Российский оппозиционер Алексей Навальный восстанавливается в Германии после отравления веществом, схожим с боевым ядом «Новичок». Европейские страны договариваются о том, как наказать российские власти за это покушение – в их причастности к нему Запад не сомневается.
Тем временем, соратники Навального поддерживают жизнь тех проектов и организаций, которые были основаны оппозиционером: Фонд борьбы с коррупцией и сеть региональных штабов занимаются будущими политическими кампаниями и пытаются выжить под давлением со стороны чиновников, силовиков и судей.
О том, почему Навальный и его окружение уверены в ответственности Владимира Путина за отравление политика, о политической работе и преследованиях активистов в интервью Русской службе «Голоса Америки» рассказал координатор региональных штабов Алексея Навального Леонид Волков.
Данила Гальперович: Мы видим, что хор нынешних отрицаний и встречных угроз Москвы по поводу всех событий вокруг Алексея Навального очень резко контрастирует с полным замалчиванием его деятельности все время до отравления. Вы с чем связываете этот контраст? Что, по-вашему, заставило изменить их поведение на противоположное?
Леонид Волков: Вы очень правильно заметили, из-за этого контраста у них получается совсем смешная картина – «никому не известный блогер с 2 процентами», который теперь является абсолютно главной новостью с утра до ночи. И, собственно, главной темой является доказывание того, что, чтобы с ним не случилось, в этом совершенно точно не виноват Путин. Что случилось – Кремль не знает, высказывает сто противоречащих друг другу версий, но все эти версии пересекаются в одной точке – это не Путин, «только не бросайте меня в терновый куст». А контраст этот, собственно, получился из-за того, что, действительно, кремлевские медиа систематически на протяжении многих лет замалчивали деятельность Алексея Навального, не признавали его политической субъектности и всячески пытались воспрепятствовать его политической деятельности. При этом та картина мира, которую они рисовали много лет, разошлась с реальностью. А реальность заключается в том, что Алексей Навальный является главным оппозиционным политиком в стране и лидером оппозиции. И как бы кремлевские пропагандисты не рисовали иную картину мира, объективная реальность прекрасно понятна и Меркель, и Макрону. И Меркель, и Макрон, естественно, руководствуются объективной реальностью в своих действиях, в своей политической реакции. Вот контраст между реальностью и вымышленной картиной мира поставил сейчас Кремль в такую ситуацию. Это как телевидение КНДР передает, что сборная КНДР выиграла чемпионат мира по футболу со счетом 7:0 в финальном матче. Они могут устроить награждение команды КНДР по футболу, могут вручить кубки, могут снять для телевидения сюжет, как те выигрывают. Ну, а потом оказывается в силу обстоятельств непреодолимой силы или чего-то еще, не знаю, что на территории КНДР проводят Интернет, и граждане читают, что на самом деле чемпионом мира стали немцы, или ну я не знаю кто, я не фанат футбола. И вот этот контраст – с ним ничего нельзя сделать. В силу вот этих драматических, трагических обстоятельств произошла встреча реальности с той картиной мира, которую Кремль рисовал. Они сейчас пытаются ее как-то спасти, подрихтовать, что-то с ней сделать, но, конечно, почва уходит у них из-под ног.
Д.Г.: А они пытались как-то на вас выйти в связи с произошедшим? Не просили поубавить пыл, договориться, или выйти на Юлию, например? Очевидно, что, да, Навальный и команда Навального для них стали фактором, от которого уже деться невозможно. Они не пытались договориться?
Л.В.: Мы для них всегда были фактором, от которого невозможного никуда деться, как бы им не хотелось, чтобы это было не так. А договориться – нет, не
пытались, никогда такого не было. Если бы было, мы бы рассказали. Именно поэтому это и невозможно.
Д.Г.: Мнение о прямой причастности Путина к отравлению высказал и сам Алексей, и Кира Ярмыш мне это сказала буквально в первый день, когда мы с ней разговаривали, и вы говорили. А вы допускаете мысль, что российская государственная машина настолько превратилась в сеть корпораций, что какой-то активный игрок, ну, вроде Пригожина, за которым уже есть шлейф отравлений, мог все это провернуть сам, а теперь у Кремля нет иного выхода, как все это отрицать. Потому что сдавать Пригожина дорого, во-первых, а заодно это будет признанием вышедших из-под контроля разных банд, вышедшего из-под контроля химического оружия, и так далее.
Л.В.: Нет, не допускаю. Очевидно, что это не так. Можно, конечно, строить всякие сложные конструкции, которые будут пытаться отрицать очевидное, но они все равно все будут отрицанием очевидного. Объективная реальность здесь настолько простая и очевидная, что любой принцип здравого смысла, «бритва Оккама», и так далее, нас элементарно подводят к правильному выводу. Сам факт отравления, факт применения этого конкретного химического оружия, факт всей изначальной операции прикрытия, факт дальнейшей реакции на государственном уровне и всей уже нынешней государственной операции прикрытия контрпропаганды абсолютно однозначно указывают на заказчика этого покушения лучше, чем дымящийся пистолет в руках.
