Ксения Туркова. Если сравнивать русских и американцев, мы по-разному реагируем на сложившуюся ситуацию?
Светлана Комиссарук. Вы знаете, сейчас все социальные психологи реагируют и оттачивают свои теории, объясняя, что происходит с обществом. Одна из теорий принадлежит Мишель Гельфанд — ее книга недавно была переведена на русский язык. Она объясняет, что те общества, которые жили очень скученно, у которых была большая эпидемиологическая угроза, привыкли слушаться и привыкли «строиться», решать проблемы сообща. Это так называемые общества жесткого соблюдения норм. К ним относятся Германия, Норвегия, Сингапур, Корея, Китай, Япония. Это страны, в которых, как правило, точно идут часы, где люди не переходят на красный цвет, где всегда тихо в библиотеке, и никому не придет в голову шуршать или разговаривать.
И есть другие общества. Общества, в которых относятся спокойно к нарушению норм, в которых каждый себе голова и в которых все очень творчески, где всегда люди могут найти ловушку, лазейку. Это Россия, Украина, Америка, Италия, Испания, Франция. И у того, и у того склада обществ есть и преимущества, и недостатки. Но сейчас, когда нужно сплотиться против общего врага (болезни), конечно, общества с жесткими нормами и неприятием отступлений от норм выигрывают. У них есть послушание правительству, у них есть доверие правительству. И у них прямо в их культурный код вложено слушаться: поэтому они сидят дома, носят маски, моют руки и не высовываются.
В тех обществах, которые в мирные времена отличаются творчеством и креативом, большим количеством малых бизнесов, научных открытий — в них вот это «я сам себе хозяин» играет дурную роль. И поэтому сейчас такая ситуация и в Америке, и в России (дай бог, они сориентируются и будут вести себя, не полагаясь на русское «авось»).
К.Т. Есть, наверное, и смешанный тип?
С.К. Да, есть такие страны-амбидекстеры, которые могут и творчески решать проблемы (в обычное, «мирное» время), и сплотиться и соблюдать нормы. Мне кажется, что это в Израиле происходит.
К.Т. Но почему постсоветские общества причисляются к «непослушным»? Ведь советские люди привыкли слушаться, подчиняться и доверять тому, что — условно— пишет газета «Правда».
С.К. В обществах с жесткими нормами (Германия, Китай, Корея) есть консенсус насчет того, кого слушать и кто прав. В таких обществах, как Америка, Россия, Италия, Украина, существует большой спектр критики правительства, каждый выбирает себе свой ресурс информации. И, когда нет абсолютного запрета, каждый ведет себя так, как считает нужным.
В обществах с жестким соблюдением норм у людей прямо на подкорку записано это ощущение кооперации. Там человеку не придет в голову быстренько сбегать в магазин, если нельзя: он понимает, что он для кого-то может представлять опасность. А в других обществах, в больших городах разобщенность и отсутствие понятия того, что мы вместе, настолько велико, что, к сожалению, человек человеку волк. Каждый за себя. Я не хочу идеализировать Китай, например. Возможно, и там были какие-то попытки нарушений. Но общие нормы такие строгие, что этот человек будет скорее исключением. А главное — его несоблюдение норм будет осуждено всем окружением. У нас это выражено меньше.
К.Т. Мне кажется, что в голове постсоветского человека вообще много всего намешано, что активизируется в таких ситуациях. Еще одна особенность — это то, что мы везде ищем заговор.
С.К. Да, обычно заговор ищут те, что не доверяет, пусть и подсознательно, объективности информации, кто привык к тому, что его обманывают. Если люди не доверяют СМИ и не верят в эффективность правительства, они начинают искать подоплеку. И чем страшнее ситуация, тем легче они находят объяснение, которое расставляет все точки над i, какое бы страшное объяснение ни было, это лучше, чем неопределенность. Чем сидеть и гадать, какие реальные цифры, сколько людей умерло, сколько на самом деле заражено, не скрывают ли информацию, справится ли медицина, — легче найти какой-то тайный заговор, который все объяснит, и наконец «станет все понятно». Все, для кого невыносима неопределенность, склонны искать теории заговора.
К.Т. А что еще «советское» активизируется в такие моменты?
С.К. Вы знаете, многие жалуются, что их планы на карантин совершенно невыполнимы (или пока не выполнены). Мы, «советские», ставим себе высокую планку и потом едим себя поедом за то, что ее не взяли. Не выучили санскрит, не прошли по всем виртуальным музеям мира, не послушали оперу, не начали заниматься йогой, планировали навести порядок в шкафу, но до сих пор не добрались. Вот это нас отличает. Сейчас всем тяжело, всем психологически трудно настроиться и делать то, что запланировал. Но мы себя за это еще и ругаем! Мы к себе очень критичны, очень требовательны и поэтому все время раздражены и передаем раздражение близким. Нужно себя любить, простить себя и понять, что сейчас просто такая обстановка, которая не выявляет наши лучшие черты и мы сейчас не на пике трудоспособности, надо просто это принять. Надо делать минимум — тот, который обязательно нужно делать. И все.
