«"Степь" – помните такую повесть Чехова? Незадолго до смерти Джордж рассказывал мне о впечатлении, которое она произвела на него когда-то. "Мне казалось, – повторял он, – что маленький мальчик, которого везут по степи, – это я. Что вот это классическое произведение русской литературы, написанное, когда я еще не родился, – обо мне". И по щекам старика – ему тогда уже перевалило за сто, – текли слезы».
Имя человека, услышавшего когда-то вышеприведенное признание и поведавшего о нем корреспонденту Русской службы «Голоса Америки», – Джон Гэддис. Вот уже много лет профессор Гэддис преподает в Йельском университете. Его специальность – вовсе не литература, а политическая история двадцатого века.
А старика, рассказывавшего другу-историку о впечатлениях молодости, звали Джорджем Кеннаном. В далеком тридцать третьем он – двадцати девяти лет от роду – впервые приехал в Москву – чтобы стать одним из сотрудников американского посольства, недавно открывшегося в столице СССР. А затем – на протяжении более чем семи десятилетий – внимательно наблюдать за перипетиями советской политики, стремясь осмыслить сущность советской системы. И остаться в памяти дипломатов и аналитиков как один из авторов политики «сдерживания коммунизма» в годы «холодной войны» и как один из немногих мыслителей, предсказавших крушение коммунистической модели в СССР в те годы, когда оно казалось немыслимым.
Что думал этот интеллектуал в политике (в 1947-м призвавший к сдерживанию коммунизма) о коммунистической идеологии и о русской ментальности, о власти и народе советской державы? С этого вопроса и началось интервью корреспондента Русской службы «Голоса Америки» с Джоном Гэддисом, недавно выпустившим в свет биографию Джорджа Кеннана – George F. Kennan: an American life.
Русский характер против марксизма
Алексей Пименов: Профессор Гэддис, мой первый вопрос – о встрече Джорджа Кеннана с Советским Союзом и с советской системой. Что понял Кеннан в ее устройстве – и чего не поняли в то время другие?
Джон Гэддис: Другие? В данном случае это американские чиновники – в первую очередь коллеги Кеннана, дипломаты. Я бы сказал, что он лучше других постиг саму сущность России, ее характер. И этим постижением России он был обязан не столько даже изучению истории, сколько великой русской литературе. Чтению Толстого, Достоевского, Гоголя и, конечно, Чехова. Разумеется, Кеннан много времени провел в России, он прекрасно говорил по-русски… И все-таки мне представляется, что именно русская литература дала ему возможность почувствовать, что с марксизмом-ленинизмом русский национальный характер несовместим – во всяком случае, несовместим надолго. Он понял, что в этом обществе существуют внутренние противоречия. Что и русский народ, и его лидеры сами отвергнут марксизм-ленинизм. И примечательно, что к этому выводу он пришел еще в начале тридцатых годов. Хотя реальностью его предвидение стало лишь в восьмидесятых.
А.П.: И все же марксизм-ленинизм сам по себе – это лишь теоретическая концепция. А как в сознании Джорджа Кеннана соотносились Россия и советская система?
Д.Г.: В том-то и дело, что в сознании Джорджа Кеннана они соотносились… не слишком хорошо. Ведь революция семнадцатого года явно была идеологической революцией. Ленин и Сталин навязали марксизм российскому обществу. Несмотря на то, что возник-то марксизм в Германии, т.е. в совершенно ином обществе. Таким образом, внедрение марксизма носило совершенно искусственный характер. И – по убеждению Кеннана – было призвано оправдать авторитарную систему правления. Оправдать те огромные жертвы, которых потребовал от русского народа Сталин. Причем – ссылаясь на то, что марксизм-ленинизм якобы указывает ход истории. Что это, так сказать, научная концепция, во имя реализации которой все эти жертвы и приносятся. Была, разумеется, и мечта о лучшем, совершенном обществе. И поскольку в семидесятых и восьмидесятых годах она не стала реальностью, те выводы, к которым Кеннан пришел еще в тридцатых, сделались очевидными.
А.П.: Однако встреча Джорджа Кеннана с советским обществом произошла как раз тогда, когда Сталин, по существу начал отходить от ортодоксального марксизма – обращаясь к более традиционным для России идеологическим конструкциям…
Д.Г.: Да – и это относится в первую очередь к военному периоду. Но марксистом-ленинцем Сталин не переставал быть никогда – до самой смерти. Когда Россия должна была защищаться от врага – тогда, конечно. Тогда он начинал апеллировать к традиционным русским ценностям. Тогда он вспоминал о церкви и о великих героях русской истории. Да и в годы «холодной войны» он использовал русский национализм как идеологическую конструкцию. Для него это был тактический шаг, тактический маневр.
О сдерживании коммунизма
А.П.: И это противоречие увидел Кеннан – и рассказал о нем Америке. Было ли его послание прочитано американским истеблишментом? Поняли ли Кеннана американские политики и интеллектуалы?
