Когда Максим Максимович Литвинов умер в последний день 1951 года, его старшему внуку Павлу было 11 лет. Тогда семья бывшего наркома иностранных дел жила в знаменитом Доме на набережной в просторной квартире с видом на Кремль.
Сегодня, в 70-ю годовщину смерти крупнейшего советского дипломата, его внук, 81-летний Павел Литвинов, легендарный правозащитник и диссидент, живет, как и многие годы после вынужденной эмиграции, в пригороде Нью-Йорка.
Главным событием жизни Павла Литвинова, физика по образованию, стало 25 августа 1968 года, когда он в числе семерых смельчаков вышел на Красную площадь, протестуя против советских танков, вторгшихся в Чехословакию. Последовали репрессии, и ему в 1974 году пришлось уехать из Советского Союза. Время берет свое, и за прошедшие годы ушли уже пятеро из «великолепной семерки».
В 2006 году, в одну из наших встреч, Павел Литвинов рассказал об удивительном эпизоде из жизни его деда (моя статья о Павле и о семье Литвиновых была опубликована в тот год в газете «Новое русское слово»). Речь шла о крайне необычном интервью, которое Максим Максимович дал в 1946 году американскому корреспонденту. То, что наговорил тогдашний замнаркома журналисту, автоматически подводило его под расстрел как «предателя». Зачем он совершил самоубийственный поступок? И каким образом уцелел?
По лезвию ножа
В жизни Максима Литвинова было много драматических событий, чреватых гибелью. Он родился в 1876 году в Белостоке (ныне Польша) в еврейской семье. Его настоящая фамилия — Валлах. Партийных кличек у него было много — Папаша, Максимович, Феликс, но закрепилась Литвинов. Правоверный ленинец, революционер-практик, он занимался издательским делом и добыванием оружия. Его, спеца по экспроприациям, арестовали во Франции. Известно, что когда Сталин и Камо ограбили поезд, золотые слитки были вывезены за границу, и Литвинов пытался их сбыть. Его хотели выдать царской России, но влиятельные друзья помогли выехать в Англию, а Англия его не выдала.
В послереволюционные годы он сделал блестящую дипломатическую карьеру, став в 1930 году наркомом иностранных дел Советского Союза. Он чудом уцелел в сталинских чистках, которые затронули почти всех его соратников-дипломатов – одних расстреляли, других отправили в ГУЛАГ.
Комментируя этот факт, Павел Литвинов сказал: «Дед был уверен, что за ним придут, и после 39 года, когда его сняли с поста наркома иностранных дел, ждал ареста каждый день и спал с револьвером под подушкой».
Тогда имя Литвинова полностью исчезло из газет. Телефон умолк, кажется навсегда. Жена Литвинова, бабушка Павла, была англичанкой по имени Айви Вальтеровна Лоу. С ней большевик Литвинов познакомился еще в эмиграции. В пору, когда людей обвиняли в шпионаже в пользу Англии или Японии, иметь такую супругу считалось опасным делом. Но занесенный над его головой меч так и не опустился. Можно считать, что причина тому – политическая нейтральность Максима Литвинова, никогда не принимавшего участия в идеологических группировках и дискуссиях.
«Это было началом его тайного диссидентства, — заметил Павел, — хотя, конечно, он это так для себя не формулировал. Он был разочарован в сталинской внешней политике. Конечно, никому, кроме семьи, он этого не говорил».
По мнению Зиновия Шейниса, автора книги о Литвинове, в конце 30-х годов готовился процесс против «врага народа» Литвинова. По некоторым данным, Берия планировал его убийство. Это подтверждает и Никита Хрущев в своих мемуарах.
«К убийству Литвинова имелось у Сталина двоякое побуждение, – писал Хрущев. – Сталин считал его вражеским, американским агентом, как всегда, называл все свои жертвы агентами, изменниками Родины, предателями и врагами народа. Играла роль и принадлежность Литвинова к еврейской нации».
Не исключено, что Сталин сохранил экс-наркому жизнь, чтобы иметь в кармане запасную карту, если придется улучшать отношения с Западом. Когда Гитлер напал на Советский Союз, Литвинов был вызван из опалы. Ему вручили портфель замнаркома и отправили послом в США и одновременно посланником на Кубу.
Известно, что в разговорах с американцами он не раз критиковал Сталина за непонимание Запада, а советскую систему – за негибкость.
В конце 1951 года Максим Литвинов перенес очередной инфаркт и скончался в канун Нового, 1952 года. Его сын Михаил Литвинов, отец Павла, рассказывал журналисту Леониду Млечину: «Отец последние месяцы лежал неподвижно, — после инфаркта рядом с ним неотлучно находилась медицинская сестра».
