«Мы посылаем российскую власть лесом со всеми ее преступлениями»

Ксения Туркова: Сейчас очень много разговоров об очередной волне мобилизации в России (в общем, и предыдущая волна еще продолжается в ползучем режиме, людям продолжают приходить повестки). Но многие эксперты говорят о возможной второй волне в январе-феврале, хоть в Госдуме это пока и отрицают. У вас сейчас увеличилось количество запросов о помощи на этом фоне? Вы ощущаете, что люди как-то готовятся к этой второй волне?

Григорий Свердлин: Да, мы ощущаем, что люди тревожатся, было много обращений даже в новогодние праздники. Мы ожидали, что будет один-два-три запроса в день, а на самом деле у нас их двадцать-тридцать ежедневно. И очевидно, что люди наши привыкли: чем чаще чиновники что-то отрицают, тем тревожнее нам всем становится и тем очевиднее, что эта новая, активная фаза мобилизации, конечно, снова случится. Собственно, было много симптомов. Как вы помните, 21 декабря была создана рабочая группа по взаимодействию органов власти по вопросам мобилизации. 22 декабря была увеличена численность армии до полутора миллионов человек — а я напомню, что последний раз максимальную численность армии увеличивали в августе. И все мы помним, что случилось 21 сентября. Действительно, таких симптомов очень много, при этом доподлинно никто не знает, когда именно вторая волна начнется. Но само событие кажется неизбежным.

К.Т. Вы рассказывали о том, что буквально в первые дни после объявления мобилизации, в сентябре, к вашему проекту сразу присоединились сотни волонтеров. Как сейчас устроен проект «Идите лесом»? Насколько я понимаю, есть какие-то команды, которые занимаются разными категориями людей.

Г.С. Да, совершенно верно. Я много лет в благотворительности, но никогда не видел, чтобы так быстро создавались организации. Буквально пять дней прошло от анонса самой идеи до запуска. И за эти пять дней у нас набралось больше трехсот волонтеров. Сейчас их примерно 350. Собственно, нам сейчас даже столько и не нужно, но мы, конечно, готовимся к очередному наплыву, чтобы помочь максимальному числу людей. Мы уверены, что обращений будет много, и сейчас все устроено так, что каждые два часа дежурят по пять-семь человек и еще один супервайзер. И таких двухчасовых смен каждый день шесть. То есть двенадцать часов мы консультируем онлайн, ну и потом первая смена разбирает те запросы, которые появились ночью. Среднее ожидание — буквально несколько минут, то есть мы людям очень оперативно отвечаем. Запросы самые разные. Много тревоги, как мы уже говорили, но при этом много запросов от людей, которые сейчас в учебных частях или уже в воинских частях, есть запросы от людей, которые находятся в госпиталях и боятся, что их снова отправят на линию фронта. Есть люди, которые уже дезертировали из своей части и пытаются уехать из России. Мы с этим помогаем много. В сентябре же большая часть вопросов касалась повесток, например: «Могу ли я, получив повестку, все-таки уехать из страны?» Сейчас обращений меньше, но сами они сложнее, потому что действительно многие люди уже на фронте.

К.Т. Кто ваши волонтеры, откуда они? По всей видимости, они находятся за пределами России из соображений безопасности?

Г.С. Да, мы сразу решили, что так называемые волонтёры первой линии, то есть те, кто непосредственно консультирует людей и кто помогает им не участвовать в войне, должны жить за пределами России. С одной стороны, чтобы поберечь самих волонтеров, с другой — чтобы не давать доступа ко всей инфраструктуре тем людям, которые находятся в России, потому что этот доступ может, как мы понимаем, попасть не в те руки.

У нас работают самые разные люди. Это и профессиональные психологи, юристы, которые нам нужны как специалисты, и люди самых разных профессий: дизайнеры, журналисты, кто угодно.

К.Т. Вы их как-то проверяете? Ведь под видом волонтера может кто-нибудь другой случайно просочиться.

Г.С. Да, мы, конечно, с первого же дня имели в виду такую опасность. Мы обязательно просим у потенциальных волонтеров ссылки на соцсети. Мы просим рекомендации уже действующих волонтеров или сотрудников, рекомендации кого-то из команды. Мы обязательно проводим собеседование. У нас довольно много ступеней отбора и проверки.

К.Т. Я бы хотела вернуться к запросам: как выглядит схема общения с вами, схема помощи?

Г.С. Человек пишет нам в Телеграм-канал. Кстати, я рекомендую всем, кто рискует быть мобилизованным, сохранить просто себе наш канал в закладках. Мы пока не признаны ни иностранными агентами, ни нежелательной организацией, я сам удивлен, но это так. Так что наличие нашего канала в телефоне вам не повредит.

Дальше мы просим коротко описать ситуацию и, в зависимости от запроса, подключаем юриста или психолога. Но есть запросы сложные: как я уже сказал, связанные с незаконным пересечением границы или дезертирством. Или, например, запросы, когда мы оказываем финансовую помощь людям, которые, например, не могут сами позволить себе снять койку в общежитии на территории России, а жить по месту регистрации для них опасно, потому что они уже находятся в розыске.