Д.Г.: Тут необходимо внести ясность. В чем заключался смысл кеннановского послания? Он был, по существу, довольно прост. Кончилась Вторая мировая война. Распалась великая антигитлеровская коалиция. И очень многим американцам казалось, что перед ними два пути: новая война – война против СССР или политика дальнейших уступок. Так вот, Кеннан объяснил американцам, что это не так. Что речь идет не о выборе между развязыванием новой войны и политикой умиротворения. Кеннан продемонстрировал, что существует третий путь – путь сдерживания. Предусматривающий возведение заградительных сооружений в Европе, стабилизацию, возрождение доверия европейцев к самим себе…
Думаю, что в конечном счете американское руководство поняло идею Кеннана. Если посмотреть на американскую политику по отношению к СССР с 1947 по 1989 год, то станет ясно, что именно этим мы и занимались. Мы ждали, когда внутренние противоречия советского общества приведут к его саморазрушению. Конечно, произошло много такого, чего просто невозможно было предсказать. Да и сам Кеннан весьма критически оценивал действия американского правительства. Полагая, что мы слишком большое значение придавали наращиванию военной силы, и в частности – ядерному оружию. Кеннан против этого неизменно возражал. Но в конце концов все произошло в значительной степени именно так, как он предсказывал. И я бы сказал, что именно предложенная им стратегия была претворена в жизнь.
… и о логике выживания
А.П.: Итак, Кеннан рассматривал возможность внутренних изменений в системе?
Д.Г.: Безусловно. Он был убежден в возможности внутренних изменений в Советском Союзе – именно потому, что чувствовал: марксизм-ленинизм не пустит корней внутри советской системы. А это, по существу, уже предопределяло возможность внутрисистемных перемен. Другой важный фактор – естественная смена поколений. Кеннан, конечно, не верил в возможность изменений при Сталине. Другое дело преемники Сталина: они-то, полагал Кеннан, осознают внутренние противоречия советского общества – хотя бы в силу логики выживания. Они-то и изменят советское общество. А если нет – тогда, полагал Кеннан, советские люди сменят своих руководителей. И сегодня мы видим – произошло и то, и другое: новое поколение лидеров пришло к власти после Брежнева. Поколение более образованных людей – таких, как, к примеру, Горбачев. Несомненно, начавший скептически относится к советской системе задолго до того, как пришел к власти. А уж когда он занял первый пост в стране, противоречия в системе были уже на виду у всех, и у него просто не было иного выхода, кроме как начать менять систему. Именно об этом и думал Кеннан – еще в сорок седьмом.
А.П.: Кеннан застал и перестройку, и постсоветскую Россию. Как он относился к процессам, развернувшимся в горбачевский период и позднее?
Д.Г.: Он был удивлен стремительностью, с которой все это происходило. В частности – тем, как быстро Горбачев осуществил те изменения, которые ему выпало на долю осуществить. Чем Кеннан был разочарован, так это действиями американского правительства. Он считал, что администрация Рейгана противостояла Горбачеву – вместо того, чтобы сотрудничать с ним. Мне кажется, что Кеннан неверно оценил действия рейгановской администрации: она стремилась к сотрудничеству с Горбачевым.
Кроме того, Кеннана очень беспокоило другое: «холодная война» закончилась, Берлинская стена была демонтирована, Варшавский пакт распался, а Советский Союз раскололся – Кеннану казалось, что все это может привести к хаосу, к гражданской войне, а может быть, и к большой войне. Ведь у обеих сторон по-прежнему оставались десятки тысяч ядерных боеголовок. И Кеннан был убежден: не надо раскачивать лодку.
Непрочтенный Кеннан
А.П.: Последний вопрос: чего люди не знают о Джордже Кеннане – такого, что им, на ваш взгляд, следует о нем знать?
Д.Г.: Что ж, я надеюсь, что кто-то прочтет и мою книгу о Кеннане – там немало новой информации. Но есть, пожалуй, два или три момента – до сих пор недопонятые и недооцененные. А именно: Кеннан был не просто стратегом, не просто дипломатом. Он был выдающимся историком, оставившим труды, посвященные американо-российским отношениям. Произведения по истории европейской дипломатии до первой мировой войны. Думаю, что когда-нибудь читатели поймут и то, что Джордж Кеннан был один из лучших американских писателей двадцатого века. В числе прочего, он оставил замечательные дневники – относящиеся к самым пространным – и самым блистательным произведениям двадцатого столетия в этом жанре. Ну, а русским, я думаю, будет интересно узнать, что главной честолюбивой мечтой Кеннана – по сравнению с которой все остальное было второстепенно – было написать биографию Антона Чехова. Увы, эта мечта не осуществилась.
А.П.: Чем можно объяснить…
Д.Г.: Он любил Чехова – Чехов был для него образцом. Тут было все – и литература, раскрывающая национальный характер, и национальный характер, определяющий стратегию поведения. Кроме того, он восхищался Чеховым – больше, чем любым другим русским писателем. Чеховской сдержанностью. Чеховской обманчивой простотой – скрывающей поразительную сложность. Когда на поверхности вроде бы ничего не происходит – зато внутри, на глубине… Кеннан очень жалел, что ему не довелось встретиться с Чеховым: в момент смерти Чехова ему было всего три месяца… Но мистическая связь между этими людьми, по-моему, все-таки существовала.