Д.Г.: Кто заказчик?
Л.В.: Путин Владимир Владимирович.
Д.Г.: Представим, что российская власть, огрызнувшись, что на нее давят, начнет что-то расследовать с возбуждением уголовного дела.
Л.В.: Не могу себе это представить.
Д.Г.: Тем не менее – вы бы каких действий от них ждали в этом случае? Можете ли вы доверять их выводам после таких действий?
Л.В.: Именно потому, что нет никаких выводов, к которым они могли бы прийти, и которые бы устроили и внутреннюю аудиторию, и мировое сообщество, никакого расследования никогда не будет. Поэтому мне кажется совершенно непродуктивным тратить время на то, чтобы обсуждать, каким оно могло бы быть.
Д.Г.: Тогда какой, по-вашему, был главный движущий мотив у Путина это сделать?
Л.В.: Я не хочу спекулировать на эту тему. Мне не кажется этот вопрос существенным. Мы видим целый ряд факторов, но это все абсолютно гадание на кофейной гуще. Давайте оставим это экспертам по гаданию на кофейной гуще – политологам, и так далее. Я не понимаю, почему этот вопрос важен. Мы видим целый набор факторов: много лет продолжается атака на ФБК, год назад она перешла в активную стадию, было принято политическое решение – уничтожить нашу политическую организацию. Реализация была поручена Бастрыкину, Бастрыкин провалился, у него не получилось, несмотря на беспрецедентную, несравнимую даже с делом «ЮКОСа» организацию: на дело «ЮКОСа» были потрачены меньшие усилия, а «ЮКОС» был уничтожен. На ФБК были потрачены большие усилия, а уничтожить ФБК, сеть штабов и нашу политическую организацию не удалось. Вот и решили сделать следующий шаг, это было довольно понятно, что они могут перейти к каким-то следующим шагам. Почему именно сейчас? Почему именно таким методом? Почему мы должны заниматься психоанализом сумасшедших? Это абсолютно неблагодарное занятие. Эти люди, как сказала госпожа Меркель много лет назад, не находятся в связи с реальностью. Поэтому попытки рационального анализа их решений находятся в сфере как бы психиатрии, а не политологии.
Д.Г.: Чем для вас были эти двое суток до момента, пока Алексея не выпустили в Германию? После того, как вы узнали, что он в реанимации и без сознания, что вы делали?
Л.В.: Три часа шока и 45 часов работы, организационной работы – самолет, решение визовых и логистических вопросов, решение вопросов с больницей, поиск и выбор больницы… То есть, это было просто после того, как первый шок прошел и стало ясно, что надо собраться и решать вопросы. Мне было в этом смысле, наверное, гораздо легче, чем многим другим. Потому что были люди, которые испытывали шок, и при этом им было нечем себя занять. Мне было, чем себя занять, и я этим занимался.
Д.Г.: Вопрос о действиях Запада, о его реакции. Очевидно, что есть применение боевого химического оружия, и санкции будут. Что, по-вашему, вообще, должен предпринять Запад, чтобы вы сказали: «Да, это эффективно, это то, что подействует» – при том, что когда мы переписывались, вы сказали, что о санкциях вообще не хотите говорить?
Л.В.: Да, мне это не интересно. Мы прекрасно знаем, что заграница нам не поможет. Мы прекрасно знаем, что когда наступят большие изменения в России, их причиной и драйвером будет российский народ, который проснется, или который мы разбудим, или сочетание факторов – то есть здоровые, правильные, важные, долгосрочные изменения произойдут, благодаря действиям оппозиции и российского народа. Это нам интересно, этим интересно заниматься. Санкциями пусть занимаются европейские, западные политики. Это их вопросы. Им это важно. Им надо, очевидно, своим избирателям сказать, как они собираются реагировать на те или иные несправедливости, на те или иные проблемы и беды. Ну, так пусть они этим и занимаются.
Д.Г.: Я думаю, что вам все равно важна какая-то международная ответственность за применение химоружия, это все-таки факт.
Л.В.: Ну, хорошо, этот факт должен найти соответствующую оценку в рамках Организации по запрещению химического оружия и привести к соответствующим международно-правовым последствиям, которые мне, с точки зрения тех задач, которые для меня интересны – то есть, чтобы Путин поскорее ушел, чтобы наступила возможность строить прекрасную Россию будущего – абсолютно нерелевантны.
Д.Г.: Какая сейчас судьба у штабов Навального в регионах?
Л.В.: Они работают.
Д.Г.: Расскажите.
