«Студенты шли мимо нашего посольства – колонна за колонной. Нам казалось, что они идут в сторону университета – чтобы принять участие в очередной акции протеста. Но внезапно они побежали, буквально ринулись к стенам, окружавшим здание посольства. И начали на них взбираться. Представьте себе: сотни и сотни людей. Остановить их не было никакой возможности. Морские пехотинцы, охранявшие посольство, не сделали не единого выстрела. Впрочем, поначалу мы были уверены, что студенты просто собираются сделать какое-то политическое заявление. А они начали хватать людей. Меня и еще нескольких схватили первыми. И если бы остальные не сдались, нас, наверное, расстреляли бы».
Даже сегодня, вспоминая события тридцатилетней давности, Барри Розен, в далеком семьдесят девятом – сотрудник американского посольства в Тегеране – не может отделаться от ощущения внезапности. Что и говорить, иранская революция семьдесят девятого явилась неожиданностью для мирового сообщества – и с тех пор Исламская республика, кажется, не устает задавать Западу одну задачу каверзнее другой. Однако и с этой оговоркой штурм посольства в Тегеране выглядит как-то особенно вызывающе. «Мы ждали каких угодно проблем с иранцами, – продолжает свой рассказ Барри Розен, – и с рядовыми жителями страны, и с временным правительством, и с приверженцами Хомейни. Ведь не прошло и двух недель с тех пор, как шах Мохаммед Реза Пехлеви прибыл в США на лечение – что сразу же превратилось в большую политическую проблему. Многие в Иране – в том числе и новое руководство страны – восприняли это как попытку, так сказать, повторить события 1953 года, когда не без американского участия был свергнут законно избранный премьер-министр Ирана Мохаммед Мосаддык. Многим казалось, что американцы хотят восстановить шаха на престоле. Иными словами, момент был напряженный. Поэтому мы ожидали чего угодно, но только, разумеется, не захвата посольства – ведь современная история просто не знала подобных прецедентов».
В самом деле: кому и зачем понадобилось захватывать посольство? По мнению Назенин Ансари – сотрудницы лондонской (выходящей на фарси) газеты «Кайхан» – это решение исходило от студенческих группировок. Студентов обуревала ненависть к Америке, поддерживавшей прежний режим. «В стране царил хаос, – продолжает журналистка. – Революция ломала все привычные нормы поведения – в том числе и представление о неприкосновенности дипломатических миссий».
Впрочем, существенно и другое, считает Назенин Ансари. Само революционное руководство было далеко от единства. Такие его представители, как Язди или Базарган, были в контакте с американским правительством. А вот студенты были приверженцами аятоллы Хомейни. И их действия были одним из проявлений борьбы группировок за власть.
«Решение о захвате посольства принимали не вчерашние школьники, а весьма серьезные люди, – убежден российский специалист по Ирану профессор Владимир Сажин. – Нет сомнений, что эта акция была спланирована на самом верху». «И немудрено, – продолжает историк, – ведь шахский Иран был государством с ярко выраженной проамериканской ориентацией. Не случайно так часто можно услышать, что Тегеран был Парижем Востока, что вообще Иран – это, по существу, прозападная страна… Но это – лишь часть правды. И надо помнить, что аятолле Хомейни удалось сплотить вокруг себя самых разных людей – и левых, и правых, и единомышленников, и людей, далеких от его взглядов, – на антиамериканской основе. И быть может, именно это обеспечило ему победу».
Можно ли, однако, считать захват посольства неизбежным следствием антиамериканской пропаганды? «Задача ставилась так: показать, кто враг и кто друг, – считает Владимир Сажин. – Прежде всего – кто враг. Любопытно, что, по-видимому, готовился и захват советского посольства. Ведь Хомейни не раз говорил, что Советский Союз – это тоже дьявол. Правда, советское посольство все-таки решили не захватывать. Другое дело Америка, Израиль, Запад. Прежде всего Америка – «большой шайтан», «большой сатана», как говорил Хомейни. А проще говоря – главная опасность для Исламской республики. И решено было продемонстрировать, что в этом вопросе уступок не будет».
