МОСКВА – В России выходит книга писателя Максима Д. Шраера «В ожидании Америки» – русская версия его же документального романа «Waiting for America: A Story of Emigration», вышедшего в США в 2007 году.
Это именно документальный роман: в книге от первого лица описаны реальные события отъезда, а точнее, бегства семьи Максима Шраера из СССР в 1987 году после девяти лет «отказа», но эти события описаны языком романа, и повествование полно художественных деталей.
Книгу, написанную Максимом Д. Шраером на английском языке после многих лет в эмиграции, а теперь выходящую на русском в московском издательстве «Альпина нон-фикшн», можно назвать лентой наблюдений и переживаний автора, которые он «в ожидании Америки» испытывал 20-летним, и теперь разворачивает перед читателем. Разворачивается эта лента ритмично, с ровной интонацией, и от этой ровной ритмичности перемена мест, перевернувшая жизнь еврейской семьи – отъезд из СССР, встреча с Европой и европейцами, ожидание переезда в Штаты – кажется еще сильнее и ярче, перелом времени и географии говорит сам за себя, без ненужных восклицаний.
Роман уже получил высокую оценку критиков и коллег Шраера по литературной работе, и скоро сам автор приедет представлять его в Россию. Накануне этой поездки Русская служба «Голоса Америки» побеседовала с Максимом Шраером о феномене эмиграции, описанном в его книге.
Данила Гальперович: Максим, вы написали роман об опыте эмиграции из России, тогда – СССР, который был вами получен в середине ‘80-х. Этот опыт релевантен сейчас для тех, кто покидает Россию в середине 2010-х?
Максим Д. Шраер: Прежде всего, я думаю, что любой опыт эмиграции релевантен вообще. Потому что это особое экзистенциальное состояние жизни и менталитета. Это как опыт заключения, пребывания в лагере, участия в войне – он не может не быть релевантным. Я уверен, что существует «грамматика эмиграции», и если будущий эмигрант начинает об этом серьезно думать, то такого рода опыт важен. Кроме того, я действительно писал эту книгу как книгу не только об эмиграции, но о состоянии транзита: человек только что эмигрировал, но еще не достиг своей конечной цели, еще не стал иммигрантом. И поэтому, я думаю, что состояние 20-летнего героя, его родных, других беженцев, которые их окружали, которые вырвались из советской империи в 1987 году, конечно же, релевантно. Конечно, в такого рода сравнительных рассуждениях есть своя ограниченность, потому что у каждого свой уникальный опыт. Не следует это забывать: это была советская полицейская империя, у меня описан опыт еврейской эмиграции, в основном, старых «отказников», а не просто абстрактных отъезжающих из России.
Д.Г.: Действительно, сейчас картина как бы обратная: многие говорят о том, что сейчас, собственно, въезд и выезд российскими властями даже поощряются, и им становится немножко легче внутри страны, когда в ней меньше тех, кто их критикует. Но, с другой стороны, те, кто сейчас уезжает, зачастую тоже испытывают большую легкость в привыкании к другим странам. Как вам кажется, сейчас адаптация к эмиграции из России проходит легче?
М.Д.Ш.: В моей книге есть эпизод: в Ладисполи, в состоянии еще полной неизвестности того, что впереди, я оказываюсь в частной подпольной парикмахерской у одного горского еврея, уехавшего из Баку, который и там довольно хорошо жил, и здесь, в Ладисполи, продолжает процветать. Формула «кто уезжал легко, тот и адаптируется легко, а кто уезжал тяжело, тому и адаптация дается тяжело», думаю, в какой-то мере остается верной. В эмиграции есть экономика потерь и приобретений: уезжавшие без потерь, я думаю, и адаптируются легко. Тяжело травмированным старым «отказникам» – евреям, которые уезжали из Советского Союза как люди, которые из-за государственной антиеврейской политики и по идеологическим убеждениям не могли жить в этой империи, конечно же, было тяжело уезжать, но и приспосабливаться им было нелегко. Я не люблю выражение «колбасная эмиграция», вообще, не верю в «колбасную эмиграцию». Мне приходилось встречаться с эмигрантами, которые говорили: «Вы знаете, мы и там прекрасно жили, и тут отлично живем». Бывают такие счастливчики, но моя книга, в основном, не о таких счастливчиках. При этом я думаю, что просто общий уровень информированности о жизни вне России, общий уровень сознания сейчас в России другой – мы же жили в закрытом ящике без окон и дверей. Теперь же это настежь открытая жизнь, поэтому эмигранты уезжают, уже наполовину став гражданами Вселенной, пока они еще живут в России. Мы же, интеллигенты, уехавшие из СССР в 70-е и в 80-е годы, конечно, мечтали о том, чтобы стать гражданами Вселенной в Советском Союзе, но нам это почти не удавалось.
Д.Г.: У вас в книге, и во многих книгах людей, уехавших из России в эпоху СССР, есть ощущение мощного, эпического страдания, при этом эстетически красивого – когда люди понимают, что они проходят через перемены и превращения, в общем, великого порядка, что это скажется на их семьях в будущем, что это скажется на их родине (при этом у них есть понятия «Родина» и «покинуть Родину»). Есть ощущение, что с приходом перемен в Россию такое эпическое красивое страдание эмиграции куда-то делось. Как по-вашему, люди сейчас – и в России, и вне ее – стали жить легче, без осознания эпичности перемен, когда они меняют так свою судьбу?