Один из «ребят Мурроу»
Предыстория «самоубийственного» интервью вкратце такова. В 1943 году Литвинова вернули домой из Вашингтона. За ним формально сохранили пост замминистра и кабинет в мидовском офисе на Кузнецком мосту. Но от дел он был фактически отстранен.
В июне 1946 года Максим Литвинов согласился дать интервью американскому репортеру Ричарду Хоттелету (Richard Hottelet), корреспонденту радиостанции Columbia Broadcasting System (CBS).
Это невероятное интервью было опубликовано в газете «Вашингтон пост» в январе 1952 года, сразу же после смерти бывшего наркома. Это была большая сенсация. Изложение беседы Хоттелета с Литвиновым и комментарии журналиста печатались в пяти (!) номерах газеты.
Прочитав в Нью-Йоркской публичной библиотеке эти материалы, я решил тогда разыскать Ричарда Хоттелета. Надежды было мало: ведь с момента его встречи с Литвиновым в Москве прошло 60 лет. Но к моему изумлению, 89-летний Хоттелет нашелся и любезно согласился со мной встретиться. Жил он в Коннектикуте, откуда и приехал в Нью-Йорк на электричке для беседы в частном клубе Century в Манхэттене, где он состоял членом.
Ричард Хоттелет – последний из могикан, единственный на момент нашей встречи в 2007 году остававшийся в живых участник блистательной журналистской команды CBS, известной как «ребята Мурроу» (Murrow Boys). О них был снял фильм Джорджа Клуни «Доброй ночи и удачи!» (Good Night and Good Luck).
Родился Ричард Хоттелет в Бруклине в 1917 году, так сказать, ровесник революции. В самом начале Второй мировой войны его послали корреспондентом в Германию, где в марте 1941 года арестовали по обвинению в шпионаже. Он просидел в нацистской тюрьме несколько месяцев, после чего его обменяли на немецкого журналиста. Тюремная эпопея 24-летнего Хоттелета широко освещалась американской печатью.
Эдвард Мурроу, ведущий радиожурналист CBS, известный впоследствии «войной слов» с сенатором Маккарти, нанял Хоттелета в 1944 году. И уже в день высадки союзников в Нормандии тот, находясь на борту бомбардировщика, атакующего нацистские войска, вел радиорепортаж. Он побывал во многих переделках и чудом остался в живых. Когда однажды самолет, на борту которого он находился, подбила ПВО противника, он спасся от гибели, выпрыгнув впервые в жизни с парашютом. Был участником исторической встречи с русскими войсками на Эльбе.
После войны новостная радиослужба CBS откомандировала его в СССР. Он приехал в Москву в мае 1946 года, а уже в июне состоялась та самая памятная встреча с Литвиновым.
В декабре того же года Хоттелет отбыл в США, потому что радиотрансляции CBS News из Москвы были прекращены.
Предостережение Западу
Как рассказал мне Хоттелет, передачи, которые он готовил, цензурировались советскими властями. Журналист посылал дословные сценарии своих программ в советскую цензуру и мог передавать их в эфир только после получения соответствующего штампа. Радиорубка американцев находилась на нынешней Пушкинской площади, а советское цензурное ведомство – в здании Центрального телеграфа. Иногда цензоры задерживали текст, и Хоттелету приходилось, сломя голову, бежать вверх по улице Горького, чтобы успеть в студию к трансляции.
Хоттелет признался, что ему очень не хотелось пересказывать для американских радиослушателей передовые статьи из «Правды». Ведь попытки добыть информацию из первых рук от советских партийных лидеров и чиновников упирались в постоянные отказы. И вдруг «товарищ Литвинов» изъявил готовность встретиться с ним.
В день, когда было назначено интервью с Литвиновым, Хоттелет решил прогуляться до тогдашнего здания МИД на Кузнецком мосту пешком от «Метрополя», где они с женой жили. Он запомнил: день был настолько жарким, что тяжелые ботинки оставляли следы на асфальте, а сам он плавился, будучи облачен в официальный шерстяной костюм.
По словам Хоттелета, когда он вошел в кабинет, Литвинов был явно взволнован, тяжело дышал, а камин горел, несмотря на зной. Хозяин кабинета явно что-то сжигал, какие-то бумаги. На нем был светлый летний костюм и белые перфорированные туфли, видимо, напоминавшие хозяину его посольские времена в Вашингтоне. Разговор шел по-английски, которым Литвинов владел свободно, хотя и говорил с сильным акцентом. Голос у него был низкий, с хрипотцой, говорил он, как бы задыхаясь.
