Посол США в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) Майкл Карпентер 7 февраля прокомментировал в эксклюзивном интервью для Русской службы «Голоса Америки» ситуацию на российско-украинской границе, темы для переговоров с Москвой и реакцию Запада на концентрацию российских военных вокруг Украины.
Данила Гальперович: Канцлер Германии Олаф Шольц посетил Вашингтон, а президент Франции Эммануэль Макрон – Москву. Каковы ваши ожидания от этих переговоров, и каковы могут быть результаты этих массивных дипломатических усилий?
Майкл Карпентер: Думаю, вы правы – это именно массивные дипломатические усилия. Мы пытаемся вместе с нашими союзниками и партнерами выяснить, заинтересован ли Кремль в поиске дипломатического решения этого кризиса, в стремлении к деэскалации ситуации на границе с Украиной, которая очень опасна. Наращивание Россией там своей военной силы действительно беспрецедентно. И поэтому, естественно, мы очень тесно консультируемся с союзниками и партнерами, – в ОБСЕ, в НАТО и на двухсторонней основе, – посылая сигнал российскому президенту Владимиру Путину, что если он вторгнется в Украину, то у этого будут серьезные последствия в виде санкций, в виде мер экспортного контроля, а также в смысле размещения военных сил, но мы также сохраняем надежду на возможность дипломатического решения.
Д.Г.: Насколько един сейчас Запад в своем ответе на агрессивные действия России? Совсем недавно мы видели премьер-министра Венгрии Виктора Орбана в гостях у Путина...
М.К.: Ну, я думаю, что если посмотреть шире, на НАТО в целом, то видно, что мы на самом деле чрезвычайно, беспрецедентным едины. Когда мы проводили обсуждение кризиса европейской безопасности здесь, в ОБСЕ, 13 января, действительно все государства высказались в поддержку диалога, что можно было расценивать как осуждение позиции России. Россия действительно осталась в одиночестве, и я думаю, что она видит также, что Североатлантический совет, Европейский совет, а также «Большая семерка» – все заявили в один голос о мощных и беспрецедентных последствиях в случае военной эскалации со стороны России. Так что я не знаю, рассчитывал ли на это президент Путин, но на самом деле Запад сейчас очень сплочен.
Д.Г.: Насколько США уверены в том, что Россия находится на завершающей стадии подготовки к вторжению в Украину? И на чем основана эта уверенность? Могут ли Соединенные Штаты убедить партнеров по ОБСЕ в реальности этой угрозы?
М.К.: Могу вам сказать вот что: мы видим более 100 000 готовых к бою солдат на границе. Мы видим все необходимое для вторжения: я имею в виду ударные вертолеты, боевые самолеты, боеприпасы, медикаменты, технику — все средства обеспечения, которые понадобились бы для начала вторжения в течение буквально нескольких дней. И когда вы смотрите на этот военный потенциал, вы не можете просто сидеть сложа руки и ждать, что же произойдет. Вы должны быть готовы, и вы должны сплотить союзников и партнеров, чтобы отреагировать в случае вторжения. В конце концов, я не могу вам сказать, что на уме у президента Путина. Я не могу сказать вам, вторгнется он или нет, и когда он может это сделать. Но я могу вам сказать, что его способность это сделать вызывает крайнюю озабоченность.
Д.Г.: Какие механизмы есть у Вашингтона в рамках ОБСЕ, которые он мог бы использовать сейчас? Есть Хельсинкская комиссия США, и уже звучат очень жесткие заявления по России от членов обеих партий, входящих в эту комиссию. Вы, в свою очередь, представляете в ОБСЕ исполнительную власть США. Какие механизмы вы можете использовать?