М.Д.Ш.: Именно поэтому, если угодно, я написал эту книгу, – во-первых, по прошествии какого-то количества лет американской жизни, во-вторых, конечно же, сначала по-английски, дистанцировавшись от событий, страны, языка и культуры. Это еще одна форма приобретения и определенного эстетического градуса, и определенной эпичности, потому что эпичность – это еще и осознание дистанции времени, пространства, культуры. Ощущают ли теперешние жители России эпичность происходящего с ними? Я думаю, что это зависит от поколений. Пережившие в зрелом, сознательном возрасте советский опыт, конечно, ее ощущают. А у представителей молодых поколений, постсоветских, отсутствие эпичности в восприятии мира связано еще и с тем, что молодые поколения не так травмированы происходящим. И от этого, наверное, исходит определенное отсутствие саморефлексии, определенное отсутствие рассматривания самих себя в зеркалах времени, в зеркалах эпохи. Наверное, от этого происходит и отвержение эпичности, отвержение эпических формулировок.
Д.Г.: Кстати, а как на вашу книгу это самое молодое поколение реагирует?
М.Д.Ш.: Должен вам сказать, я уже замечал, что молодые читатели в России на нее реагируют несколько иначе, чем люди моего поколения. И мне уже говорили даже очень умные и талантливые молодые российские журналисты, что книга им представляется «канонической», … что бы это ни значило. Наверное, в ней есть что-то несозвучное восприятию мира сегодняшними молодыми россиянами. Я, конечно же, наблюдаю это все со стороны, как пришелец. В советское время ощущение постоянной катастрофы было спарено с ощущением неизменности политического террора. Казалось тогда, что советская система не развалится. Я помню, например, – умирает Андропов, февраль 1984-го, я был в 10-м классе, митинг и бредовые слова, уже полный абсурд в воздухе, но, тем не менее, мало кому из нас казалось, что эта система вдруг обрушится. Не это ли эпическое мышление?
Д.Г.: Ваша книга заканчивается на моменте, когда вы еще до Америки не добрались. Как Америка вас встретила? Каков был ваш американский путь до того, как вы написали «В ожидании Америки»?
М.Д.Ш.: Да, тут, наверное, надо пояснить. Книга «В ожидании Америки» – это не книга о жизни в Америке. Таких книг много, это огромный жанр, среди них есть разные по качеству, и в основном они – или о том, как трудна была жизнь в стране, откуда эмигранты уехали, в данном случае, в Советском Союзе, в Восточной Европе, или о том, как иммигранты с трудом внедряются в новую жизнь. Мне же хотелось написать книгу о том, что происходит, когда молодой эмигрант из советской империи оказывается на Западе, что происходит у него в сознании. В ней короткий отрезок времени – всего три летних месяца. Я писал эту книгу в 2000-е годы, и, конечно же, я писал ее постепенно. На то, чтобы ее вообразить, ушли годы, связанные с вживанием в американскую жизнь, с учебой… я здесь в Америке еще учился в университете, потом в докторантуре… с переходом на сочинение прозы, в основном, на английском языке. Я как раз активно писал рассказы по-английски, когда приступил к этой книге. И, кстати, я довольно много описывал свое уже американское состояние в рассказах и эссеистике… у меня есть целая книга рассказов «Судный день в Амстердаме», где вообще все герои без исключения – эмигранты из России или Советского Союза, живущие в Америке.
Д.Г.: А появится ли «документальный роман» о том, что с вами происходило уже в Штатах?
М.Д.Ш.: Если такая книга появится, то тогда сложится трилогия, потому что уже есть моя книга о том, что было до отъезда из СССР. У тех, кто прочитывал «В ожидании Америки» в ее английском варианте, неизменно возникали вопросы о том, что же было до этого, почему мы уехали, почему мои родители приняли такое решение. Поэтому после этого я написал книгу «Leaving Russia», которая сейчас переводится на русский. Она вышла в США три года назад и стала приквелом к книге «В ожидании Америки». В этой книге систематически описывается весь мой опыт жизни в Советском Союзе: еврейский опыт, политический опыт, просто жизненный опыт, студенческий, любовный. И в каком-то смысле эта книга стала тем ключиком, который необходим для того, чтобы открыть американский ларчик, в котором я теперь живу.
Д.Г.: И каков был бы конспект этой третьей, «американской» книги, то главное, что вам бы хотелось туда включить?
М.Д.Ш.: Такая книга, наверное, дастся мне тяжело, потому что я продолжаю в этом мире жить. Нет дистанции. Но, во-первых – в эту книгу должен войти опыт не просто адаптации к американской жизни, но и большой опыт американской жизни: студенческой, аспирантской, литературной. Я прекрасно понимаю, с чего бы я начал: это утро, пробуждение в Америке, в небольшом университетском новоанглийском городке, в деревянном доме, где мы поселились. Я просыпаюсь и понимаю, что мы оказались в стране по большому счету прекрасной, демократической, но с точки зрения культуры, в общем, провинциальной, особенно, если живешь в небольшом городе. И это было своего рода шоком. Представить это заранее по кино, по книгам было невозможно. Второе – в этой книге, конечно же, будет многое о еврейском опыте, потому что, конечно же, как еврей, я по-настоящему расправил крылья именно в Америке, и это – один из центральных тезисов той книги, которую я надеюсь когда-нибудь написать. Третье – это переход на английский, состояние двуязычия или «трансязычия». И четвертое – я попытаюсь описать, как иммигранты из Советского Союза, приехавшие в Штаты в те годы, поздняя «третья волна», входили в американскую жизнь. Моим родителям было тогда под 50, и то, что они создали для себя совершенно другую, успешную американскую жизнь, мне до сих пор представляется просто чудом.
