Если спросить жителей Нью-Йорка, «что в минувшем – довольно мрачном году – в их городе было светлого?» – ответ не заставит себя ждать: аплодисменты в 7-вечера, – когда город разделился на тех, кого назовут «необходимыми работниками», вынужденными, преодолевая страх, продолжать поддерживать жизнь в карантинном мегаполисе, – и тех, кто им аплодировал, не покидая своих домов. Это было явление, похожее на массовый катарсис, подобного которому по своему масштабу не случилось больше нигде в мире.
К концу марта 2020-го аплодировать на балконы уже выходили жители охваченных вирусом городов Италии, Англии и Израиля. И тогда Софи Рассел – вице-президент крупного нью-йоркского PR агентства Karla Otto – подумала, почему же Нью-Йорк подбирается к пику своего кошмара в полной тишине? Она решила действовать. Мобилизовала все свои профессиональные ресурсы: вместе с друзьями запустила в социальные сети, разослала в местные газеты и телекомпании предложение к горожанам в определенный день в 7 вечера всего на 2 минуты открыть свои двери, окна, выйти на балконы и крыши, чтобы начать акцию в Нью-Йорке.
«О, мы, конечно, боялись услышать в назначенное время тишину. Но в первый день в 7 вечера Манхеттен то тут, то там начал взрываться аплодисментами. Нас услышали! Это был такой эмоциональный момент! До этих аплодисментов вы могли слышать в городе только бесконечные сирены скорой помощи и наблюдать, как в грузовики-морги грузят тела. Это страшно! И вот люди высовывались из окон посмотреть, что за новый шум, что это за звуки? И подхватывали тоже», – вспоминает первый день аплодисментов Софи Расселл.
В спальных районах города в первый день акции картина выглядела иначе. Окна и двери бруклинских домов оставались накрепко закрытыми. Лишь редкие хлопки гулким эхом разносились по некоторым улицам.
«Да, я вышла хлопать в одиночестве, – рассказывала тогда в марте 2020-го, стоя по среди безлюдного квартала, жительница благополучного района Бруклина. – Я думаю, все просто очень боятся выходить наружу, но это ничего. Кто-то же должен быть первым».
Но неделю спустя та же самая бруклинская улица уже аплодировала в полном составе: в 7 вечера люди всех возрастов вышли хлопать в ладоши, звонко стучать ложками о кастрюли, свистеть и одновременно плакать (что в те дни случалось со многими).
Изначально нью-йоркские аплодисменты задумывались как некий флешмоб раз в неделю. Никто и предположить не мог, что акция превратится в стихийное движение, движение душ. Она станет не только жестом благодарности, но обернется еще и коллективной молитвой, попыткой сообща справиться с острым одиночеством, способом переживания коллективной травмы, – что жители города начнут наводить шум ежедневно, и – что самое невероятное – будут делать это на протяжении 7 месяцев подряд, и что время «Х» в Нью-Йорке можно будет распознавать, не глядя на часы.
Нью-Йорк не был бы Нью-Йорком, если б ограничился лишь аплодисментами. В 7 вечера в ход шли всевозможные музыкальные инструменты – с балконов доносились звуки труб, шофаров, саксофонов, роялей, скрипок, свистков, колокольчиков и ударных всех мыслимых и немыслимых размеров и вариаций. Бродвейские звезды, свешиваясь из распахнутых настежь окон своих апартаментов, пели арии. Ну и, конечно, духоподъемная классика «Нью-Йорк, Нью-Йорк» от Френка Синатры лилась на полную громкость от небоскреба к небоскребу.
Музыкант Джон Фредерикс в те месяцы стал городской звездой. К нему, похоже, надолго теперь приклеилась кличка «Джими Хендрикс» за то, что, балансируя на пожарной лестнице своего дома, он играл бунтарскую версию гимна Америки Хендрикса. Это было так пронзительно и оглушительно громко, что звуки его гитары с усилителем ветер раскачивал по всему небу Манхеттена. Он буквально взрывал тишину, в которую город долго был погружен долгие месяцы. На той пожарной лестнице ему было, о чем кричать: в его семье – все врачи, для его жены это были последние месяцы беременности, а кругом со страшной скоростью умирали люди.
«После нескольких таких первых вечеров мне показалось, что соседям нужно дать отдохнуть, ну это же слишком громко... В прежние времена мне бы сказали, что у меня не все в порядке с головой. В общем я решил прекратить играть. Но на следующий день вдруг оказалось, что люди сильно загрустили. Снизу мне наверх кто-то закричал "Эй, а где же гитара!!!?" Я почувствовал, что должен продолжать. И с того момента, я думаю, я играл семьдесят вечеров, не пропуская ни дня. Это был чрезвычайно важный опыт единения. Это были всего несколько минут, по прошествии которых люди снова возвращались в свои дома, а город снова погружался в полную тишину монотонного карантина, в котором мы все застряли». – И напоследок, глядя куда-то внутрь себя, Джон Фредерикс обещает: «Я никогда не смогу этого забыть. В этом было много боли. В этом было много надежды. В этом было много щемящей радости».
Возможно, социологам будущего предстоит искать объяснение уникальному опыту коллективного катарсиса по расписанию, но у Софи Расселл, похоже, уже есть состоятельная версия: «Я думаю, объяснение – оно в особенности самого Нью-Йорка. Его жителей всегда связывала некая общность иного порядка: это же такой плавильный котел из множества разных культур и народов, которых объединяет только то, что они укрыты одним общим зонтом города и идентифицируют себя именно с ним. Этого нет ни в одном другом городе мира! И когда под этим зонтом случается большая беда – мы что-то подобное уже видели после разрушительного урагана Сэнди или трагедии 11 сентября – это самоопределение как механизм начинает включаться с какой-то неистовой силой. Это же не я, а люди превратили акцию в беспрецедентное явление! И да, явление такого масштаба, которого я не могла бы ожидать даже через миллионы лет…»