Репортер задавал вопросы о международном положении, о позиции Советского Союза, ожидая обычных для советских «шишек» безликих уклончивых ответов. Но собеседник стал рубить правду-матку, заявил, что Сталин – диктатор азиатского типа, хочет захватить всю Восточную Европу, Грецию и Австрию, так что западным демократиям следует быть начеку.
«Положение плачевное, – веско сказал хозяин кабинета. – Похоже, расхождения между Западом и Востоком зашли так далеко, что согласия уже не достичь. Одно время казалось, что два мира смогут сосуществовать бок о бок, но это уже, очевидно, не так. Россия вернулась к устаревшей концепции «чем больше территория, тем крепче безопасность».
Репортер спросил, есть ли у собеседника какие-либо предложения по выходу из кризиса.
«У меня есть кое-какие идеи, – ответил Литвинов. – Но я им ничего не скажу, пока они сами меня не попросят». «Им», «они» – это, конечно, Кремль, Сталин. «И они, конечно, не попросят», – сказал он с тяжелым вздохом.
Хоттелет деликатно напомнил хозяину кабинета о тех временах, когда его все-таки «просили», возвращая из опалы к важной для страны работе. Может, и на этот раз это произойдет?
«Нет, – Литвинов покачал головой. – Я знаю твердо. И я рад не быть вовлеченным в это, я простой наблюдатель».
Хоттелет спросил собеседника: «Представьте себе, что Запад внезапно пойдет навстречу Москве и согласится с ее требованиями касательно Триеста, итальянских колоний, реки Дунай и всего остального. Приведет ли это к возвращению доброй воли и ослаблению нынешней напряженности?».
Литвинов отвечал медленно, взвешивая каждое слово.
«Это приведет к тому, что Западу придется в скором времени иметь дело с новой серией требований».
Разговор, естественно, зашел об атомной угрозе и о способах ее сдерживания. Заверения Москвы о готовности к взаимной инспекции, подчеркнул Литвинов, не стоят бумаги, на которой эти гарантии записаны. По его словам, Россия будет использовать свое право вето в недавно учрежденном Совете Безопасности ООН, чтобы блокировать любую реальную международную инспекцию ядерных возможностей СССР.
Не упоминая имени Сталина, гость спросил у Литвинова, возможны ли серьезные перемены в Советском Союзе, если произойдет смена вождя.
Хозяин кабинета отмел эти предположения раздраженным взмахом руки. И вербализировал свое мнение: какая разница, если более молодые члены руководства страны придерживаются точно таких же взглядов, что и старая гвардия.
Но если международный кризис будет усугубляться, усиливая напряженность в Советском Союзе, продолжал эту тему журналист, реально ли предполагать активизацию внутренней оппозиции, включая вооруженные акции протеста?
«Мы не должны забывать, – сказал Литвинов, – что немецкий и итальянский народ не подняли восстание даже перед лицом ужасающих перспектив. В 1792 году французский народ мог штурмовать арсеналы, вооружиться мушкетами и совершить революцию. Но сегодня для этого нужны артиллерия, танки, радиостанции, печатные станки – все, что крепко держат в своих руках тоталитарные режимы. Поэтому невероятно трудно, например, сместить... Франко». Перед последним словом он сделал выразительную паузу.
А что он думает о вероятности дворцового переворота?
«Нет, – сказал тот. – даже для дворцового переворота нужна поддержка армии и правоохранительных органов».
Подстава или безумие?
«Несколько раз во время нашей часовой беседы у меня волосы начинали шевелиться, – заметил Хоттелет. – Этот человек либо сошел с ума, либо это какая-то фантастическая подстава». Слушая ответы замнаркома, Хоттелет поначалу проникся мыслью, что вся эта затея с интервью – пробный шар, который кремлевское руководство запускает, чтобы прощупать возможную реакцию Запада, так сказать, смелый ход в дипломатической войне. По мнению Хоттелета, которое впоследствии получило подтверждение, это не была искусная игра Кремля. Литвинов говорил от себя, с полной искренностью, осознавая, на что он идет. Стоило задуматься, почему Литвинов не оговорил конфиденциальный характер беседы, не попросил репортера оставить ее «вне протокола», «не для печати».
«Это было политическое завещание Литвинова, адресованное Западу», – делает вывод Хоттелет.
Журналист был уверен, что офис Литвинова прослушивался МГБ (незадолго до этого преобразованного из НКВД) и их разговор записывался. Он вышел из здания МИДа в смятенном состоянии, опасаясь немедленного ареста или «дорожного происшествия». Делать радиопередачу на основе этого интервью не могло быть и речи. Цензор заблокирует программу, а Литвинов будет немедленно арестован МГБ.
