам работалось с Муту, как складывалась зрительная концепция?
Н.Э.: Мы старались снимать сцены одним кадром. У нас, если вы заметили, очень мало монтажных склеек. Каждую сцену мы с Муту стремились трактовать как хореографию. Нам важно было создавать фильм прямо на площадке, там, где мы снимали, а не манипулировать отдельными кадрами на монтажном столе. Натия рассказывает, но мы ее не видим, мы видим лицо Эки, которая ее слушает. Так и мы разворачиваем нашу историю – не буквальными планами, а эмоционально.
О.С.: В титрах картина представлена как совместное производство Грузии, Германии и Франции. В чем вклад каждой из сторон?
Н.Э.: Началось с того, что я написала заявку на сценарий на немецком языке. Тогда мы с Симоном жили в Берлине, и я послала «тритмент» на сценарный конкурс одного солидного германского фонда. Экспертам фонда идея фильма понравилась, и он финансировал начальный период работы. Грузинский национальный киноцентр вложил в фильм приблизительно 100 тысяч евро. Это важно, потому что если у тебя нет поддержки твоей страны, очень трудно найти деньги в других странах. Нам помогли телевизионные каналы Германии и Франции, но никто не вмешивался в творческий процесс, мы были абсолютно свободны.
О.С.: Молодые грузинские режиссеры сегодня получают образование и работают в разных странах – Германии, Франции, Голландии, США и других. И в Грузии тоже, конечно. Например, недавно в Торонто я видел превосходную картину «Свидания вслепую» режиссера Левана Когуашвили, учившегося в Нью-Йорке. По вашему мнению, вправе ли мы говорить о «новой грузинской волне», представленной такими, как вы и Леван, кинематографическими космополитами?
Н.Э.: Думаю, да. Грузинское кино возрождается. Леван Когуашвили, Русудан Чкония, Георгий Овашвили, Гела Баблуани и многие другие режиссеры нового поколения активно работают. Кто-то сделал первую картину, другие уже сняли вторые свои картины. Получив образование за рубежом, они вернулись и снимают в Грузии кино о том, что произошло в нашей стране и что в ней происходит сейчас. Для нашей генерации это все очень значимо.
«Всем, кто полагает, что о вступлении молодых в жизнь кинематографом уже сказано все, надо непременно посмотреть эту картину, – считает президент Big World Pictures Джонатан Хауэлл. – В ней с большой силой воссоздано сложное время в той стране, о котором мы очень мало знаем. Кроме того, рассказываемая здесь история захватывает – с первого кадра до последнего. Исполнительницы двух главных ролей – это подлинное открытие; они очень убедительны».
Премьера фильма «Длинные светлые дни» состоялась в прошлом году на международном кинофестивале в Берлине, а затем он был показан на нескольких престижных киносмотрах, где получил ряд наград. В США кинотеатральному релизу предшествовали показы на фестивалях Хэмптонс (Нью-Йорк) и киносмотре Американского киноинститута (AFI) в Лос-Анджелесе. Картина, официально выдвинутая Грузией в оскаровскую номинацию «лучший фильм на иностранном языке», сейчас демонстрируется на проходящем в Палм-Спрингс (Калифорния) международном кинофестивале.
Фильм снят совместно Наной Эквтимишвили и ее супругом немецким режиссером Симоном Гроссом. Они пригласили на картину выдающегося румынского оператора Олега Муту. Действие происходит в Тбилиси в 1992 году, в первый год после обретения Грузией независимости. Идет война с Абхазией, общество раздирают противоречия, не хватает продуктов питания и электричества. Но для двух неразлучных 14-летних подруг Эки (Лика Баблуани) и Натии (Мариам Бокерия) – это время надежд и романтических ожиданий, время взросления, горьких прозрений и открытия большого мира.
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» побеседовал с Наной Эквтимишвили, позвонив ей в Тбилиси.
Олег Сулькин: Нана, происходящее на экране основано на ваших личных воспоминаниях, или источник какой-то другой?
Нана Эквтимишвили: Это мои личные воспоминания. Мне было тогда 14 лет, как и моей главной героине Эке. Собственно, Эка – мое alter ego, ее биография похожа на мою. Но и Натия мне очень близка, хотя меня никогда не похищали (по сюжету Натию похищает и насильственно женит на себе нелюбимый ею парень. – О.С.). Мне близко желание подруг мстить за причиненную Натии боль.
О.С.: В картине люди постоянно ругаются, ссорятся, что напоминает итальянский неореализм. Очень громко все говорят. Почему? От плохой жизни?
Н.Э.: В 90-х в Грузии жили тяжело, на людей обрушилось множество проблем – дефицит всего и вся, безработица, взрыв криминала. Многие разучились нормально общаться друг с другом. В своих бедах предпочитали обвинять не себя, а кого-то другого: мужа или жену, родственников, соседей, знакомых, сослуживцев, правительство. Отсюда и повышенный, раздраженный тон диалогов. Нам хотелось передать ощущение бессилия людей что-либо изменить.
