Михаил Беньяш, юрист, признанный в России «иноагентом», объявил о возобновлении работы проекта «Санация права». Проект по отмене репрессивных законов в России создали юрист Владимир Ашурков и писатель Борис Акунин еще в 2015 году. Группа юристов готовила законопроекты для отмены репрессивных поправок, принятые Госдумой с 2011 года. Эксперты писали поправки «в стол» – в надежде, что следующий созыв парламента ими воспользуется. Но этому не суждено было случиться, и проект заглох. И вот теперь «Санация права» возобновляется. «Голос Америки» поговорил с координатором проекта Михаилом Беньяшем о том, как избавить российское законодательство от репрессивных статей.
Голос Америки: Многие говорят: война закончится, а репрессивные законы в России никуда не денутся. Из-за них многие эмигранты опасаются возвращаться в Россию даже после завершения войны. Что с этим можно сделать?
Михаил Беньяш: В этом вопросе много спекуляций, начиная от люстрации, заканчивая пересмотром Конституции или переписыванием законодательства. Это всё – очень опасные популизм и дилетантство. Рано или поздно люди, которые к этому призывают, могут прийти к власти и наломать много дров. Мы относимся к российскому законодательству, искажённому Госдумой за последние 12 лет, как к программе, которая заражена вирусом. Мы не можем ее полностью снести и установить новую, мы можем только находить очаги вируса, фиксировать их и описывать способы лечения. Если наш проект будет использован, то наступит резкое облегчение. Словно больному, который истекает кровью, наложить шину и остановить кровотечение.
Г.А.: Какие законы вы выбираете?
М.Б.: В первую очередь мы стали смотреть на репрессивные законы, из-за которых люди сбежали из России и боятся ехать обратно. Например, закон о военной цензуре. По нему лишили свободы не так много – около 70 человек. Но испугали миллионы людей, а сотни тысяч убежали от этого закона, потому что не могут молчать. Его отмена даст свободу десяткам людей и сделает Россию более безопасной, в нее вернутся люди. Это же очень важно. В экономике станет легче. Те же айтишники, которые «куда-то убежали» – вот от этого, в том числе, они и убежали. Мы прописываем это всё в формате законопроектов в расчёте на то, что, когда произойдёт день «Д» и час «Ч» (можно это привязать условно к смерти Путина либо к какому-нибудь другому событию), начнутся резкие изменения. Времени будет критически мало на то, чтобы сделать что-то хорошо. И это будет либо сделано плохо, либо будет сделано людьми, которым не стоит доверять. Никто не может обмануть смерть. Рано или поздно Путин уйдёт. Мы перестали в это верить, за 20 лет мы привыкли, что Путин навсегда. Но рано или поздно он уйдёт. Ни одна нормальная страна не может жить с такими законами, как закон о фейках, статья 207.3. Она будет отменяться. Надо это прописывать сейчас уже и прописывать аккуратно. И надо проговаривать это как можно чаще, чтобы в обществе зрела мысль, что это будет сделано, что это надо сделать, что это уже делается. И мы этим занимаемся. Пока это небольшой документ, листов на 50. Под конец он будет занимать листов 500.
Г.А.: Так много законов надо переписать?
М.Б.: Мы еще не многое написали. Мне уже в обратную связь люди пишут: а вы вот этот закон будете описывать? Спрашивают про закон о запрете ЛГБТ-пропаганды, статья 6.21 КоАП – там медицинское вмешательство, расторжение браков в случае смены пола и так далее. Да, мы этим уже занимаемся. Есть много других законов, которые мы обрабатываем, но они еще не опубликованы.
Г.А.: Сейчас на сайте «Санации права» опубликовано девять подготовленных законопроектов. Сколько еще к ним добавится ещё, по вашим оценкам?