Первым делом Хоттелет направился не в студию CBS, а в Посольство США, где переговорил с первым секретарем Джоном Дэвисом, с которым они до интервью проговаривали вопросы Литвинову.
Дэвис и посол Уолтер Беделл Смит согласились, что публиковать материал нельзя. По каналам спецсвязи Хоттелета соединили и с Мурроу, и с Госдепартаментом США. Известили госсекретаря Джеймса Бернса, который в тот момент находился в Париже на встрече министров иностранных дел стран-союзников, в которой принимал участие Вячеслав Молотов.
Последовавшие несколько дней Хоттелет с трепетом открывал советские газеты, боясь увидеть коротенькое сообщение, что Литвинов скоропостижно скончался или стал жертвой автомобильной аварии. Оставалось предположить, что его офис не прослушивался или прослушивался, но жучок-диктофон в тот день был сломан.
Тайна невероятного интервью рассеялась, пусть частично, через два месяца.
23 августа 1946 года «Правда» поместила короткое сообщение мелким шрифтом о том, что Максим Литвинов освобожден от должности замминистра иностранных дел, а Федор Гусев и Яков Малик назначены на эти должности. Это еще больше укрепило Хоттелета в мнении, что 18 июня, в день его встречи с Литвиновым, тому поступило первое неофициальное сообщение об увольнении. Как опытный дипломат и царедворец, Максим Максимович понимал, что в его карьере можно ставить точку. Как считает Хоттелет, он был уязвлен, обижен и подавлен. Отсюда тяжелое дыхание астматика, повышенная тональность голоса и горящие бумаги в камине, от которых следовало избавиться как можно скорее.
Как считает Хоттелет, переданное по дипломатическим каналам содержание беседы с Литвиновым «помогло формированию новой, более жесткой и прагматичной позиции американской администрации на переговорах с Советским Союзом о послевоенном устройстве Европы и зонах оккупации. Союзнические обязательства можно было смело выбросить в корзину».
«Каково значение его (Литвинова) откровений? – писал Хоттелет в «Вашингтон пост». – С 18 июня 1946 года, когда состоялась беседа, ее засекреченный транскрипт стал важнейшей рекомендацией по делам с СССР для высших чинов американского правительства и горстки дипломатов. Посол Бернс держал меморандум Хоттелета в частном сейфе. В Вашингтоне лишь узкая группа экспертов и чиновников имела к нему доступ».
«Интервью после смерти»
Когда Литвинов умер, гроб с телом был выставлен в конференц-зале МИДа, окруженный венками и цветами. Военный оркестр играл марши. По словам Хоттелета, ни Иван Майский, ни Александр Трояновский, ни Александра Коллонтай, то есть старые кадры, не почтили память Литвинова своим присутствием. Зато пришли три «сменщика» из новой плеяды дипломатов – Андрей Громыко, Валериан Зорин и Федор Гусев.
«Ирония бросалась в глаза, – заключает пятую, итоговую статью в «Вашингтон пост» Хоттелет. – Роботы советской системы хоронили вольнолюбца. Они не знали, что Литвинов приготовил для себя некролог, который «Правда» никогда не напечатает, а Иосиф Сталин теперь, когда все открылось, обольет бывшего соратника презрением».
Хоттелет рассказал мне о своей дальнейшей жизни. Под началом Мурроу он работал на радио CBS News в Вашингтоне и Нью-Йорке, а затем на телевидении. В первой половине 50-х был корреспондентом в Германии. Всего отработал в CBS 41 год. Бывал в СССР неоднократно, в коротких командировках. В частности, приезжал в 1972 году в пресс-группе, освещавшей визит Никсона. Выйдя на пенсию, продолжал писать комментарии, выступал с лекциями. Умер Ричард Хоттелет в 2014 году.
Название первой из пяти его публикаций в «Вашингтон пост» 1952 года – «Дипломат Литвинов предупреждает западный мир: Советскому Союзу нельзя доверять и потакать». И врезкой – «Интервью 1946 года, выпущенное после смерти».
«Если бы слова Литвинова стали известны, пока он был жив, это означало бы смертный приговор», – говорится во вступлении к публикации интервью в «Вашингтон пост».
«Американскому журналисту повезло: он оказался в правильное время в правильном кабинете, – считает Павел Литвинов. – Они не были прежде знакомы. Просто так совпало. И Максим Максимович выбрал именно его как удобного посредника, как курьера, который перескажет миру его политическое завещание».