О.С.: Впечатляет огромная очередь за хлебом, в которой стоит ваша героиня. Люди дерутся за хлеб, но покорно замирают, когда, минуя очередь, к заветному окошку продираются мужчины в военной форме и какие-то крепкие ребята мафиозного вида. Это вы видели своими глазами?
Н.Э.: Да, мы стояли в очередях часами, болтали о том о сем, шутили. Ведь детское восприятие отличается от взрослого. Нам было весело, мы не воспринимали происходящее в трагическом свете, как взрослые.
О.С.: Похищение невесты на советском пространстве я видел в кино, пожалуй, лишь в комедийном варианте, в знаменитой «Кавказской пленнице». У вас же все всерьез...
Н.Э.: Похищение невесты показывалось в грузинском кино с романтической точки зрения. Отношением к этому обряду самой похищаемой мало кто интересовался. В Грузии в принципе нет традиции разговора на равных между мужчиной и женщиной, нет традиции внимательно выслушивать точку зрения женщины. Именно поэтому я показываю все происходящее с точки зрения моих юных героинь.
О.С.: Вы считаете себя феминисткой?
Н.Э.: Нет, не считаю. Я просто хочу дать слово грузинским женщинам, они были его лишены очень много лет. Постепенно стереотипы меняются, уходят в прошлое. Но этого недостаточно. Процесс демократизации надо подталкивать.
О.С.: Нана, признаюсь, вам удалось обмануть привычные ожидания. Когда в кадре появляется пистолет как предполагаемое орудие мести обидчику Натии, то в соответствии с известным замечанием Чехова про ружье в первом акте, ждешь, что в финале он непременно выстрелит. Но вы довольно неожиданно уходите в чистый пацифизм. Почему?
Н.Э.: Эка выбрасывает пистолет, потому что она не такая, как окружающие ее взрослые. Они злы, ожесточены, ненавидят друг друга. Потому и убить человека для них очень простое решение. Эка, пусть совсем еще ребенок, но она чувствует, что цепную реакцию зла можно прервать только миролюбием, прощением, добрым жестом.
О.С.: Очень сильный эпизод – танец Эки на свадьбе Натии. Она танцует с каким-то невероятным напряжением, не глядя на окружающую толпу, опустив очи долу. Как родился этот эпизод?
Н.Э.: Эка танцует национальный мужской танец. Так она выражает любовь к подруге. И в то же время как бы говорит, что существует в другом мире, отличном от мира Натии. Она одна, сама по себе.
О.С.: Для вашего замечательного оператора Олега Муту как будто нет преград. Его камера стремительна, воздушна, она открывает все двери и проносится по коридорам как метеор. Манера съемки очень напоминает Макса Офюльса. Как вам работалось с Муту, как складывалась зрительная концепция?
Н.Э.: Мы старались снимать сцены одним кадром. У нас, если вы заметили, очень мало монтажных склеек. Каждую сцену мы с Муту стремились трактовать как хореографию. Нам важно было создавать фильм прямо на площадке, там, где мы снимали, а не манипулировать отдельными кадрами на монтажном столе. Натия рассказывает, но мы ее не видим, мы видим лицо Эки, которая ее слушает. Так и мы разворачиваем нашу историю – не буквальными планами, а эмоционально.
О.С.: В титрах картина представлена как совместное производство Грузии, Германии и Франции. В чем вклад каждой из сторон?
Н.Э.: Началось с того, что я написала заявку на сценарий на немецком языке. Тогда мы с Симоном жили в Берлине, и я послала «тритмент» на сценарный конкурс одного солидного германского фонда. Экспертам фонда идея фильма понравилась, и он финансировал начальный период работы. Грузинский национальный киноцентр вложил в фильм приблизительно 100 тысяч евро. Это важно, потому что если у тебя нет поддержки твоей страны, очень трудно найти деньги в других странах. Нам помогли телевизионные каналы Германии и Франции, но никто не вмешивался в творческий процесс, мы были абсолютно свободны.
О.С.: Молодые грузинские режиссеры сегодня получают образование и работают в разных странах – Германии, Франции, Голландии, США и других. И в Грузии тоже, конечно. Например, недавно в Торонто я видел превосходную картину «Свидания вслепую» режиссера Левана Когуашвили, учившегося в Нью-Йорке. По вашему мнению, вправе ли мы говорить о «новой грузинской волне», представленной такими, как вы и Леван, кинематографическими космополитами?
Н.Э.: Думаю, да. Грузинское кино возрождается. Леван Когуашвили, Русудан Чкония, Георгий Овашвили, Гела Баблуани и многие другие режиссеры нового поколения активно работают. Кто-то сделал первую картину, другие уже сняли вторые свои картины. Получив образование за рубежом, они вернулись и снимают в Грузии кино о том, что произошло в нашей стране и что в ней происходит сейчас. Для нашей генерации это все очень значимо.
