Действия российской власти по подавлению гражданского протеста в Москве, сначала напоминавшие паническую реакцию, теперь выглядят гораздо более рассчитанными.
Изоляция главных инициаторов уличных акций от их сторонников с помощью возобновляемых арестов, разделение арестованных и преследуемых активистов по степени виновности, уголовные дела и кампания дискредитации независимых политиков, набирающая обороты в интернете – все это говорит о том, что российская власть сочла московский протест этого года реальной угрозой и начала противодействовать ему способами, похожими на спецоперацию.
Показательными выглядят суды над молодыми активистами – Егором Жуковым и Константином Котовым.
По словам Ильи Новикова, адвоката Егора Жукова, которого цитирует «Эхо Москвы», следствию уже ясно, что на видео, явившемся основанием для обвинения 21-летнего студента Высшей школы экономики в участии в массовых беспорядках (такое обвинение предполагает уголовное наказание) – не Жуков, однако его уголовное преследование не отменено.
Мария Эйсмонт, адвокат Константина Котова, рассказала «Голосу Америки», что ей и ее подзащитному, которому предъявляют уголовное обвинение в «неоднократном нарушении порядка проведения массовых акций», даже не дали времени на ознакомление с обвинительным заключением – следствие сверстало этот документ за считаные дни, и 20 августа он уже был передан в суд.
Со времени протестов 2011-2012 года чиновники и силовики не отвечали на требования гражданского общества России столь жестко и организованно – возможно, потому что и сами оппозиционные выступления носят сейчас иной характер, чем 7-8 лет назад.
О новых чертах российского протеста в интервью Русской службе «Голоса Америки» рассказали публицист Лилия Шевцова и правозащитник Татьяна Локшина, лично наблюдавшие за недавними уличными акциями в Москве.
Лилия Шевцова – известный российский политолог, в прошлом эксперт Фонда Карнеги и Института Брукингса – считает, что «этот протест – действительно новый, ибо он происходит в новой экономической и социальной ситуации. Ситуация новая, и эта ситуация заставляет недовольство принимать новые формы».
Вот как политолог описывает составляющие нового характера протеста в России: «Экономическая рецессия, падение жизненного уровня уже пятый год, отсутствие перспективы, локальные проявления протеста по всей стране и ситуация, когда некоторые регионы начинают быть более активными в выражении своего недовольства, чем Москва. В прошлом году Кремль потерпел унизительное поражение на региональных выборах в трех российских регионах – Приморье, Владимирской области и Хакассии. Прежние механизмы мобилизации и консолидации через образ врага, мобилизации через «крымнашизм» уже не работают».
«Мы очень часто в последние дни говорим, что этот протест нов, потому что в нем участвует молодежь. Если взглянуть на свежие данные о протестных акциях, в частности, 27 июля, то да – молодежь составляет 20-30 процентов. Но в то же время где-то под 40 процентов участников протестных акций в Москве – это люди, которые постоянно выходят на такие акции. Следовательно, мы видим не только новое поколение, но и поколение прежних недовольных, только укрепившихся в желании протестовать» – делится своими наблюдениями Лилия Шевцова.
Эксперт считает, что нынешнее протестное движение преодолело «болезнь 2011-2012 годов»: «На проспект Сахарова и Болотную выходили тогда 100 тысяч человек и, возможно, даже больше, но тогда очень громко звучал лозунг: давайте влиять на власть. Была такая мечта – либо надежда – «хипстеров в норковых шубах», членов семей системных либералов, которые также выходили на этот протест, желая воспользоваться плодами медведевской либерализации, и они все еще надеялись повлиять на Кремль. В нынешнем протесте – а я была, по крайней мере, на двух митингах – не ощущалось этой бессмысленной надежды влияния на эту заскорузлую машину власти».
В то же время, продолжает Лилия Шевцова, «мы видим, что этот протест инспирирован совершенно новой, харизматической командой людей».
«Налицо кризис традиционных партий. Когда я видела этих ребят – Соболь, Жданова, Гудкова, Яшина, Русакову, Галямину, – они смотрелись как совершенно новая шеренга лидеров. И в этой шеренге не было старых лидеров, что говорит о возникновении потребности в перелицовке политического поля, возможно, через общественный протест и через общественное движение. Нынешняя аудитория, выходящая на улицу, нуждается в более гибких формах самовыражения, в более гибких формах выражения недовольства, более гибких формах реакции на власть. И им это удалось, по крайней мере, первый раз, в июле, когда протестующие растекались по переулкам и возникали совершенно в другом месте» – рассказывает эксперт.
