Андрей Загданский: «Человек в принципе неописуем»

В творческой биографии режиссера-документалиста Андрея Загданского фильм «Мой отец Евгений», бесспорно, самый личный. Лента эта демонстрируется 17 и 18 января в программе 21-го ежегодного Еврейского кинофестиваля в Нью-Йорке. Организаторы смотра, Еврейский музей и Кинообщество Линкольн-центра, показывают 35 полнометражных и коротких фильмов из 11 стран в зале Уолтер-Рид-тиэтр и центре Элинор Бунин Монро.

55-летний Андрей Загданский родился в Киеве, выпускник факультета кинорежиссуры Института театрального искусства им. Карпенко-Карого. Работал режиссером, снимал научно-популярные фильмы. В 1992 году эмигрировал в США. Преподавал, работал на телевидении. Основал независимую студию AZ Films. Снял, в числе других, документальные фильмы «Толкование сновидений», «Вася», «Костя и Мышь», «Оранжевая зима».

«Мой отец Евгений» – кинорассказ об отце Андрея, Евгении Петровиче Загданском (1919-1997), сценаристе, киноведе, режиссере и главном редакторе студии «Киевнаучфильм» в 60-70-е годы. Фильм показывался на многих кинофестивалях, получил премию «Лавровая ветвь» за лучший полнометражный документальный фильм в Москве в 2010 году. Премьера в Нью-Йорке прошла ранее, на Втором фестивале DOC NYC в 2011 году.

С Андреем Загданским побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки».

Олег Сулькин: Андрей, сколько времени шла работа над фильмом?

Андрей Загданский: Два с половиной года. Не безумно долго, но довольно долго.

О.С.: Ты произносишь за кадром: «Здесь мне столько-то лет», и появляется фотография или кадр съемки с тобой. «Здесь отцу столько-то лет» – соответственно, фотография или кадр съемки с отцом. Но иногда в кадре вас с ним нет, а под эту фразу возникают важные, исторические события минувшей эпохи, такие, как речь Хрущева на 20-м съезде, запуск в космос Гагарина, ввод советских войск в Чехословакию и так далее. Чем для тебя важен этот во многом полемичный прием?

А.З.: Для фильма этот прием принципиален. Я не вижу ничего полемичного в нем. Он позволяет синхронизировать глобальные события и личные. Параллельное течение большой истории и личной истории, которую никто, кроме меня и узкого круга людей, не знает, бесспорно, является одним из формообразующих приемов в решении фильма.

О.С.: Как ты выстраивал фильм, был ли подробный сценарий, импровизировал ли ты, монтируя фильм?

А.З.: Фильм субъективен от начала до конца. Не знаю, правильное ли слово «импровизация», я всегда стремлюсь следовать материалу и обстоятельствам, которые открываются по ходу сбора материалов и съемки. Сценарий в документальном кино – понятие сложное. В данном случае у меня был сценарный костяк из отрывков писем отца, и в какой-то степени из моей личной истории, когда мы начали жить в Нью-Йорке, а отец остался в Киеве. Мне также хотелось использовать отрывки из фильмов киностудии «Киевнаучфильм», где мой отец и я работали, и мне хотелось использовать хронику тех событий, которые, как я считаю, были принципиально важными в моей жизни, влияли на меня и мое восприятие мира.

О.С.: Если использовать кинематографические понятия «общий план», «средний план» и «крупный план», то получается, что ты используешь общий план, то есть события исторического масштаба, и крупный план, то есть личные события, твои взаимоотношения с отцом. А среднего плана, то есть подробностей работы твоего отца на студии в условиях советской цензуры, его мировоззрения, отношений с начальством и коллегами маловато. У тебя есть обоснование этому?

А.З.: Я убежден, что человек в принципе неописуем. Я и себя далеко не всегда могу описать. Что уже говорить о других, пусть и таких близких, или особенно таких близких, как отец... Кстати, это выразительный монтажный ход, когда ты монтируешь крупный план с общим, что позволяет включать воображение зрителя. На него я и рассчитываю, когда создаю туннель времени, наполненный моими личными воспоминаниями и ощущениями. Но описать, вербализировать все, что происходило тогда, в то время, весь тот кошмар жизни при советском строе, все трудности и переживания того времени, невозможно. Да и по большому счету к 2010 году для меня все это стало неважно. Время «выпаривает» из истории все второстепенное, и я рассматриваю в фильме, так сказать, «сухой остаток».

О.С.: Письма Евгения Петровича читает драматург Александр Гельман? Читает, надо сказать, замечательно. Как ты сделал именно такой выбор?

А.З.: Мне нужен был голос человека, жизненный опыт которого совпадал бы с опытом отца, и при этом не-актера. Мой отец был немного знаком с Гельманом и относился к нему с большим уважением. Я позвонил Александру Исааковичу и сразу же почувствовал: он то, что нужно.

О.С.: Кто снимал Евгения Петровича в Киеве, в частности, в тот очень волнующий момент фильма, когда 9 мая 1995 года, в день 50-летия Победы, он говорит с тобой, звонящим из Нью-Йорка?

А.З.: Фильм снимал мой коллега, оператор Владимир Гуевский. Он снимал и телефонный разговор с отцом по моей просьбе в Киеве. Потом мы с ним сняли все и в Киеве, и в Нью-Йорке. Телефонный разговор – самый главный момент фильма. Собственно, не будет преувеличением сказать, что фильм делится на две неравные по времени части. Одна половина это весь фильм, другая половина – телефонный разговор.

О.С.: Когда в 1995 году ты просил его снимать отца, у тебя уже было ощущение, что материал понадобится для фильма, или это характерный для документалиста рефлекс – «на всякий случай»?

А.З.: И так, и так. Когда я увидел материал, то понял, что когда-нибудь что-то из него сделаю. И материал лежал. Я давно хотел сделать фильм об отце. О прощании с эпохой, которую я, скажу откровенно, ненавижу. Но я в ней жил, в ней сформирован, был в ней молод, счастлив, полюбил кино, выбрал профессию. Прощание, разрыв с эпохой – какая-то важная часть и меня, и моего отца.

О.С.: Как на Украине отнеслись к твоему замыслу?

А.З.: Когда я был в Киеве и рассказал в министерстве культуры Украины о своем проекте, мне сказали: «Андрей Евгеньевич, это замечательно! Мы вам поможем, в том числе и с финансированием». Меня обманули, никакой помощи от них я не увидел.

О.С.: Для тебя важно, что фильм показывается в программе Еврейского кинофестиваля?

А.З.: На первом Еврейском фестивале 1992 года, ровно двадцать лет назад, показывали мой фильм «Толкование сновидений». Конечно, мне приятно. Конечно, это имеет значение для моей идентификации. Мой первый язык – русский, этнически я смесь еврейской, украинской, русской и польской крови. Композитность моей идентификации меня совершенно устраивает.

О.С.: Как воспринимают фильм зрители?

А.З.: Я довольно много показывал его в разных странах. К примеру, был очень впечатлен реакцией зрителей на фестивале в Амстердаме. Люди вкладывают свои жизни, свой опыт в восприятие. Они смотрят мою картину, – сужу по их реакции, – а их собственная жизнь как бы проигрывается рядом, в параллельном фильме. Догадки внимательного зрителя имеют такое же право на жизнь, как и мои. Это очень интересно и важно для меня – активизировать личный опыт зрителя.