М.Б.: Мне сложно так сказать. Уголовный кодекс – это один закон, а в нём отменяются нормы. Например, был большой спор среди экспертов с участием журналистов по статье 282 об экстремизме, там прям до пены доходило. Некоторые радикально настроенные товарищи говорили: давайте требовать отмены 282. Но на самом деле 282 - это неплохая статья. Нужно вернуть её в прежнее состояние. Раньше она даже не предусматривала лишение свободы. Она была небольшой тяжести. Тут вопрос правоприменения, вопрос адекватного законодательства. Тот же Соловьёв на 282 наговорил ого-го как! Мы замечаем очень много дилетантства, ненужного радикализма. А к этому нужно подходить как к операции. Мы же не допускаем к программированию, к разработке какого-то сложного продукта, радикальных ребят, которые скажут: а сейчас мы тут всё порушим. Наш закон – как прекрасная статуя, которую вываляли в грязи. Надо эту грязь аккуратненько снимать, только чтобы бесценный мрамор не повредить.
Г.А.: По вашему мнению, закон в России изначально хорош, с точки зрения права?
М.Б.: До 2011 года российский закон развивался адекватно. В 1990 году началась адаптация советского закона к европейским, общемировым стандартам. Было позитивное развитие. Даже независимые депутаты могли избраться. Невзоров вот был депутатом. Экономика развивалась, средства массовой информации развивались, «Радио Свобода» было в России, «Дождь» был, «Новая газета», «Эхо Москвы». Были некоторые эксцессы, связанные с разгоном НТВ или с арестом Ходорковского. Но это как болезнь роста. В переходный период от авторитаризма к демократии такое бывает. До 2011 года мы развивались плюс-минус нормально. Но 24 сентября 2011 года тогдашний президент Дмитрий Медведев выступил на съезде партии «Единая Россия» и сказал, что его разница в популярности с премьер-министром Путиным составляет по 2-3 процента, а раз такая большая разница в популярности, да мы и вообще изначально так хотели. И вот после этого у нас была и Болотка (протесты на Болотной площади в Москве в мае 2012 года, приведшие к нескольким уголовным делам против участников акции), и Сахарова (митинги за честные выборы в декабре 2011 года), и Pussy Riot танцевали, и клевета вернулась. Медведев клевету декриминализировал, но буквально через полгода её Путин возвращает. У нас пошло ожесточение просто по всем фронтам, парламент сошел с ума. Мы сначала посмеивались, ругались, но в конце концов накопление вот этой отравы стало таким огромным, что нужна системная борьба. Наш проект не делает ничего нового. Есть люди, которые даже лучше это описали. Есть отличнейшие эксперты, гораздо более квалифицированные. Но это всё разбросано в интернете, утонуло под потоком постов, шутеек и котиков. Это должно быть собрано в одном месте, систематизировано, а потом использовано. И мы это делаем.
Г.А.: Как проходит работа с экспертами?
М.Б.: Есть несколько человек, которые работают на постоянке. Есть приглашённые. Например, я не специалист в законе об ЛГБТ. Мои познания ограничиваются вопросами запрета дискриминации, свободы слова и самовыражения. Достаточно специфическая тема. Есть люди, которые защищают ЛГБТ-комьюнити, у них большие наработки. Они нам помогает в этом вопросе. Есть ситуация, связанная со шпионажем или госизменой. Я защищал террористов, но не защищал изменников. Мы знаем, кто в этом эксперт, и эти ребята нам тоже помогут. По тем или иным узким отраслям мы работаем с экспертами.
Г.А.: Это практикующие адвокаты или теоретики права?
М.Б.: Я очень сильно разочарован в российской правовой теории. Недавно вычитал одну докторскую по праву –глубочайшее разочарование. Больше надежды на практиков, которые через себя это всё пропустили.
Г.А.: Ваши законопроекты полностью отменяют действие репрессивных статей, или только вносят в них правки?
М.Б.: Мы долго это обдумывали. Основная задача – не допустить дилетантства и махания шашкой. Это не законотворчество. Это точечное определение репрессивных норм и либо отмена, если эта норма исключительно новая, либо возвращение в положение, в котором она была раньше. Не думаю, что кто-то будет возражать против законов 2011 года. Мы отлично жили в 2011-м, кстати.