Лилия Шевцова видит будущее российского протеста во взаимной поддержке столицы и регионов: «Пока эти протесты – очень московские, они о московской повестке. В то же время мы видели, что в других городах «выходили за Москву». Возможно, общий характер протеста изменится, когда в Москве начнут выходить «за регионы», и люди в Шиесе, например, почувствуют, что о них думают в столице России».
Татьяна Локшина – заместитель директора по Европе и Центральной Азии правозащитной организации Human Rights Watch – говорит, что российская власть прибегает к особой жестокости при подавлении протестов в целях запугивания: «То, что происходит – это повышение цены вопроса. Людям, которые выходят на протесты сейчас – в первую очередь в Москве, но не только в Москве, – довольно четко дают понять: тут, ребята, дело уже не в штрафах по 20 тысяч рублей, которые, конечно, очень большие, но народ уже немножко привык и научился на них скидываться, и не в 15, или даже 30 сутках ареста, а в том, что человек, который участвует активно в протестном движении, может за это расплатиться годами отсидки. И, таким образом, власть, как мне кажется, надеется, что люди «уйдут в кусты», потому что цена все-таки очень-очень высока».
Татьяна Локшина отмечает явную, показную неадекватность наказания со стороны властей действиям протестующих: «По событиям 27 июля властями, параллельно с делом о «массовых беспорядках», было зафиксировано три акта, которые они квалифицируют как «насилие в отношении сотрудников правоохранительных органов». О чем идет речь? В одного сотрудника правоохранительных органов кинули пустой пластиковой бутылкой, которой вред здоровью нанести нельзя. Еще в одного сотрудника кинули мусорной урной из легкого металла. Некий третий инцидент – когда якобы распылялся перечный газ».
«То есть», – продолжает правозащитница, – «если в ситуации с Болотной, когда было дело о массовых беспорядках, хоть какие-то столкновения между протестующими и сотрудниками правоохранительных органов были (хотя, естественно, до уровня массовых беспорядков никак не дотягивали, и это говорю не я, а комиссия экспертов, которая в этом вопросе разбиралась), то сейчас не было фактически ничего. И из этого «ничего» делается очень серьезное дело, по которому максимальный срок для организаторов – 15 лет».
«Параллельно с этим еще и заведено дело об «отмывании денег» против организации Навального. И эти два дела – отмывание и беспорядки – со всей очевидностью увязываются между собой в сознании правоохранителей. По крайней мере, не зря же людей, которых допрашивают по «массовым беспорядкам» в качестве свидетелей, спрашивают, сколько им платили, и кто им платил за то, что они выходили 27 июля» – говорит Татьяна Локшина.
Активистка Human Rights Watch соглашается с тем, что лицо и характер российского протеста изменились: «Действительно, если сравнивать с 2011-2012 годами, есть изменение лица протеста, когда молодые люди, в основном студенты, из-за того, что у них вообще не было советского опыта, опыта жизни в тоталитарном государстве, не знают того уровня страха, какой знают предыдущие поколения. 3 августа, когда я в очередной раз наблюдала протест в Москве, меня поразило, как в двух шагах от администрации президента бегают группы молодежи, и прямо у них на глазах забирают их ровесников, в некоторых случаях их товарищей, жестко забирают – а они никуда не расходятся».
Татьяна Локшина уверена, что международные требования к Кремлю уважать права человека по-прежнему важны: «Кремль всячески пытается продемонстрировать, что его не интересует мнение «зарубежных партнеров». На публичные претензии в качестве ответа мы обычно слышим классическое «на себя посмотрите». Из-за этого у довольно многих людей на Западе, принимающих решения, складывается представление, что, возможно, их слово будет вредным, а не полезным, и от их выступлений уровень репрессий только возрастет. Мне кажется, это не так, и я думаю, что до сих пор публичность и международное внимание являются хоть в какой-то степени защитой. И то, что Кремль непрерывно показывает, что ему якобы наплевать – это просто форма бравады».