М.К.: Мы сейчас стараемся сделать совершенно ясным для Кремля стоящий перед ним выбор. С одной стороны, мы демонстрируем ему набор очень тяжелых последствий, если он решит использовать военную силу – это санкции, в том числе в сфере экспортного контроля, это существенное наращивание сил НАТО на восточном фланге, и вы уже видите это на примере отправки 3000 военнослужащих США в Европу. Пока эта переброска имеет временную основу, но, если Россия опять вторгнется в Украину, есть и много другого, что потенциально может быть использовано. С другой стороны, мы сохраняем возможности дипломатии, в том числе и здесь, в ОБСЕ, по тем вопросам, о заинтересованности в которых Россия заявляла раньше. Речь идет о снижении рисков конфликта, транспарентности, и даже о потенциальных договоренностях по поводу новых форм контроля над обычными вооружениями. Если они действительно заинтересованы, то ОБСЕ – это то место, где могут быть разработаны инструменты для всего этого, и даже – юридически обязывающие соглашения, если мы продвинемся достаточно далеко. Это будет ответом как на наши, так и на российские озабоченности. Сейчас мы в процессе формирования этих двух возможностей выбора, и мы очень надеемся, что Россия выберет дипломатию.
Д.Г.: Вы только что упомянули юридически обязывающие соглашения. Что в них может быть, и что не подлежит торгу?
М.К.: Ну, во-первых, любые соглашения с точки зрения военной прозрачности, мер укрепления доверия, взаимной осторожности — все это должно быть согласовано и принято к выполнению всеми нашими союзниками и партнерами. «Ничего о Европе без участия Европы» – вы наверняка слышали, как наши официальные лица в прошлом повторяли это как своего рода мантру. Во-вторых, что бы мы ни делали, мы не собираемся идти на компромисс в отношении основных принципов европейского порядка безопасности, что означает отсутствие согласия на какие-то «сферы влияния», отсутствие возможности одного государства диктовать, какие союзы могут выбирать другие государства. Ничего подобного обсуждаться не будет, наши принципы останутся неизменными. Но, как я уже сказал, безусловно, есть возможности для укрепления доверия, снижения рисков, новых форм контроля над обычными вооружениями, если мы дойдем до этого.
Д.Г.: Вы давно изучаете Россию, и как официальное лицо, и как эксперт. Как вы думаете, зачем Владимиру Путину нужно было создавать этот кризис?
М.К.: Ну, я не смогу на это ответить. Как официальный представитель США я не могу строить догадки по поводу того, что думает президент Путин. Что я могу вам сказать, так это то, что в апреле прошлого года произошло массовое наращивание российских войск, за которым последовала еще более мощная концентрация войск, которая теперь имеет все признаки потенциального вторжения в Украину. Почему президент Путин делает это сейчас? Добивается уступок? Пытается обострить ситуацию для перевеса в военном отношении в пользу России? Мы не знаем. Но мы должны исходить из того, что он может пойти на военную эскалацию, и поэтому мы должны ему дать понять, что различные потери, которые возникнут в результате этого, будут катастрофическими для России. Чтобы и российское руководство, и российский народ понимали, что если будет выбран этот путь — не дай Бог, конечно, чтобы он был выбран, — но если он будет выбран, то последствия будут огромными.
Д.Г.: Что для вас означает вчерашнее заявление Александра Лукашенко о том, что белорусская армия будет действовать совместно с российской армией? Как это меняет взгляд на ситуацию? Беларусь также является членом ОБСЕ.
М.К.: Да, Беларусь является членом ОБСЕ, и в прошлом они неоднократно заявляли, что никогда не допустят, чтобы их страна служила стартовой площадкой для вторжения в соседнюю страну. Теперь их риторика несколько изменилась, что вызывает крайнюю озабоченность. Мы полагаем, что в Беларуси может находиться до 30 000 российских военнослужащих вместе с баллистическими ракетами малой дальности и другими видами техники, и фактически она может стать стартовой площадкой для потенциального вторжения. Мы очень внимательно следим за ситуацией. Очень настораживают заявления Министерства обороны Беларуси о цели этих учений, которые откровенно не соответствуют реальной обстановке на южной границе Беларуси – реальность в том, что со стороны Украины нет никакой угрозы. Поэтому я думаю, что все это заслуживает очень внимательного наблюдения.