Г.А.: Действительно все законы до 2011 года были лучше?
М.Б.: Я сейчас скажу крамольную мысль. Когда спрашивают: если не Путин, то кто? Медведев лучше. Вспомните, как при Медведеве жили. Верните мне Медведева! Вот того, старого – отличный был президент. Важный момент относительно юридической техники. Дело в том, что нельзя отменить поправку к закону. Можно отменить лишь часть закона уже поправленную. Когда в уголовный кодекс вносится ужесточающая норма, то мы не можем отменить поправку. Мы можем лишь изменить статью.
Г.А.: То есть, нужно внести новую поправку, заново переписав закон?
М.Б.: Да, и это довольно скрупулезная работа, скучная. Это ближе к починке часиков или к программированию. Наш основной принцип: мы не допускаем никакой отсебятины вообще. Мы не наделены мандатом, чтобы предлагать что-то новое. Нас не уполномочил на это народ. Мы юристы. Мы можем сказать: вот эта норма, принятая Госдумой, – просто сумасшедшее что-то, дичь. А та, которая была до, нормальная. Мы, как эксперты, как друг законодателя, высказываем свою позицию: вот это надо убрать, а это вернуть в прошлое состояние. И высказываем свое авторитетное мнение в формате законопроекта. Чтобы, когда произойдет день «Д» и час «Ч», и Вячеславу Володину, Михаилу Мишустину или даже Дмитрию Медведеву вдруг резко захочется сформировать смягчающие свою вину обстоятельства, они распечатали этот закон, отнесли его в Госдуму, и все депутаты, которым тоже резко вдруг понадобятся смягчающие их вину обстоятельства, проголосовали. Нам все равно, кто это примет, вот серьезно, хоть Путин. Хоть Мишустин. Хоть Лукашенко. Вообще без разницы. Статья 207.3 должна быть отменена. Вот она отменяется – люди выходят на свободу. А что произойдёт дальше – это уже дело политиков. Новая Госдума пусть принимает новые законы. Чтобы новый парламент был адекватным, необходимо восстановить институты, которые разрушил старый парламент. Необходимо восстановить закон об основных гарантиях избирательных прав. Вернуть его хотя бы на уровень 2011 года, когда мы реально могли наблюдать, контролировать открытость выборов.
Г.А.: А как вы определяете достаточно репрессивные законы, чтобы их переписывать?
М.Б.: Есть Конституция. Статья 207.3 ну вообще никак Конституции не соответствует. Она противоречит 29 статье Конституции о свободе слова. Я понимаю, что может быть военная цензура. Ну окей, введите военное положение. Будет вам военная цензура, и не нужна будет 207.3 УК. Но это абсолютно аморальная статья. Я не верующий, но в Новом Завете сказано: «Будьте просты, как дети». Не надо ничего придумывать. Вот есть Конституция, есть глава 2, там все написано.
Г.А.: Но Конституция тоже была переписана. А работать над поправками к Конституции вы планируете?
М.Б.: Мы всего лишь высказываем более-менее авторитетное суждение. Наша задача – чтобы качественный документ лег в российскую Думу, и она его рассматривала. На мой взгляд, наша Конституция, в общем-то, хорошая и не нуждается в поправках, за исключением исправления тех, которые были приняты в 2014 и 2022 году.
Г.А.: Вопрос как раз про них.
М.Б.: Как бы помягче ответить, чтобы остаться в рамках Уголовного кодекса… Проект исследует все российское законодательство, отнесённое к компетенции Государственной Думы. Будет запрос – мы напишем. Я не могу обещать, что мы это опубликуем, но мы это сделаем. Почему не опубликуем? Потому что у нас с властями России могут расходиться взгляды на некоторые положения. А мне хотелось бы отсрочить меры реагирования. Правда, я не думаю, что это надолго получится.
Г.А.: То есть, пока вы предлагаете поправки к законам, это не преследуется властями. А если вы предложите поправки в Конституцию, это будет опасно для участников проекта?