К.Т. Как вы оказываете финансовую помощь? Вы объявляется сбор или у вас есть спонсоры, которые вам помогают?

Г.С. У нас нет спонсоров, мы живем на пожертвования, и из этих пожертвований некоторым людям, которые действительно не могут себе сами этого позволить, мы покупаем билеты — железнодорожные, авиа- или автобус. Мы даем небольшие деньги, чтобы люди могли снять себе койку, на какие-то небольшие траты.

К.Т. Как люди с вами связываются, если их уже мобилизовали и увезли куда-то?

Г.С. Многие связываются со своих смартфонов по-прежнему. Не стоит недооценивать уровень бардака в российской армии. А еще довольно часто с нами связываются родственники. И тогда мы помогаем через них, что, конечно, сложнее, но все-таки дает шансы на успех.

К.Т. Вы упомянули незаконные способы помощи. Что это за способы?

Г.С. Мы изначально, еще на старте проекта, решили, что, конечно, нынешнее российское государство — преступник, развязавший чудовищную войну и ведущий ее уже десятый месяц. И для нас законы, на которых настаивает этот преступник, сами по себе незаконны. Мы действительно помогаем людям и дезертировать, и скрыться от мобилизации или от призыва, если речь идет о срочниках, и незаконно пересечь границу, если люди не могут ее пересечь законно. А как мы помним, те, кого пытались призвать в конце сентября-октябре, часто не могли выехать из России — их разворачивали на контрольно-пропускных пунктах. И уж тем более не могут легально выехать из России люди, которые дезертировали и которые находятся в розыске. Соответственно, всем таким людям мы готовы помочь покинуть Россию нелегально или спрятаться на территории России. Все это является по нынешним российским законам, конечно, преступлением, но не преступнику говорить о преступлении. Так что такой моральной дилеммы у меня нет. Есть задача — внести свой вклад в то, чтобы эта война поскорее закончилась.

К.Т. Насколько я понимаю, у вас есть контакт с украинским проектом «Хочу жить». Вы консультируете людей по поводу того, как сдаться в плен, если они уже на передовой?

Г.С. Мы действительно консультируем людей по этому вопросу. Тут надо, конечно, сказать, что мы ни в коем случае не навязываем людям, которые к нам обращаются, то или иное решение. Только они сами могут принимать решения о своей жизни. Но нужно понимать, что у человека, который уже находится на передовой, нет хороших вариантов. Он может или (с большой долей вероятности) скоро погибнуть, или дезертировать, или сдаться в плен. Хороших сценариев уже, к сожалению, не остается. Есть люди, которые сами принимают решение сдаться в плен, тогда мы им рассказываем, как снизить риски. Мы даем контакты украинского проекта, который вы упомянули. Мы делаем все для того, чтобы минимизировать риски для тех, кто хочет сдаться в плен.

К.Т. Когда вы говорили о незаконных способах пересечения границы, я сразу вспомнила известную историю майора ФСО Михаила Жилина, который действительно буквально прошел лесом через границу с Казахстаном, после чего его обвинили в незаконном пересечении границы, а потом депортировали в Россию. Сейчас ему грозит пятнадцать лет тюрьмы. Есть ли возможность избежать таких ситуаций?

Г.С. Да, она есть. Мы подробно разбирали историю Михаила. К сожалению, он поздно связался с правозащитниками, например, с таким проектом, как наш. Если бы он связался вовремя, лучше всего еще находясь на территории России, то, конечно, можно было бы такого жуткого сценария избежать.

К.Т. Помогаете ли вы с легализацией, со статусом в других странах?

Г.С. Да, помогаем, хотя это не основная цель, а уже второстепенная. Мы в первую очередь помогаем тем людям, которые ближе к передовой. Тем ближе человек к тому, чтобы нажать на спусковой крючок, тем больше он для нас в приоритете. Мы стараемся, чтобы люди не погибли и никого не убили. А тем, кого мы уже смогли вывезти из России, мы помогаем устроиться на новом месте.

К.Т. Сколько всего людей обратились к вам с начала мобилизации?

Г.С. Людей, которым мы помогли, уже почти четыре тысячи. При этом обратилось примерно в три с половиной раза больше. Но многие писали нам, просто чтобы убедиться, что мы работаем, а дальше, видимо, сохранили себе наши контакты «на черный день» и больше на связь не выходили.

К.Т. Название «Идите лесом» — это просто буквализация, то есть «бегите всеми способами», или это еще такой месседж российской власти: мол, идите лесом с вашими законами и с вашей войной?

Г.С. Безусловно, это и то, и другое. Мы, с одной стороны, призываем всех уходить от этой войны всеми возможными способами, в том числе лесом, то есть нелегально. Одновременно с этим мы, конечно, посылаем российскую власть со всеми ее чудовищными преступлениями.