С этой точки зрения, акция удалась. «Я училась тогда в Вашингтоне, – вспоминает Назенин Ансари. – И хорошо помню, как захват посольства повлиял на отношение США к Ирану. До этого – студенческие обмены не прекращались. А после – иранские студенты, учившиеся в американских университетах, столкнулись с серьезными трудностями. Со свободой поездок было покончено. Но мало того: изменилось и отношение американцев к иранцам, живущим в США, – в том числе и к тем, кто выступал против исламской революции».
Разумеется, последствия событий 4 ноября пришлось ощутить не одним лишь студентам. Неудачная операция по спасению заложников сказалась, к примеру, на престиже президента Джимми Картера.
Впрочем, сами заложники – им пришлось провести в заточении 444 дня – обо всем этом и не подозревали. Их жизнь протекала в сплошной изоляции от внешнего мира. «Первые несколько месяцев нас держали связанными по рукам и ногам, – вспоминает Барри Розен. – Нас насильно кормили, нам не давали говорить. Мы жили в камерах, где всегда было темно. Чтобы пойти в уборную, необходимо было постучать в дверь. В уборных были установлены телекамеры. Иными словами, наблюдение за нами не прекращалось ни на минуту. Иранские власти устроили нам настоящий ГУЛАГ».
«Правда, позднее мы все-таки узнали о том, что нас пытались освободить, – рассказывает бывший дипломат. – Было это так. В уборной я увидел обрывок старой газеты на фарси. Мне удалось незаметно его спрятать, а вернувшись в камеру, я прочитал сообщение об операции по спасению заложников. Тогда-то я понял, почему нас так стремительно вывели из здания посольства, погрузили на грузовики и раскидали кого куда по всей стране».
Если для президента Картера проблема заложников оказалась неразрешимой, то для его соперника и преемника Рональда Рейгана она стала трамплином к политическому триумфу. Примечательно, что узники были освобождены 20 января 1981 года – в день его вступления в должность.
«Мы уже знали, что нас освободят, – вспоминает Барри Розен. – Мы начали об этом догадываться в декабре 1980 года, когда нас неожиданно посетили алжирские дипломаты. Алжир играл роль посредника в переговорах между США и Ираном. И вот – утром 21 января 1981 года – нам было велено собираться, потом посадили в автобус… И вот мы уже сидим в алжирском самолете. Кстати, мы не исключали, что всех нас просто собираются убить. Но… самолет приземлился в Алжире, и мы поняли, что, наконец, оказались на свободе».
… С 4 ноября 1979 года минуло тридцать лет. И сегодня американская администрация призывает Иран к диалогу. «Любой диалог лучше, чем его отсутствие, – полагает Владимир Сажин, и потому то, что сделал президент Обама, – это большой и очень важный шаг». «Другое дело, – продолжает историк, – что все участники сложнейшей политической игры, развертывающейся в сегодняшнем Тегеране, будь они левые или правые, решают один вопрос: о главенствующей роли Ирана на Ближнем и Среднем Востоке. И поскольку речь идет об этом, в ближайшем будущем изменений в отношениях США и Ирана не предвидится».
Барри Розен подчеркивает необходимость учитывать борьбу группировок на иранской политической сцене. «Внутри иранской политической элиты нет консенсуса – в том числе и по ядерной проблеме, – констатирует бывший дипломат. – Более того, борьба за власть так остра, что даже если бы Ахмадинежад и захотел пойти на компромисс, найдутся силы, готовые использовать это против него».
И все же в данном случае политическая драма развертывается не только за кулисами. «Сегодня – через тридцать лет после захвата американского посольства – студенты снова вышли на улицы Тегерана, – констатирует Назенин Ансари. – Чтобы выразить свой протест против режима. Против творимых им несправедливостей по отношению к иранскому народу. Они так же полны решимости, как и те, кто штурмовал американское посольство в семьдесят девятом. Вот только на мир они смотрят уже иначе».
