В минувшие выходные режиссер Валерий Балаян написал в Интернете, что его фильм про Анастасию Бабурову «Любите меня, пожалуйста» решили не показывать, хотя уже отобрали для участия в двух фестивалях. Напомним, что в январе 2011-го исполняется два года с тех пор, как в центре Москвы, недалеко от Независимого пресс-центра на Пречистенке, среди бела дня неизвестный убил адвоката-правозащитника Станислава Маркелова и смертельно ранил Анастасию Бабурову, 25-летнюю студентку журфака МГУ, корреспондента «Новой газеты». Она попыталась атаковать убийцу, но он успел выстрелить. Основная версия убийства связана с антифашистской деятельностью, которой занимались Маркелов и Бабурова. В скором времени Никита Тихонов и Евгения Хасис, проходящие по этому делу, предстанут перед судом.
Во вторник 16 ноября Валерий Балаян дал эксклюзивное интервью корреспонденту Русской службы «Голоса Америки». Мы были среди первых, кому режиссер сообщил, что его фильм все-таки покажут.
Подробности читайте в интервью, которое автор фильма дал нам, когда еще не было ясно, покажут ли его ленту. Для широкого зрителя фильм Валерия Балаяна доступен в онлайне.
Василий Львов: Валерий, как получилось так, что показ вашего фильма на кинофестивалях «Сталкер» и «Профессия: журналист» отменили?
Валерий Балаян: Фильм должен был быть показан по расписанию как раз сегодня. Потом пришлось его отменить, но в этом сыграла свою роль история в Новосибирске, когда ребята-студенты по своей инициативе организовали просмотр, видимо, для небольшого круга людей. В последний момент руководство этого вуза (это должно было происходить в киноклубе) отменило показ, и ребят попросили уйти из университета. Они вышли на улицу, а там их поджидало около 30-ти нацистов, и, в общем-то, дело закончилось тем, что открылась стрельба из травматического оружия и пролилась кровь – случайному студенту пуля попала в лицо. И после этого инцидента я напомнил об этом организаторам (двух фестивалей – В.Л.) и написал, что неплохо было бы подумать о какой-то минимальной безопасности для людей.
После этого мне позвонил директор фестивалей Игорь Степанов и сказал, что у них нет таких возможностей и ресурсов таких, поэтому он предложил мне отменить именно публичный просмотр. Мне, естественно, пришлось на это согласиться, потому что мы не можем подставлять зрителей. Я хочу обратить внимание, что из всех российских фестивалей только эти два решились показать фильм. Я благодарен им за отвагу.
В.Л.: А на другие фестивали почему фильм не попал?
В.Б.: Это кинопублицистика, достаточно простая по форме, можно сказать, плакат – плохими красками на серой оберточной бумаге. Не было других возможностей, этот фильм я снимал за свой счет. В этом смысле фильм уязвим, легко сказать, что он не подходит по техническим критериям и художественным.
В.Л.: Но он дает уникальный материал.
В.Б.: Я считаю, что это документ времени, мне хотелось прежде всего зафиксировать этот документ для историков – как консервы. Тех материалов, которые я весной этого года нашел и скачивал, уже не существует.
В.Л.: Там очень много нацистских, экстремистских, как модно сейчас говорить, материалов. Можно сказать, что ваш фильм о нацизме?
В.Б.: Главная задача была рассказать о Насте. Это фильм не о нацизме в России и не об анализе этой проблемы, а о русской девочке, о том, как все эти люди, которые ненавидят нерусских, ее убили – русскую девочку из Севастополя, у которой оба деда погибли в Великой Отечественной войне.
В.Л.: О Станиславе Маркелове в фильме говорится совсем немного…
В.Б.: Стас – это ключевая фигура, это человек, которому, я думаю, в России когда-нибудь поставят памятник, это честнейший, бескомпромисснейший человек; если бы в этой стране было гражданское общество, он бы мог стать президентом. Но в данном случае я не ставил перед собой задачи сделать фильм о Стасе. Что главной мишенью был он, всем очевидно, а вот о Насте думали, что она в ненужное время оказалась в ненужном месте, случайная жертва.
Я стал заниматься этим и, конечно, понял, что это не случайная жертва. Вокруг нее сгущалась обстановка, было много угроз, о чем в фильме я и рассказываю. Мне кажется, что о Стасе обязательно фильм сделают. Может быть, и я когда-то сделаю. О Насте рассказать мне прежде всего захотелось потому, что все считали, что это нелепая случайность. И, кстати, родители [Анастасии Бабуровой] так думали. На прощании [с дочерью] они так считали. Но прошел год, они это все изучили и сказали, что тогда ничего не понимали и не знали. «У нас открылись глаза – и на Россию, и на нашу дочь, и на все. Мы были слепые», – они прямо это говорят.
В.Л.: Когда смотришь фильм, складывается впечатление, что фашисты сильнее – не в духовном смысле, а с точки зрения эффективности насилия. Мне, например, запомнился кадр, когда сильный, толстый фашист – такой типичный скинхед – говорит щупленькому мальчику-антифашисту: «Ну и как ты думаешь нас бить на улицах?». А потом этот бритоголовый отталкивает его, как ненужную вещь, и остается один перед камерой.
В.Б.: Количественно фашистов больше всего. По данным московского бюро по правам человека, в России живет тех, кто называет себя неонацистами, от 50-ти до 70-ти тысяч. Московское бюро по правам человека заявило, что в России живет более половины всех неонацистов мира. И, конечно, мы ничего не слышим об убитых антифашистах. Только в этом году зарезали нескольких антифашистов, то есть это уже стало фоном, что их убивают.
В.Л.: Почему же это в России происходит? В фильме вы сами много говорите о Великой Отечественной, вы даже посвятили его 65-й годовщине победы над нацистами.
В.Б.: С моей точки зрения, проблема очень глубока, она даже не в нацизме, а в сталинизме. Решить любую проблему устранением человека – это и есть тот глубоко засевший в нашем сознании сталинизм, который мы совершенно не хотим понимать. Это и есть реакция на сложную жизнь; у неонацистов нет сложных моделей бытия, есть простые модели решения проблем. Написал человек что-то не то, сломаем ему челюсть и так далее.
В.Л.: В фильме вы явно склоняетесь к тому, что Никита Тихонов и Евгения Хасис виновны…
В.Б.: Я воздержусь в данном случае от комментариев. Идет суд, он должен начаться очень скоро. Они пока что подозреваемые. Мы наше правосудие, конечно, знаем. Наше правосудие есть имитация правосудия, так же, как и наша политическая жизнь есть имитация политической жизни. Но есть специальные структуры, которые демонстрируют, что они не есть имитация – это испытали на себе Политковская, Эстемирова, все убитые журналисты.
