Ирина Славина была создателем самого популярного в Нижнем Новгороде независимого издания KozaPress. Все последние годы она подвергалась давлению и преследованиям: ей присуждали штрафы, приходили домой и в офис с обысками, клеили листовки с оскорблениями в подъезде. Утром 2 октября 2020 года силовики провели у Славиной обыск в рамках уголовного дела о сотрудничестве с нежелательной организацией (“Открытая Россия”).
В годовщину гибели Ирины Славиной Ксения Туркова записала интервью с ее дочерью — Маргаритой Мурахтаевой.
Ксения Туркова: Маргарита я хотела бы в первую очередь поблагодарить вас за то, что вы согласились на это интервью. Я понимаю, как тяжело об этом говорить, несмотря на то, что прошел уже год. Что за этот год произошло с общественной памятью об Ирине, продолжают ли люди вспоминать эти события?
Маргарита Мурахтаева: Конечно, они продолжают вспоминать, многие это обсуждают до сих пор. И каждую пятницу люди приходят на мемориал, приносят цветы, фотографии… Фактически это мемориал, который заново создается каждую пятницу, потому что после каждой акции силовики мгновенно все зачищают, убирают очень быстро. Мне кажется, они не хотят, чтобы люди об этом вспоминали.
К.Т. Я знаю, что была идея установить Ирине памятник. Это еще обсуждается?
М.М. Все это остается только на уровне разговоров. Я не думаю, что власти на это пойдут. Это будет им лишним напоминанием о том, что случилось, а они не хотят признавать свои ошибки, видеть плоды своих действий.
К.Т. Вы говорили не раз, что мама не собиралась сводить счеты с жизнью, что это был акт отчаяния и главной ее целью было пробудить город. Кстати, то же самое говорили и об удмуртском ученом Альберте Разине, который совершил самосожжение во имя родного языка. Что показал этот год? Общество удалось пробудить?
М.М. Сложно ответить на этот вопрос… С одной стороны, удалось, учитывая то, что творилось в городе на январских митингах (в поддержку Алексея Навального — ГА) — и это тоже заслуга мамы. Но потом как будто все потухло. Люди стали аморфными, бесцельными, многие и на выборы не пошли, потому что людям все равно, у них другие заботы. Они уже настолько привыкли к тому, что их мнение и голос ничего не значат, что они даже не считают нужным ходить на выборы. И я не знаю, что сейчас способно их пробудить, что может вызвать вспышку гнева, ярости, протеста.
К.Т. Хотя что может быть страшнее гибели человека или попытке убийства, как было с Алексеем Навальным…
М.М. Это страшные вещи, но для людей они уже в прошлом, как ни ужасно это звучит. Люди привыкают к самому страшному, начинают считать это нормальным течением жизни. Ну отравили Навального, но ведь он выжил. Ну умерла мама, да, но это было год назад. Этот год помним только я и моя семья.
К.Т. Вы сталкивались с непониманием со стороны сверстников, да и вообще окружающих — с непониманием того, почему мама это сделала?
М.М. Да, конечно, было и осуждение, но я просто не продолжаю разговор с такими людьми. Мама всеми способами показала, что значит ее поступок. Если они этого не понимают, значит, у них нет эмпатии и они не умеют анализировать происходящее в стране. Говорят, что ей нужно было обратиться к специалистам, что она была неуравновешенной. Ну и пусть считают.
К.Т. Ведется ли какое-то расследование, почему это произошло?
М.М. Нам уже четыре раза отказали в заведении уголовного дела по факту доведения до самоубийства. Мы добиваемся результатов, было сделано очень много работы, но пока всё вот на таком уровне.
К.Т. А чем объясняют отказ в возбуждении дела?
М.М. Если кратко, то “она была неадекватной, у нее были вспышки агрессии”. Четыре раза вот такой одинаковый ответ, больше ничего.
К.Т. Я бы вас еще хотела бы расспросить о том, как вы занимались изданием, которое создала Ирина, — KozaPress. Наверное, я не ошибусь, если скажу, что оно было самым популярным и влиятельным в регионе.
М.М. Да, оно часто попадало в списки самых цитируемых изданий — и в городе, и в области. К нему прислушивались, помогали с поиском информации, с материалами. Говорят, что силовики начинали день с просмотра нашей ленты. Наше медиа было популярным, потому что было честным, это все понимали, и маме доверяли, она публиковала качественные материалы.
Финансово это издание держалось только на пожертвованиях читателей и на небольшом доходе от рекламы на сайте. Но это были очень маленькие деньги, в совокупности издание приносило в месяц около 35 000 рублей.
К.Т. Я видела, что год назад многие журналисты предлагали бесплатно помогать KozaPress, писать статьи на безгонорарной основе. Это получило какое-то продолжение?
М.М. К сожалению, это тоже осталось на уровне разговоров. Для многих это, вероятно, было просто пиар-ходом. Мы работали с утра до вечера одни с Ириной Еникеевой. Издание закрылось, потому что у нас сил уже не хватало, не было ни ресурсов, ни поддержки от людей. Более того, мне часто пишут, что я не имела права закрывать издание. Хотя все знали, в какой мы ситуации и как нам тяжело.
К.Т. И не нашлось никакого политика, активиста, бизнесмена, который предложил бы помощь?
М.М. Нет, никого. Хотя мы честно мы искали, мы списывались со всеми, с кем только можно, созванивались, но так и не нашли никакого выхода. Возможно, если мы его найдем, сайт вновь будет работать.
К.Т. Что собой представляет журналистика в Нижнем Новгороде в целом?
М.М. Ее у нас нет. Нет региональной журналистики. Есть пара изданий, но это не совсем то. KozaPress была уникальным проектом. А независимых ресурсов сейчас практически не осталось, все подконтрольны власти.
К.Т. Чем вы сейчас занимаетесь?
М.М. Я учусь в университете имени Лобачевского на филфаке. Работаю, но работа в другой сфере, пока не могу сказать, но это тоже творческая профессия.
К.Т. У вас есть какие-то планы на ближайшие годы? Чего вам больше всего хотелось бы сделать именно профессионально?
М.М. Больше всего мне хотелось бы оклематься и начать жить. Работать, учиться… Сейчас я начну проходить практику в одном из местных изданий.
К.Т. Вам не хотелось бы отомстить?
М.М. Нет, конечно. Мне некому мстить: ни людям, ни власти. Я могу действовать другими способами: голосовать, общаться с людьми, заниматься активизмом. Это лучше, чем какая-то месть.
К.Т. А уехать не думали?
М.М. Я не уверена. Я люблю свой город и страну свою люблю. Просто государство не люблю, а это немножко другое.