М.Б.: Да, этому могут дать не ту квалификацию, которую мы бы хотели. Этот вопрос будет решён, но не нами.
Г.А.: Вопрос внесения поправок в Конституцию?
М.Б.: Вопрос поправок, о которых вы говорите, прямо сейчас решается. Решается уже два года, но не нами. С 24 февраля 2022 его решают два государства: Россия и Украина. Это будет решено на поле боя.
Г.А.: Что должно произойти в России, чтобы написанные вами законопроекты были приняты?
М.Б.: Есть несколько вариантов развития событий. Например, умрет Путин. И, как Испания оказалась на развилке после смерти Франко, так и Россия окажется на такой же развилке. А дальше либо придут птенцы гнезда Путина типа Патрушева, либо мы пойдем по цивилизованному пути, как Испания. А для этого нужен конкретный план развития. Решение будет приниматься в течение одного-двух дней. Путину – 71 год, в России средний возраст дожития мужчин – 67 лет.
Г.А.: Но если на место Путина придет человек, который поддерживает его линию? На место Ленина пришёл Сталин, и никому не стало легче.
М.Б.: Да никому это не нужно будет. Они все тоже устали, и все, что им нужно – это помириться. Если мы говорим об условном Патрушеве, то нас ждёт гонка на лафетах, они с Путиным ровесники. Неизбежное будет отсрочено на год-два. Усталость будет только сильнее от этого, захочется вернуться в нормальное цивилизованное общество. А мы показываем, что есть шанс. Это не политические программы, которые пишет каждая политическая партия: за всё хорошее, против всего плохого. Судьи, вы теперь независимы, а вы, полицейские, не пытайте больше людей. Ну оно же так не работает. Необходимы конкретные изменения. Мы попробуем конкретизировать, и если общество это увидит, если юридическое сообщество это увидит, то, может быть, поймут, что это шанс.
Г.А.: Сейчас проект действительно выглядит как часть политической программы. У вас есть политический лидер, который мог бы использовать ее?
М.Б.: Все равно, кто сделает: Ходорковский, Навальный, Зюганов, прости, Господи, Явлинский – нам не жалко. Мы предлагаем эту работу любому политическому лидеру. И тот из них, кто захочет завоевать сердца избирателей – пожалуйста, пользуйтесь, берите.
Г.А.: Проект изначально был связан с ФБК. Как получилось, что он отпочковался?
М.Б.: Да, на начальной стадии проект пользовался ресурсами ФБК, и Алексей Навальный даже в интервью Дудю о нём говорил. Сейчас те люди, которые стояли у истоков проекта, не сотрудничают с ФБК. Я волонтёрил в проекте с самого начала. А проект хороший, забрасывать его нельзя, поэтому летом мы решили его восстановить.
Г.А.: Проект финансирует Борис Зимин?
М.Б.: Кто вам это сказал?
Г.А.: Он есть в списке наблюдательного совета.
М.Б.: Борис – неглупый и порядочный человек, и его нахождение в совете обусловлено не только его финансовой состоятельностью.
Г.А.: Тогда кто финансирует проект?
М.Б.: Есть несколько российских доноров. Я спрашивал, могу ли я озвучить их имена. Мне ответили, что они сами это проговорят. Там не один донор.
Г.А.: Получили ли уже вы отклики на проделанную работу? Может быть, были реакции из российских органов власти?
М.Б.: Ну, Пискарёв (Василий Пискарев – председатель комитета Госдумы по безопасности и противодействию коррупции) пока ещё ничего не написал. От органов власти на местах пришёл удивительный отклик: ох, замечательно, давно пора. Откликнулись юристы-практики. Я с ним сейчас общаюсь по некоторым моментам, которые прошли мимо моего внимания. Это то, что и требуется – чтобы практики говорили: а вот вы об этом забыли. Это то, чего мы и хотели от проекта – чтобы тысячи глаз, ушей, мозгов говорили: ребята, а вот здесь чуть-чуть подправьте. Коллективный разум – то, что нам нужно. Вдруг получится?
Форум