Л.В.: Штабы работают, решают задачи в соответствии с теми целями, которые мы для них поставили, и готовятся, прежде всего, к выборам в Госдуму.
Д.Г.: А будет ли какая-то работа в сфере уличных акций?
Л.В.: Перед штабами никогда не ставилась задача – «работа в сфере уличных акций». Они должны заниматься расследованиями, поддержкой локальных активистов, поддержкой кандидатов на выборах, выборами вообще, местными политическими кампаниями. Если в рамках этих кампаний возникают протесты, возникает улица – как в Башкирии на Куштау, как в Хабаровске, как в Архангельские по Шиесу, как в Екатеринбурге по скверу, конечно, мы это поддерживаем и всячески, как можем, участвуем. Но специальной задачи – заниматься организацией уличных акций… Во-первых, это словосочетание довольно бессмысленное, потому что не бывает никакой организации уличных акций. Люди выходят на улицу, потому что чувствуют какую-то несправедливость, или не выходят. Нельзя организовывать уличные акции. Это бывает только в голове у больных людей типа Патрушева и Бортникова, которые верят в «цветные революции». Во-вторых, нет, такая задача не ставилась, и не ставится.
Д.Г.: Какой сейчас уровень репрессий против вашей организации? Что-то изменилось из-за того, что Навальный не в стране, из-за того, что вообще случилось?
Л.В.: Все идет достаточно привычно. Пожалуй, главная инновация в сфере репрессий заключается в том, что репрессивный аппарат перешел в режим подготовки к выборам в Госдуму. А именно – по всем штабам смотрят на потенциально сильных кандидатов, на тех наших координаторов, которых они считают потенциально сильными кандидатами в Госдуму, и возбуждают против них уголовные дела, которые не дадут им баллотироваться. Это Сергей Беспалов в Иркутске, Андрей Боровиков в Архангельске – они стали фигурантами уголовных дел, которые, с одной стороны, заведены по довольно несерьезным статьям, с другой стороны, позволят на человека, не сажая, навесить судимость и лишить его возможности баллотироваться. И, я думаю, что таких дел будет еще больше. Это сейчас основной тренд.
Д.Г.: А с счетами что происходит? Как влияет то, что их блокируют на то, как вы работаете?
Л.В.: Мы работаем. Счетов у нас уже нет больше года, но мы работаем.
Д.Г.: Как сильно может сказаться на деятельности организации то, что ее лидер отсутствует в стране?
Л.В.: Мы и раньше работали в ситуации, когда Алексей временно отсутствовал. В свое время он провел год под домашним арестом, много раз арестовывался на длительные сроки. Мы умеем работать в ситуации, когда он не присутствует в офисе каждый день. Собственно, нашей ежедневной работой, мне кажется, мы прекрасно это показываем.
Д.Г.: Сейчас постоянно обсуждается, пустят или не пустят Навального в Россию. Что вы сами думаете об этом?
Л.В.: Не существует правового механизма, который позволил бы не пустить гражданина России в Россию, мне неинтересно об этом говорить.
Д.Г.: Если говорить о тактике и стратегии на ближайших выборах, в частности, в Госдуму – что главное в том, что вы собираетесь делать?
Л.В.: Я могу про это рассказывать минут сорок, наверное, это огромный комплекс вопросов. Нам надо сделать так, чтобы нанести «Единой России» максимальный политический ущерб, чтобы по одномандатным округам, прежде всего, было избрано максимальное количество независимых депутатов, а по возможности еще и наших депутатов. То есть, суперзадача – наши депутаты, более широкая задача – победа депутатов не «единороссов» по округам. Но эта задача распадается на сотни подзадач: от правильного определения кандидатов на голосовании до сбора подписей для наших кандидатов, от организации наблюдения, совершенно беспрецедентного по масштабам, до Интернет-кампании по привлечению избирателей. Это огромная политическая кампания. Мы сейчас находимся в стадии ее планирования, подготовки и запуска.
Д.Г.: Есть большое количество людей, которые в свете произошедшего увидели, что Навальный – органичный, вызывающий доверие, нормальный живой человек, которому можно верить. Это видно из отзывов в соцсетях обо всех его интервью после отравления. При этом люди, увидевшие эту его сторону, не всегда являются политическими активистами. Насколько возможно, что из-за человеческой драмы, которая сейчас произошла, количество ваших сторонников возрастет? Вообще, что этот случай меняет в общественном отношении к Навальному?
Л.В.: Мне кажется, что многое меняет. Посмотрите те же просмотры у Дудя. Понятно, что как человеческая драма, как история все это очевидно никого не оставило равнодушным. И опросы фиксируют большой рост узнаваемости Алексея. Конечно, это привлекает большое внимание. В этом смысле, безусловно, Путин наступил на грабли, которые ударили его по лбу. Так уже было, и будет еще не раз.
